Черниговский епископ Зосима, печерский архимандрит Иосиф и из других монастырей игумены и наместники. И митрополит сказал послам речь: «Когда вы приходите от благочестивого и христолюбивого светлейшего государя царя и великого князя Алексея Михайловича, всея России самодержца, от царя православного, православные царские мужи, имея желание посетить благочестивое наследие древних великих князей русских; когда приходите к седалищу первого благочестивого российского князя, мы исходим во сретение вам, и приветствует вас в лице моем он, благочестивый Владимир, великий князь русский; приветствует вас св. апостол Андрей Первозванный, провозвестивший, что на сем месте воссияет слава Божия, которая ныне пришествием вашим опять обновляется; приветствуют вас начальники общего жития, преп. Антоний и Феодосий Печерские и все преподобные, изнурившие о Христе живот свой в сих пещерах; приветствуем о Христе ваше благородие и мы со всем освященным Собором и, приветствуя с любовию, взываем: „Внидите в дом Бога нашего и на первейшее седалище благочестия русского, да обновится вашим пришествием, яко орля, юность наследия благочестивых князей русских“. У Святых ворот встретило послов все киевское духовенство в церковных облачениях, с крестами, образами и хоругвями и потом пошло крестным ходом в Софийский собор. В соборе сам митрополит с прочим духовенством совершил краткое молебствие с провозглашением многолетия царю Алексею Михайловичу и его семейству. И тотчас по окончании многолетия в присутствии всех посол Бутурлин обратился к митрополиту с следующими словами: „В прошлые годы много раз присылали к великому государю нашему гетман Богдан Хмельницкий и все запорожское войско бить челом, чтоб великий государь наш пожаловал, велел принять их под свою государеву высокую руку, а ты, митрополит, великому государю нашему о том никогда не бил челом, и не писывал, и не поискал к себе его царской милости, объяви ж теперь нам, почему ты не бил челом и не писывал великому государю“. Митрополит отвечал, что „про то, как гетман Хмельницкий и все войско запорожское били челом под государеву высокую руку, он не ведал, а ныне он за государево многолетное здоровье, и за государыню царицу, и за благоверных царевен должен молить Бога“. Посол удовольствовался ответом и сказал, что великий государь жалует митрополита, и Черниговского епископа, и печерского архимандрита, и весь освященный Собор, и велел спросить их о их „спасенном пребывании“. И весь освященный Собор за такую царскую милость бил челом. Но митрополит не открыл послам истинной причины, почему он не принимал участия в челобитьях о подданстве московскому государю. Ее, без сомнения, знали гетман Хмельницкий и войсковой писарь Выговский, и последний еще в июле 1651 г. случайно открыл ее царскому гонцу Богданову, приходившему к гетману с соболями. Хмельницкий собирался тогда отправить в Москву знатных послов с челобитьем о подданстве, и Выговский, высказывая Богданову, что, вероятно, будет послан именно он, Выговский, с полковниками, присовокупил: „Думаю, что и митрополит Киевский Сильвестр начнет писать о том к государю... а если б возможно было, то митрополит Киевский и сам поехал бы к государю бить челом от всей Малой Руси и от запорожских Черкасов, чтоб государь пожаловал велел принять их под свою руку. Да только-де ему поехать, а государь того учинить не изволит, и ему-де лише с поляки ссориться“. То есть митрополит боялся, что если он начнет сноситься с государем и просить его о принятии Малороссии в подданство, а государь на это не согласится, то ему, митрополиту, со всем его духовенством, с церквами и монастырями придется плохо от поляков в случае их победы над казаками. Почему он и старался не принимать никакого осязательного участия в действиях Хмельницкого против Польши и казаться верноподданным короля. И мы видели, что когда польские комиссары вели переговоры с Хмельницким, они совещались с Киевским митрополитом и употребляли его в качестве посредника, и когда Радзивилл после неудачи казаков под Берестечком приближался к Киеву, то Коссов просил этого военачальника пощадить город, не разорять в нем церквей и монастырей, говоря, что против Польши воюют только казаки, а он, митрополит, и жители Киева остаются и желают оставаться верными