Психиатром он был высококлассным; его не обходили вниманием СМИ, и у него были обширные связи. Отчасти потому Росс так дорожил знакомством с ним. Другой причиной была специализация Де Витта: он считался светилом среди пациентов с различными физическими уродствами. Но главным образом, к доктору Де Витту обращались самые обыкновенные с виду люди, которые либо были недовольны собственной внешностью, считая себя уродами, либо стремились к какому-то недостижимому идеалу. Иногда Де Витт переправлял своих пациентов к Россу, чтобы тот убедил их в том, что внешность менять не нужно.
– Хорошо мы с тобой повидались в субботу, – сказал Де Витт. – Отличный ужин. Особенно приятно мне было встретиться с Майклом Теннентом – раньше я не был с ним знаком лично. И твой друг, главный констебль, мне тоже понравился. – Помолчав, он добавил: – Мне очень жаль Веру.
– Да.
– Ты сказал, у нее болезнь Лендта?
Росс кивнул.
– Но есть ли хотя бы искорка надежды? Как насчет того нового лекарства?
– Нам остается только надеяться…
– Что, не помогает?
Хорошо отрепетированным движением Росс словно проглотил подступивший к горлу ком.
– Нет. – Он достал носовой платок и вытер глаза.
– Извини. Она такая милая. Если я чем-то могу вам помочь… Мы с Викки так обязаны тебе за все, что ты сделал для Ника.
– Спасибо. – Росс притворился, будто с трудом берет себя в руки. – Вообще-то, Дэвид, ты угадал: я приехал к тебе за помощью. И спасибо тебе большое за то, что ты сумел так быстро меня принять.
– Мне повезло: один пациент отменил визит.
Глядя на Росса Рансома, Дэвид Де Витт видел дорого одетого мужчину примерно одного с собой возраста, очень стильного. Только Росс ухитрялся до завтрака заработать больше, чем он сам – за целый день. Нет, Дэвид не завидовал своему посетителю; но ему казалось, что должна быть какая-то компенсация: у хирургов неудачи должны случаться чаще, чем у психиатров, или они должны быть менее счастливы в личной жизни или плохо спать по ночам. В жизни, конечно, так не бывает. Пластические хирурги гребут деньги лопатой; они одеваются как преуспевающие банкиры и безумно обаятельны. Дэвид Де Витт был искренне признателен Россу – после всего, что тот сделал для маленького Ника. До Росса он побывал еще у двух пластических хирургов, и те уверяли его, что исправить уродство его сына невозможно. А Росс не побоялся риска; он сделал Нику три большие операции, а с его родителей не взял ни гроша. Сейчас же он явно очень расстроен и подавлен.
Взгляд Де Витта приковало белое пятно на письменном столе. Записка от жены, Викки. Она будет дома поздно и напоминала, чтобы он не забыл разогреть в СВЧ-печи ужин для детей. А он как раз и забыл! Пять часов, дети уже, наверное, дома. Поскольку, по мнению Викки, ее работа главного консультанта в фирме «Прайс Уотерхаус Купс» куда важнее, чем его работа психиатра, она, видимо, вправе была ожидать, что муж в нужное время прервет прием и поставит еду в микроволновку, хотя управлять ею он так и не научился.
– Росс, у тебя есть микроволновка?
– Микроволновая печь? – переспросил Росс, удивленный этим не относящимся к делу вопросом.
Де Витт кивнул.
– Да. А что?
– Помоги, будь другом! Мне надо разогреть ужин для детей, но еще никогда не удавалось заставить печку сделать то, что нужно.
Росс следом за хозяином спустился в полуподвальный этаж, где находилась кухня. Видимо, правда то, что все говорят о мозгоправах: они все полностью спятили.
На кухне вовсю орал телевизор; Росс старательно обходил валявшиеся на полу игрушки. Психиатр показал ему микроволновку, и Росс принялся внимательно изучать панель управления. Прочитав записку жены, Де Витт сказал:
– Шесть минут на номере два. Если сумеешь совладать с кнопками, значит, ты можешь управлять космическим кораблем. Итак, расскажи, чем я могу тебе помочь?
Росс дождался, пока они снова не поднялись наверх, в кабинет, закрыли дверь, чтобы никто не мог их подслушать. Тщательно подбирая слова, он начал:
– Ты здорово всех потряс, когда высказал свое отношение к пересмотру Акта о психическом здоровье! В понедельник я слышал твое выступление в программе «Сегодня». А вчера читал твою статью в «Таймс».
– Да, по-моему, только врачи имеют право решать, кто является душевнобольным и кого следует изолировать от общества. Говорунам политиканам нужно держаться от нас подальше. Они занимаются только тем, что подсчитывают, во сколько обходится содержание пациентов психбольниц. Они не учитывают, что обществу придется нести гораздо более серьезные расходы в том случае, если таких больных выпустят на свободу.
– То есть ты полагаешь, что медики должны занять более агрессивное, наступательное отношение по отношению к психически больным?
На лице психиатра снова появилась его оптимистичная улыбочка.
– Агрессивное?
– Ну, пожалуй, я употребил сильное слово. Скажем, более активное.
– Росс, почему тебя так занимает отношение общества к душевнобольным? В чем твой интерес?
– Я как раз подхожу к сути. – Росс нарочито помрачнел. – Понимаешь, Дэвид, Вера… – Он позволил голосу дрогнуть. – Болезнь затронула ее мозг… Ты ведь сам видел, ради всего святого! – Он всхлипнул, как бы подавляя сдерживаемое рыдание. – Извини. Я так ее люблю!
– Понятно.
– Ужасно наблюдать, как твоя любимая сходит с ума. Никто и представить себе не может, что это такое, пока сами не пройдут через испытание. А Вера… несмотря на то, что фирма «Молу-Орелан» присылает ей лекарство… Ничего не помогает, потому что она не принимает капсулы.
– Но почему? Почему?
– Думает, что я хочу ее отравить. Вместо того, чтобы лечиться как следует, она ходит к какому-то поганому целителю-альтернативщику.
– Какого рода целителю?
– Он занимается всем подряд. Гомеопатией, акупунктурой, психотерапией, гаданием по куриным желудкам – в общем, чем угодно.
– Росс, – Де Витт посерьезнел, – и что я, по-твоему, могу для тебя сделать?
– Мне требуется твоя помощь. Огромная услуга, Дэвид. Возможно, тебе мой план не понравится, но он – единственный шанс спасти ее жизнь. Иногда для того, чтобы быть добрым, приходится проявлять жестокость.
74
Вера лежала рядом с Оливером. Одна его рука обнимала ее, пальцы другой гладили ее по спине. Она вдыхала его аромат и всякий раз, когда моргала, слышала шорох ресниц, соприкасавшихся с подушкой. Интересно, о чем он сейчас думает?
Сквозь двойные матовые стекла в номер проникали приглушенные звуки лондонского утра: отдаленный гул машин, сигнализация, скрежет отбойного молотка, крики. Она не знала, который час; собственно говоря, ей было все равно: Алека заберет из школы мать его одноклассника; он останется в их доме до тех пор, пока Вера за ним не заедет.
Она не помнила, чтобы когда-либо раньше испытывала нечто подобное, чтобы ей было так хорошо, покойно. Наверное, ей следовало бы испытывать раскаяние оттого, что она лежит в постели с чужим мужчиной, однако сейчас это казалось ей самым естественным, прекрасным и успокаивающим
