Голос оборвался.
– Может быть, я смогу тебе помочь. Мне кажется, я помню, но мне нужно знать точно.
– В чем дело, Фрэнни? Что случилось?
Фрэнни не хотелось обсуждать это по телефону.
– Подумай об этом до завтра, хорошо? Я понимаю, что все происходило давно. Попробуй, может, ты что-нибудь найдешь или вспомнишь?
– Да, – ответила Сюзи встревоженно. – Я постараюсь. Думаешь, что-нибудь…
– Не знаю. Я думаю, что это просто совпадение.
– Я тоже всегда так думала.
– Что?
– Я все время помнила то послание, которое передала мне планшетка.
– А что в нем было?
– Это было одно слово, больше ничего.
Поток машин, направляющихся к югу от Лондона, медленно двинулся вперед и снова остановился. Оливер затормозил и перевел рычаг коробки передач «ренджровера» в нейтральное положение. Погода стояла ненастная: разбухшие от дождя плотные облака катились по голубому небу, деревья гнулись под порывами ветра, листья и пустые картонки катились по тротуарам.
На Оливере был тонкий синий джемпер поверх спортивной рубашки и синие джинсы, волосы были растрепаны, а сам он выглядел уставшим. Они сидели молча, оба погруженные в свои мысли, и Фрэнни подумала, не случилось ли с ним чего.
Фиби Хокинс. Фиби, вернувшись с похорон, сразу же позвонила Сюзи Вербитен, чтобы спросить, кто участвовал в том спиритическом сеансе. Затем она позвонила Фрэнни предупредить насчет числа двадцать шесть. Почему? Она вспомнила номерок в гардеробе художественной галереи в среду вечером, а потом это происшествие с машиной Оливера. Но это нелепо. Потом она подумала о том, что на следующей неделе будет день ее рождения, и что-то кольнуло ее. Ей исполнится двадцать шесть лет. Что знала Фиби?
Планшетка передала каждому из них послание, но Фрэнни не помнила, что в них было. И она никогда не знала, в чем заключалось ее собственное, даже просила всех не говорить ей. Она знала, что иногда, услышав что-нибудь плохое, можно внушить себе, что это так и случится, и тем самым добиться того, что пророчество исполнится.
Оливер вдруг взял ее руку и поцеловал.
– Я еще не извинился за то, что рассердился на тебя в воскресенье. Прости.
Она покачала головой.
– Это моя вина. Мне было так больно, что я ничего не соображала. Я совсем не хотела обвинять Эдварда. Я просто…
Они выбрались на шоссе; здесь движение было менее интенсивным. Оливер нажал на газ, перестроился в другой ряд.
– Мне следовало объяснить тебе это раньше. – Он взъерошил правой рукой волосы, затем немного опустил стекло. Поток воздуха с шумом ворвался в салон. – У него есть поведенческие проблемы; то, что психиатры называют «ребенок с отклонениями». Я не знаю, в чем причина – в смерти матери или во мне.
– В тебе?
Он говорил тихо, не отрывая взгляд от дороги, и ей приходилось напрягать слух.
– У меня были не слишком близкие отношения с родителями. С семи лет меня отдали в школу- интернат, а по выходным за мной приглядывали слуги. У моей сестры и у меня были няни, даже когда мы стали уже довольно большими, и еще миссис Бикбейн. Мне никогда не удавалось сблизиться с матерью и отцом. И сейчас я с трудом схожусь с Эдвардом. Я знаю, что он нуждается во мне после смерти матери, но, боюсь, я не слишком преуспел с тех пор.
– Мне показалось, что вы отлично ладите, – произнесла она, сочувствуя ему. Сочувствуя его сыну. – Правда, я мало видела вас вместе… – Она остановилась, вспомнив Кингс-Кросс: раздражение Эдварда и беспомощность Оливера. Потом в памяти всплыло то утро, когда женщине отрезало голову на Полтри. Отец и сын, входившие в кафе, раздражение сына.
– Это с ним с тех пор, как я встретил тебя, – сказал Оливер. Он поехал медленнее, отвлекаясь от дороги, и вернулся в соседний ряд. Машины, идущие сзади, стали обгонять их. – Ты творишь с ним чудеса. Когда мы встретили тебя на Кингс-Кросс, он перед этим всю дорогу вел себя отвратительно, а остаток дня он был просто шелковый. В прошлую субботу все было великолепно; и в воскресенье, кроме…
– Кроме того раза, когда я обвинила его, что он нарочно дал мне сливу с осой. Господи, ну извини меня!
Он снял левую руку с руля и похлопал ее по бедру.
– Послушай, он вполне мог это сделать.
– Нет, – решительно возразила она. – Все произошло случайно. – Она взглянула на Оливера. – Нет такой причины, по которой он хотел бы причинить мне боль, ведь так?
– Нет, – ответил он, выдавив неуверенную улыбку, и вернул руку на руль.
У нее появилось знакомое ощущение, что он что-то недоговаривает.
– Что ты имел в виду, говоря «ребенок с отклонениями»? Его странные приступы молчания? То, что он начинает говорить на латыни?
– Не только это. Он очень взрывоопасен в школе; многие ребята просто боятся его. Директор уже пару раз предупреждал меня, что Эдварда могут исключить оттуда.
– Взрывоопасен?
– Например, он отказывается посещать церковь – предполагается, что они должны делать это каждое утро. И как можно убедить его в том, что Бог его любит, если он знает, что Бог отнял у него мать? – Он посмотрел на Фрэнни, но она промолчала. – Он постоянно дерется с другими детьми. А самое худшее произошло в прошлой четверти, когда он поджег мусорный бак.
Фрэнни подавила улыбку, в душе она не слишком осуждала мальчика.
– Чуть было не сгорела вся школа, – сказал Оливер.
– Ты показывал его кому-нибудь?
– Психиатрам?
– Да.
– Я обошел всех. Психологов, специалистов по проблемам поведения, психиатров. Был у лучших специалистов. С ними он просто чудный ребенок, ангелочек. Они ничего не смогли от него добиться. Я пробовал гомеопатию, специальные диеты, лекарства. – Он пожал плечами. – Пока что помогла лишь ты.
– Я польщена.
Он взял ее руку и сжал; некоторое время они ехали молча. Фрэнни заметила на мосту полицейский автомобиль, но Оливер не превышал скорость. Впереди над дорогой низко пролетел реактивный самолет, заходя на посадку в Гэтуик и наполняя воздух ревом двигателей.
Фрэнни дотронулась до его руки.
– При твоей боязни совпадений, что ты думаешь об этом тигре, которого я нашла в шкафу в музее? – Она заметила, что его рука слабо дрожит.
– Я не знаю.
– Странно, да? Как будто что-то понемногу привязывает нас друг к другу. Одной ниточкой за другой.
– Да, – сухо сказал он.
Дорога убегала вдаль. Грязный капот «ренджровера» немного потряхивало; большая муха