На финансовом рынке Парижа не случалось более сенсационных событий со времени пришествия самого Джеймса Ротшильда.
Народ Франции предоставил банку свои сбережения, а Наполеон III – свое покровительство.
Надо было действовать, и Красавец Джеймс превратился в Джеймса Стремительного. Он появился в Вене, брат Соломон тут же устроил ему аудиенцию у Франца-Иосифа. Австрийский монарх предоставил своему генеральному консулу в Париже, Джеймсу Ротшильду, очень милое куртуазное письмо, адресованное Луи-Наполеону, в котором, тем не менее, открытым текстом было сказано, что, в отличие от Перейра, Ротшильд представляет собой континентальную силу первого порядка, банк Ротшильдов пользуется доверием всех величайших легитимных монархов Европы и об этом лучше не забывать тому, кто императором себя назначил сам.
Письмо не произвело ни малейшего действия. Мало-помалу все финансовые операции переходили к банку «Кредит Мобилье». И тогда барон сменил тактику – он перенес военные действия в гостиные и салоны Парижа.
На званых вечерах Джеймса и Бетти Ротшильд появилась новая гостья, очаровательная юная Эжени де Монтижо из Андалузии. Поначалу никто не мог понять почему. Да, красива. Да, поговаривают, император пытался – и пока безуспешно, – затащить ее в постель. Но ее происхождение, ее связи… Мать – жертва дворцовых интриг, фрейлина испанской королевы, вынуждена была подать в отставку. Сама Эжени прибыла в Париж только в 1850 году, никаких серьезных рекомендаций… зачем она понадобилась барону? Зачем делать из нее первую красавицу?
Ответ на все эти вопросы был получен 31 декабря 1852 года. На секретном заседании совета Наполеон III объявил о своем намерении жениться на Эжени де Монтижо. Он высказал сожаления о том, что европейские монархи рассматривают его как императора-выскочку – они помещали ему взять в жены принцессу, чье происхождение соответствовало бы статусу императора Франции. Император завершил свою речь словами: «Если мне не дано заключить политического брака, я, по крайней мере, могу вступить в брак по любви».
Большинство министров сочло это высказывание за обходной маневр, направленный против иностранных дипломатов, нарушивших династические планы Наполеона. Эта Эжени, как бишь там ее… эта выскочка… шлюха! Невозможно! Просто смешно! И Ротшильд хорош. Как это типично – он, король всех выскочек, спонсирует еще одну выскочку. Нет, нет, это невозможно! «Весь Париж» был уверен, что это просто ловушка. С чего бы это его величество стал держать свои планы в тайне?
В высшем обществе сформировалась настоящая оппозиция, движение против Эжени де Монтижо. Его возглавил и финансировал Перейр. Джеймс встал по другую сторону баррикад – он защищал Эжени. Линия фронта между банком Ротшильда и «Кредит Мобилье» переместилась на мягкие ковры лучших гостиных Парижа. Битва грянула 12 января 1853 года на балу в Тюильри.
Представьте себе такую картину. Маршальский зал для самых привилегированных лиц. Как и всегда, Джеймс ведет под руку Эжени, а один из его сыновей – ее мать. Младший Ротшильд ищет место, где можно было бы усадить двух дам. И тут произошел конфуз. Эжени и жена заклятого врага – министра финансов направились к одному и тому же стулу.
Под звуки вальса начались военные действия. Эжени оказалась проворней госпожи министерши и, подхватив юбки, уселась на вожделенное место. «Госпожа министерша» не заставила себя долго ждать. Подойдя к Эжени, она громко и отчетливо заявила, что стулья, на которых разместились де Монтижо, предназначены только для жен министров. Эжени побледнела и встала, а супруга министра финансов устроилась на ее месте.
И тут произошел исторический перелом. Инцидент не ускользнул от императорского глаза. Наполеон резко прервал официальную беседу, которую вел в другом конце зала, и, нарушив все требования протокола, подошел к Эжени. Взяв под руки смущенную девушку и ее мать, он отвел их к местам, предназначенным исключительно для членов королевской семьи, и там усадил в кресла. Вальс продолжал играть, но, казалось, зал погрузился в мертвую тишину. Прошло несколько мгновений, разговоры возобновились – теперь было ясно, кто победил в этой войне.
Через одиннадцать дней император в своем послании народу Франции объявил, что Эжени для него «женщина, которую он любит и ценит».