королю. Можно догадываться, что митрополит так действовал даже не без согласия Хмельницкого, потому что Хмельницкий, который так часто и открыто совещался с греческими иерархами о своих намерениях поддаться Москве, ни разу не приглашал для совещаний своего Киевского митрополита или кого-либо из подведомых ему высших духовных особ, вел все дело о подданстве Малороссии без всякого участия малороссийского духовенства и самую присягу на подданство принял с другими представителями запорожского войска не в Киеве, местопребывании митрополита, а в Переяславе. Даже и теперь, когда царь московский согласился взять Малороссию под свою руку и когда гетман и старшины казацкие уже присягнули ему, даже и теперь Коссов с своим духовенством считал за лучшее показывать полякам, что он покоряется Москве против воли: большая часть православных Киевской митрополии жила вне Малороссии, под властию Польши, и их участь, и без того тяжелая, сделалась бы еще невыносимее в случае открытой измены митрополита, а с другой стороны, нельзя еще было ручаться, что поляки не овладеют вновь Киевом и Малороссиею и не расправятся тогда с изменниками. Потому-то еще 13 генваря, как только в Киеве получена была весть, что московские послы идут из Переяслава в Киев для принятия присяги, митрополит и печерский архимандрит послали чернеца Печерского монастыря Макария Крыницкого в Луцк с целью заявить в гродском луцком суде следующее: „Москва, завладев Киевом, принуждает отца митрополита, архимандрита и все духовенство к противозаконным поступкам, чтоб, оставив короля, его милость не считали его государем, а поддались бы и присягнули московскому государю. Но все духовенство не желает этого сделать, а желает иметь государем короля, и, как прежде духовные никогда не были бунтовщиками, так и теперь не будут, – о чем по всем гродским судам они делают заявления“. На эти заявления духовенство могло в свое время ссылаться пред поляками в защиту себя от их мести. Вообще положение Киевского митрополита и духовенства было тогда очень затруднительное: им нужно было и покоряться новым властям московским, и не раздражать на всякий случай прежних властей, польских, фарисействовать пред ними, хотя нельзя отвергать, что и в духовенстве, как между казаками, могли быть лица, начиная с самого митрополита, которые не сочувствовали присоединению Малороссии к Москве по своим личным побуждениям. Митрополит Сильвестр Коссов и печерский архимандрит Иосиф Тризна, две самые сильные особы в малороссийском духовенстве, оба были шляхтичи и пользовались при польском правительстве весьма важными преимуществами, которых могли лишиться с подчинением Москве: печерский архимандрит владел богатыми имениями лавры и как настоятель патриаршего ставропигиального монастыря не признавал над собой никакой местной духовной власти, а митрополит хотя и не владел такими имениями, но, признавая над собой только номинальную власть патриарха, являлся совершенно независимым иерархом в управлении своею митрополиею. Из среды белого духовенства можно указать как на лицо, действительно не сочувствовавшее Москве, на чернобыльского протопопа, который сам был свидетелем въезда послов московских в Киев и потом, 22 генваря, писал к одному подстаросте польскому: „Хмельницкий выдал всех нас в неволю московскому царю по Владимир, Туров и еще далее. Сам присягнул с войском своим и город Киев насильно принудил присягнуть, угрожая смертною казнию. Я сам несчастными своими очами видел, как москвитяне въезжали в Киев... В Золотых воротах встретил послов отец митрополит и все духовенство; от слез они не видели света Божья, а его милость о. митрополит обмирал от печали“. Тут чернобыльский протопоп говорит явную неправду: он не мог видеть, как встречал послов митрополит, который вместе с Черниговским епископом и настоятелями монастырей выезжал для того за полторы версты от Золотых ворот, тогда как у Золотых ворот ожидало послов прочее духовенство. В заключение своего письма, наполненного и другими неточностями в описании встречи послов и ложными слухами, отец протопоп допустил еще важную неправду, сказав: «Царь обещает всем оставить права и имущество, кто поддается добровольно и
На другой день после приезда своего в Киев, 17 генваря, московские послы, боярин Бутурлин и его
