Он остановился и показал на могильную плиту Уильяма Персиваля Лидбеттера.
– Знаете, что меня привлекает? Тире. Маленький знак препинания между двумя датами. Я смотрю на чью-нибудь могилу и думаю: тире вмещает в себя всю человеческую жизнь. Мы с вами прямо сейчас проживаем наши тире. Не важно, когда человек родился или когда умер; важно, что он делал между этими двумя событиями. А здесь, на кладбище, мы видим только тысячи безымянных тире, и мне делается грустно.
– По-вашему, нужно выбивать на надгробиях всю биографию умершего человека? А может, какую- нибудь видео-голограмму, представляющую все достижения покойного, которую могут разглядывать посетители кладбища?
– Нет, можно придумать что-нибудь получше, – бросил Оливер, не останавливаясь.
– Вы часто думаете о своей смерти?
– Я стараюсь думать о жизни. Пытаюсь сообразить, как мне поступить со своим тире, чтобы жизнь прошла не зря. Я… – Он вдруг осекся, и они некоторое время брели вперед, не разговаривая. Наконец Оливер нарушил молчание: – Когда теряешь близкого человека, понимаешь, насколько мы беспомощны. Мы запустили человека в космос, мы скоро расшифруем структуру ДНК человека, мы можем на плоту переплыть океан с крошечным эхолотом и скоро, наверное, сможем вызывать дождь по своему желанию. Но многие болезни до сих пор одерживают над нами верх. – Он постучал себя по черепу. – Мы обладаем способностью победить любую болезнь; нужно только найти способ обуздать силу, заключенную вот тут.
– Я тоже так думаю, – согласилась Вера. – Правда, что мы используем лишь малую часть мозга – кажется, процентов двадцать?
– Процентов двадцать от того, что нам известно. Но мы не знаем, что еще заключено внутри нас и откуда мы можем черпать силу.
– Другое измерение?
Они подошли к скамейке.
– Неплохое место, чтобы посидеть, – заметил он. – Вам не холодно?
Вера мерзла, зато холодный воздух – а может, общество Оливера – прогнал приступ тошноты.
– Нет, мне хорошо.
Он достал из сумки сандвич с тунцом и, передавая ей, сказал:
– Наверное, лучше было бы пригласить вас в какой-нибудь модный ресторанчик. Но…
– Нет-нет, я рада, что мы пришли сюда. – Вера не шутила. С каждой минутой, проведенной в обществе Оливера Кэбота, ей становилось все спокойнее, уютнее. И он все больше привлекал ее. А еще она чувствовала себя все свободнее.
Когда она разворачивала целлофановую обертку, снова зазвонил телефон. Она посмотрела на дисплей: вдруг Алек из школы. Но оказалось, что ей снова звонит Росс. Она снова нажала кнопку «Отбой» и бросила телефон в сумку.
– Где вы жили в Штатах? – спросила она.
– В Лос-Анджелесе.
– А в Англии вы давно?
– Семь лет, скоро будет восемь. – Он разворачивал сандвич. Пальцы пианиста, подумала Вера, наблюдая за ним. Внезапно она поняла: в этом мужчине ее привлекает все – даже то, как он разворачивает сандвич.
– Я приехал сюда, чтобы убежать от воспоминаний о сыне. В Калифорнии мне не было покоя. И знаете, оказалось, мне здесь хорошо. Надо только перенастроить мозги так, чтобы вытерпеть здешнюю погоду.
Она рассмеялась:
– То есть, когда ветер пробирает до костей, вы внушаете себе, что дует приятный теплый ветерок?
– Примерно.
Она наконец сорвала обертку со своего бутерброда.
– От чего умер ваш сын?
– От лейкемии. У него оказалась тяжелая форма болезни. Я знал, что средствами обычной медицины Джейку не помочь, но жена отказалась подвергать его нетрадиционным методам лечения, потому что считала: это все равно, что ставить на карту жизнь ребенка. – Оливер криво улыбнулся. – После его смерти я бросил врачебную практику; в обычной медицине слишком многое не имеет ничего общего с заботой о больном. Современная медицина сама посадила себя в клетку, и я решил посвятить жизнь ее высвобождению.
– Что за клетка?
Тишину внезапно нарушил стрекот подлетающего вертолета. В тот же миг телефон Веры зазвонил снова. Бросив на Оливера извиняющийся взгляд, она вытащила мобильник из сумочки.
– Хочу убедиться, что с сыном ничего не случилось, – пояснила она.
Номер звонящего на дисплее не определился.
Она нажала на зеленую кнопку ответа.
– Какого черта ты сбрасываешь мои звонки? – гневно прокричал Росс.
Вертолет пролетел прямо у них над головами.
– Я тебя не слышу! – крикнула она. Голос Росса стал на несколько децибел громче.
– Вера, пожалуйста, скажи, где ты и что делаешь.
– Я в Лондоне!
– Где именно?
Она помолчала.
– В Найтсбридже, – выговорила она наконец.
– Что там за шум?
– Вертолет.
– Почему ты мне не сказала, что собираешься в Лондон? Мы могли бы куда-нибудь сходить вечером. В «Ковент-Гардене» сегодня дают «Сильфиду».
Интересно, что у Росса на уме: раньше он не выказывал ни малейшего интереса к балету. Шум вертолета постепенно стихал.
– Так вот, взяла и поехала. Надо было купить для тебя подарок на день рождения.
– Напрасно ты мне не сказала о своих планах. Вера, мне не нравится, когда ты что-то от меня скрываешь. Тебе ведь это известно, правда? Мне всегда нужно знать, где ты, потому что я тебя очень люблю, милая.
– Я собиралась поехать в следующий понедельник, но тогда пришлось бы пропустить заседание Комитета против строительства гольф-клуба.
– К черту комитет! Как Алек попадет домой после школы?
– Сейчас каникулы. Он у Нико Лоусона.
– Вчера он тоже был в гостях. Вера, тебе нужно побольше бывать с ним. Ему, наверное, неприятно все время проводить у чужих людей.
Кипя от гнева, она покосилась на Оливера. Тот сворачивал целлофановую обертку в крошечный шарик. «Ах ты, лицемер проклятый! – думала она. – Сначала говоришь, что мы могли бы переночевать в городе, и тут же упрекаешь меня за то, что я не сижу с Алеком дома. Я всегда сижу дома с Алеком. Вот почему я не сделала карьеры».
– Он сам так решил, – сказала Вера, изо всех сил стараясь сохранить невозмутимость. – Его пригласили, и, кстати, у Нико сегодня день рождения, – сказала она. – Весь завтрашний день я проведу с ним. Мы могли бы съездить в Торп-парк.
– В последнее время ты все чаще бросаешь его.
Она снова покосилась на Оливера; ей стало неловко.
– Я так не думаю. Как у тебя дела?
– Хорошо. Вера, с кем ты там?
– Ни с кем. Одна.
– Надеюсь, ты говоришь правду.
