конечно, ненавидела, это да. Она вела хозяйство в «Сетон-хаусе», пока была жива его жена. Потом, когда Дороти покончила с собой, поступила к Синклеру и с тех пор так и живет у него. Удивительная получилась история! Алиса оставалась с Сетоном вплоть до предварительного разбирательства, а когда вынесли вердикт, ни слова не говоря, собрала вещи, пришла к «Настоятельским палатам» и спросила у Синклера, не будет ли у него для нее работы. Ну а Синклер как раз достиг той стадии, когда жажда самостоятельности уже не распространяется на мытье посуды, и взял ее к себе. Насколько мне известно, ни он, ни она в этом не раскаялись.
– Расскажите мне про Дороти Сетон, – попросил Далглиш.
– О, она была прелестна, Адам! У меня где-то лежит фотография, надо будет вам показать. Психопатка, конечно, страшная, но безумно хороша. На медицинском жаргоне ее болезнь называется маниакально-депрессивный психоз. Только что веселилась до упаду – и вот уже сплошной мрак, прямо чувствуешь, как тебя заражает унынием. Мне это было, разумеется, совершенно не показано. Я и со своими-то психозами не знаю как сладить, не до чужих. Сетон, я думаю, намучился с ней страшно. Пожалуй, даже посочувствуешь ему – если бы не бедняжка Арабелла.
– А как она погибла? – спросил Далглиш.
– О, это кошмар, ужас! Сетон повесил ее на крюке для окороков, который торчит из потолочной балки у меня в кухне. Никогда не забуду это висящее тельце, вытянутое, как убитый кролик. Она была еще теплая, когда мы перерезали веревку. Пойдемте, я вам покажу.
И поволок его в кухню.
Только на полпути Далглиш сообразил, что речь идет о кошке. Он чуть не расхохотался, но овладел собой и последовал за Брайсом добровольно. Тот весь трясся от ярости, с неожиданной силой сжимая локоть Далглиша и свирепо замахиваясь на потолочный крюк, словно тот разделял ужасную вину Сетона. Теперь, когда он так горячо переживал заново гибель Арабеллы, выспрашивать его об обстоятельствах смерти Дороти Сетон было, по-видимому, бесполезно. Далглиш сочувствовал Брайсу. Он и сам любил кошек, хотя не так громогласно. Если человек действительно из мести и злобы убил сиамскую красавицу, его как-то не жаль. А главное, у такого человека наверняка имелось много врагов.
Далглиш поинтересовался, кто обнаружил Арабеллу.
– Сильвия Кедж. Она пришла поработать под мою диктовку, а я ехал из Лондона и задержался, приехал на пять минут позже нее. Она успела вызвать по телефону Селию Кэлтроп, чтобы та срезала Арабеллу, самой ей было не достать. Естественно, они обе встретили меня страшно расстроенные, Сильвию даже затошнило. Нам пришлось подкатить ее кресло к кухонной раковине, и ее вырвало прямо на мою немытую посуду, но не буду распространяться о моих переживаниях. Хотя я думал, вам известно все в подробностях, я же просил мисс Далглиш написать вам, может быть, вы смогли бы приехать и доказать, что это дело рук Сетона. От местной полиции невозможно было добиться проку. Подумайте, какой бы поднялся шум и крик, если бы это был человек. Например, Сетон. Просто смешно. Я совсем не так сентиментален, чтобы считать, будто люди важнее, чем другие формы жизни. И вообще нас слишком много, и редко кто из нас умеет радоваться жизни и радовать других. К тому же мы безобразны. Да. Мы уроды. Вы знали Арабеллу, Адам. Ведь это такая красота! Смотришь, душа радуется. Жизнь наполняется смыслом.
Далглишу претили подобные словеса, но он высказался с надлежащей похвалой о кошке Арабелле, которая действительно была красавица и сама это прекрасно сознавала. Его тетя Джейн писала ему в свое время об этом происшествии, естественно, не упомянув о просьбе Джастина Брайса, чтобы он приехал и занялся расследованием. О том, что никаких улик против Сетона не было, он сейчас Брайсу напоминать не стал. Было много злобы, вражды и подозрений, но минимум разумного анализа. Впрочем, возвращаться к расследованию этой истории сейчас он был совершенно не склонен. Выманив Брайса из кухни обратно в комнату, он снова задал ему вопрос, как умерла Дороти Сетон.
