келарь старец Афанасий, казначей Иоасаф, архидиакон Парфений, поп Даниил, уставщик старец Арсений, два диакона – Максим и Парфений, два старца-келейника – Мелетий и Иоаким, патриарший племянник белец Харитон Иванов и племянник прежнего Иерусалимского патриарха Феофана белец Павел Иванов, детей боярских и слуг 25 человек. Алексей Михайлович тотчас же приказал выслать в Калугу навстречу патриарху сани с царской конюшни да царского жалованья ему две шубы, соболью под камкою и песцовую под тафтою, какие высланы были прежде приезжавшему патриарху Феофану. Послал также государь нарочного от себя Федора Мякинина, чтобы он встретил Паисия в Калуге и приветствовал царским именем; потом провожал до Москвы и дорогою расспросил: он ли держит ныне патриаршество Иерусалимское или кто иной на его месте; зачем едет к государю и везет ли какой приказ от прочих патриархов? Мякинин в точности исполнил волю государя и известил его со слов Паисия: патриаршество Иерусалимское держит он сам, в Москву едет, чтобы поздравить и благословить царя государя, от прочих патриархов никакого приказа с ним нет. В 26-й день генваря был торжественный въезд патриарха в Москву. Здесь встретил и приветствовал его от имени государя князь Мышецкий и проводил до Чудова монастыря, где назначено было Паисию на первых порах остановиться и откуда потом перешел он на Кирилловское подворье. В самом монастыре он встречен был архимандритом Кириллом и всею братиею с крестами и свечами и прикладывался к святым мощам и иконам. Князю Мышецкому дан был наказ постоянно состоять при патриархе Паисии, заботиться о содержании его и относиться к нему с такою же честию, как и к первопрестольнику Русской Церкви, но вместе велено было не допускать к Паисию никого из гречан, или турок, или иных иноземцев (подобно тому как было в приезд к нам патриарха Иеремии), а если от Московского патриарха или иных властей и бояр будут приходить с кормом к Паисию, тех допускать. Спустя два дня (29 генваря) государь посылал думного дьяка Михаила Волошенникова поговорить с патриархом Паисием. Патриарх объявил, что приехал бить челом о милостыне для искупления Гроба Господня, находящегося в великом и неоплатном долгу. Дорогою чрез Польскую землю, в Виннице, Шаргороде и других городах до Киева убеждал поляков не посягать впредь на православную веру. В Киеве приказывал от себя гетману Хмельницкому не соглашаться с бусурманами для пролития христианской крови, а сослаться с московским государем о помощи против ляхов. О себе сообщил, что уже четыре года патриаршествует в Иерусалиме и на время своего отсутствия поручил ведать духовные дела Вифлеемскому митрополиту; вообще же о патриархах передал, что трое из них, Александрийский, Антиохийский и Иерусалимский, всегда живут между собою в союзе и общении, а у Цареградского патриарха с своими властями бывают по временам смуты, и часто его сменяют. Относительно Гроба Господня сказал, что православным христианам приходить к нему для молитвы свободно, только турки берут по семи ефимков с человека, и что на Гроб Господень благодать Святого Духа нисходит по-прежнему в Великую Субботу огнем небесным. Февраля 4-го государь торжественно принимал у себя патриарха Паисия и всю его свиту в своей Золотой палате, облеченный во весь царский наряд и окруженный боярами, окольничими и дворянами в золотом платье. Встретил патриарха на полсажени от своего престола и просил благословения. Патриарх благословил царя и целовал его в руку. Затем приветствовал его речью и поднес ему свои дары: три образа – Спасителя, Богородицы и Николая Чудотворца, части мощей святых Меркурия, Феклы, Пантелеимона и других, а также удостоился получить от царя жалованье: кубок серебряный позлащенный, несколько кусков бархата, атласа, камки, два сорока соболей и 200 рублей деньгами, всего же на 426 рублей. Отпуская Паисия, государь велел ему идти в соборную церковь (так когда-то велено было Антиохийскому патриарху Иоакиму царем Федором Ивановичем) к святейшему патриарху Иосифу, который готовился в то время служить литургию и в полном святительском сане стоял на облачальном амвоне, имея по сторонам митрополитов, архиепископов, епископов и прочее духовенство. Паисий по входе в Успенский собор, приложившись к святым иконам и мощам, приблизился к святейшему Иосифу, который для встречи его сошел на сажень с амвона, и оба патриарха целовались между собою о Христе, а все прочие духовные лица приняли у Паисия благословение. Место ему было приготовлено в церкви у заднего столпа по правую сторону, но он, когда началась литургия, объявил чрез переводчика, что желал бы стоять в алтаре и посмотреть службу, вследствие чего на малом входе по приказанию Иосифа введен был диаконом и двумя иподиаконами чрез царские двери в алтарь и всю обедню стоял на орлеце у царских дверей с правой стороны. После представления государю Паисий