Ротшильд победил – но это была пиррова победа. Джеймс решил, что теперь не страшны атаки на бирже – ведь у него есть поддержка в будуаре императора. Но день бракосочетания его подопечной и Наполеона принес барону неожиданное унижение. Церемония прошла без него.
Это было результатом ювелирной работы мастера интриги – Перейра. Он внимательно следил не только за положением дел на бирже, но и за развитием событий в высшем свете. Он не пропустил маленькой драмы, которая разыгрывалась на дипломатических подмостках Парижа. Ее главными участниками были новый австрийский посол граф Хюбнер и Джеймс Ротшильд, генеральный консул Австрийской империи. Хюбнер не обладал средствами своего предшественника, да и вообще был ограничен в средствах. Образ жизни Джеймса гораздо больше соответствовал тому, как должен жить посол. А между тем формально консул должен был подчиняться послу, и Хюбнер сделал несколько безуспешных попыток выстроить субординацию. Джеймс фыркнул в ответ: должность посла предназначена для настоящего сеньора, а не для напыщенного мелочного человечка. Хюбнер оскорбился – Перейр не упустил этого из виду и использовал на все сто процентов. Разумеется, Джеймс Ротшильд был включен в списки приглашенных на венчание в Нотр-Дам де Пари. Но он был австрийским консулом, и, согласно протоколу, его приглашение было направлено в посольство Австрии. И адресату его не передали. Вся французская знать и дипломатический корпус в полном составе присутствовали на торжествах, Джеймс Ротшильд не явился – и это было отмечено всеми.
Перейр сработал четко. Он стремительно продвигался вперед и был уже без пяти минут финансовым царем Франции. Он сметал все на своем пути от Пиренеев до Рейна. Но он также прекрасно понимал, что одно дело – помешать Ротшильду, а другое – уничтожить его. Ротшильд был гигантом, опиравшимся на пять стран. Он был фигурой глобального масштаба, и сразиться с ним предстояло на глобальном уровне.
Отсутствие Джеймса в Нотр-Дам имело некоторый международный резонанс – там собрались министры, послы и консулы. Перейр решил незамедлительно использовать и развивать этот успех. Он двинулся за границы Франции.
В том же самом январе «Кредит Мобилье», которому исполнилось всего-навсего два месяца, нанес удар по итальянским вотчинам Ротшильдов. Возрождающееся королевство Сардинии заключило с Ротшильдом соглашение о выпуске займа, финансовая операция была успешно осуществлена, и планировалась следующая. Перейр решил перейти Джеймсу дорогу и распространил слухи о скором падении Дома Ротшильдов, ссылаясь на его отсутствие в Нотр-Дам. Одновременно от банка «Кредит Мобилье» поступило очень заманчивое секретное предложение. Возможно, Перейру удалось бы заключить сделку – но Фулд проболтался. Беседуя с Джеймсом, он похвастался своими грядущими успехами на Средиземноморье.
Джеймс навострил уши. Он понял, откуда исходит опасность, и тут же отправил в Италию своего сына, Альфонса. Альфонс Ротшильд битву выиграл, но еще больше выиграла Сардиния.
«Представьте себе, – писал сардинский министр Кавур своему другу, – это соревнование принесло нам несколько миллионов».
Но Сардиния была лишь небольшим куском пирога, за который шла борьба. Да и вся Италия была лишь мизерной победой по сравнению с тем, что стояло на кону.
Ротшильд и Перейр сражались за обладание самой Австрийской империей.
Перейр и тут правильно выбрал время для удара. В 1848 году ушел в отставку Меттерних, и Ротшильды потеряли своего могущественного сторонника. Соломону исполнялось семьдесят девять. Его хватка слабела. Он управлял делами из Франкфурта или Парижа, поскольку был слишком слаб, чтобы ездить в Вену. Австрийский посол во Франции, в свою очередь, всячески подогревал антиротшильдовские настроения.
Джеймс по-прежнему не имел реального веса при дворе, правда, у него появилась своеобразная «книга жалоб», прекрасная Эжени, через которую он мог сообщить императору о своих тревогах и обидах. Эжени рассказала супругу об интригах в Нотр-Дам, и во время следующего бала, 3 марта, император подошел к Джеймсу и публично выразил свои сожаления по поводу его отсутствия на церемонии бракосочетания. Затем он отошел с ним в сторону и долго и тепло беседовал, полностью игнорируя графа Хюбнера. Как ни