– Дороти? Она уехала на осень отдыхать в Ле-Туке с Алисой Керрисон. К этому времени отношения у них с Сетоном совсем разладились. Она вообще без Алисы шагу ступить не могла, а Сетон, наверно, тоже считал, что пусть при ней кто-то будет для присмотра. Одна неделя прошла, и Сетону стало ясно, что жить с ней он больше не в силах. Он написал, что хочет разъехаться. Точно, что там в письме было, никто не знает, но Алиса Керрисон присутствовала при том, как Дороти его вскрыла, и она показала на предварительном разбирательстве, что миссис Сетон сразу ужасно расстроилась и велела немедленно собираться домой. Сетон писал то письмо в «Клубе мертвецов», они вернулись в пустой дом. По словам Алисы, Дороти держалась вполне нормально, спокойно и даже бодрее обычного. Алиса принялась готовить ужин, а Дороти что-то писала за своим столом. Потом поднялась и сказала, что пойдет прогуляться по пляжу, хочет посмотреть луну на волнах. Она добрела до того места, куда выходит Кожевенный проулок, разделась донага, аккуратно сложила одежду, придавила камнем и вошла в воду. Тело нашли только через неделю. Что это самоубийство, не было сомнений, под камнем она положила записку, что никому не нужна, ни себе, ни другим, она в этом убедилась и решила покончить с собой.
– А что сталось с письмом от Сетона?
– Его не нашли. Среди вещей Дороти его не было, и Алиса не видела, чтобы она его уничтожила. Но Сетон не скрывал его содержания. Он очень сожалеет, он хотел сделать как лучше. Так продолжаться больше не могло. Я только через два года понял, до чего его довела жизнь с Дороти, – когда посмотрел его пьесу. Там изображается брак с психопаткой, только убивает себя муж, а не жена. Естественно, Сетон хотел фигурировать в главной роли. Не в прямом смысле, конечно. Хотя мог бы сыграть сам себя и на подмостках. Уж наверно, вышло бы не хуже, чем у бедняги Барри. Но актеров винить нельзя. Это такая плохая пьеса, Адам! Притом что написана очень искренне и с большой болью.
– Вы присутствовали на премьере?
– Сидел в третьем ряду партера, в самой середине, мой милый. И не знал, куда деваться от неловкости. А Сетон в ложе. И с ним – Селия. Дама, надо признать, достойная кавалера, он мог гордиться: сверху до пояса практически никакой одежды и обвешана побрякушками, как рождественская елка. Может быть, Сетон хотел, чтобы ее сочли его любовницей? Мне кажется, наш Морис любил строить из себя проказника. Вы себе не представляете, мой милый, это зрелище – просто очередная королевская чета в изгнании. У Сетона была даже какая-то медаль в петлице, кажется, за службу в местной береговой охране. Я сидел с Полом Маркемом, он так тонко воспринимает искусство, он заливался слезами к концу первого акта. И, по меньшей мере, треть публики, надо признать, тоже, но они, я думаю, просто от смеха. Мы удалились в первом же антракте и остаток вечера пили в ресторане «Молони». Я готов терпеть всякие страдания, при условии, что они – чужие, но публичная казнь – это все же слишком. А Селия мужественно досидела до конца. У них даже потом был банкет в «Айви-клубе». Вспоминая этот спектакль, я говорю: о Арабелла, ты отмщена!
– А рецензия Лэтема, как я слышал, была из разряда самых зубодробительных? Как вам кажется, в его нападках не было ничего личного?
– Да нет, я бы не сказал. – Брайс смотрел на Далглиша большими, младенчески невинными глазами, но Адам знал, что за ними скрывается интеллект, к которому он питал глубокое уважение. – Оливер совершенно не выносит плохую литературу и плохую актерскую игру, а когда они сочетаются, он просто звереет. Так что если бы это Оливера нашли мертвым с обрубленными кистями, можно было бы понять. Чуть не любая из нынешних подержанных красоток без среднего образования, которые шныряют по Лондону и воображают себя актрисами, с радостью бы с ним рассчиталась таким образом, если бы умишка хватило.
– Но Лэтем был знаком с Дороти Сетон?
– Право, Адам, ну что вы так: знаком, знаком. Чересчур примитивно, мой милый. Разумеется, был. Здесь все с ней были знакомы. У нее была привычка ни с того ни с сего вдруг заявляться в гости. Иногда в трезвом виде, иногда нет, но так или иначе, это неудобно.
– Они с Лэтемом не были любовниками? – в лоб спросил Далглиш Брайса. Тот, как и следовало ожидать, не был ни шокирован, ни удивлен. Закоренелый сплетник, он питал неутолимый интерес к людям и, конечно, сам задавался аналогичным вопросом, когда видел, что знакомые мужчина и женщина проявляют склонность к общению друг с другом.
– Селия утверждала, что да, но чего же от нее еще ожидать? Бедняжка, она не в состоянии себе представить никаких других отношений между гетеросексуальным мужчиной и миловидной женщиной. И в применении к Лэтему это, по всей видимости, справедливо. Трудно осудить Дороти, запертую в стеклянном