прислал в Посольский приказ список речи своей, произнесенной пред государем, в которой, выражая ему разные благожелания, между прочим, говорил: «Да сподобит тебя Бог приять превысочайший престол великого царя Константина, прадеда твоего... да будешь новый Моисей, да освободишь нас от пленения нечестивых, как он освободил сынов израильских от рук фараона». Пред наступлением Великого поста прислал в Посольский приказ новую бумагу, в которой, рассуждая о важности этого поста, высказывал государю пожелания провести святую Четыредесятницу здраво, радостно, невредимо и потом увидеть свет Святого Воскресения. Февраля 22-го государь по просьбе Паисия отпустил его со всею его свитою в Троицкий Сергиев монастырь и приказал сделать ему такую же встречу и такой же прием, какие обыкновенно делают там Московскому патриарху и сделаны были Иерусалимскому патриарху Феофану. Марта 2-го Паисий прислал в Посольский приказ письмо на имя государя, умоляя его освободить святые места Иерусалима от власти агарян и еретиков и повелеть русским архиереям, монастырям и вельможам, чтобы они сделали вспоможение на Гроб Господень. После первого, официального, приема государь еще несколько раз принимал у себя патриарха Паисия. В марте дважды – в день именин Алексея Михайловича, 17-го числа, и в день Благовещения Паисий удостоился быть приглашенным к царской трапезе вместе с патриархом Иосифом, причем, замечательно, «сидели оба патриарха с государем за одним столом: подле государя сидел Иосиф, патриарх Московский и всея Русии, а подле Иосифа патриарха сидел Паисий, патриарх Иерусалимский». В апреле Паисий один был приглашен государем в село Покровское, где также удостоился разделять с царем трапезу. С наступлением мая Иерусалимский святитель начал помышлять об отъезде из Москвы и 7-го числа был уже на отпуске у государя. Государь принял его торжественно, как и в первый раз. Думный дьяк Волошенников прочитал от имени государя речь патриарху, в которой, между прочим, говорил: «В каком насилии св. места от безбожных турок, мы с болезнию души и сердца нашего слышим, но воле Божией никто противиться не может. Господь ведает то, что ко спасению нашему устроил, мы, однако ж, непрестанное попечение имеем, чтобы Он отвратил Свой праведный гнев и возвратил св. град Иерусалим в руки благочестивых царей. И мы, великий государь, вас, отцов и богомольцев наших, в забвении не положим и нашим царским жалованьем и милостынею, что Бог даст, впредь не оставим». Затем патриарху и объявлено было государево жалованье соболями на 4000 рублей. В конце мая (27-го числа) Паисий еще раз был у государя в селе Покровском и получил от него соболей на 300 рублей, столько же от государыни и от царевен на 400 рублей. К 25-му числу июня он прибыл из Москвы в Путивль, а 3 июля выехал из Путивля на порубежный литовский город Конотоп.
Как ни кратковременно было пребывание Иерусалимского патриарха в Москве, оно не осталось бесплодным для Русской Церкви. Паисий успел заметить в ней некоторые разности от чинов и обрядов Восточной Церкви и «новшества», каким особенно показалось употребление двуперстия для крестного знамения, и не скрывал своих впечатлений. Замечания Паисия сильно подействовали на царя и патриарха Иосифа, и они решили отправить на Восток надежного человека, чтобы он на месте изучил тамошние церковные чины и обряды и представил о них сведения. Выбор пал на строителя Богоявленского монастыря в Кремле, принадлежавшего Троице-Сергиевой лавре, старца Арсения Суханова, знавшего греческий язык. Арсений выехал из Москвы 10 июня вместе с патриархом Паисием и промедлил при нем слишком долго в Яссах, откуда два раза с грамотами его приезжал в Москву: в первый раз 11 декабря 1649 г., в другой – 8 декабря 1650 г. Во время последнего приезда он, как сам говорит, подал в Посольский приказ «Статейный список», который сохранился доныне. В этом списке, представляющем собою как бы дневник Арсения, он поместил, между прочим, и свои «прения о вере», какие имел с патриархом Паисием и другими греками, – прения в высшей степени любопытные, так как они свидетельствуют, до какой уже степени доходили тогда разногласия между русскими и греками особенно по вопросу о перстосложении для крестного знамения и как смотрели тогда русские или, частнее, русские книжники, подобные Суханову, на греков и свою отечественную Церковь.
Предварительно, пред изложением своих прений с греками о вере, Арсений рассказывает, что когда он после первого приезда в Москву возвращался из нее к патриарху Паисию, то на пути, в Молдавской земле, имел ночлег 30 марта 1650 г. в сербском монастыре Васлуе, бывшем метохиею святогорского Зографского монастыря. Здесь игумен монастыря и братия, сидя за трапезою, сказывали Арсению: был у них на Афонской горе некто честный и святой старец, родом серб, жил в ските, и держал у себя книги московские,
