превратилась в целое состояние, внушительное даже по стандартам Ротшильдов.
Старшие члены клана видели лучшую сторону войны, если у войны вообще бывает лучшая сторона. Молодые, помогавшие старикам ковать благосостояние семьи, видели ее страшное лицо, как, впрочем, и солдаты по всему миру. Сыновья Роберта, Эли и Ален, были среди защитников линии Мажино, и оба попали в немецкий плен. К ним не применяли никаких специальных мер воздействия, что было связано, возможно, с исходом дела Луи в качестве заложника. Осенью, когда пала Франция, сын Эдуарда, Ги, попал в дюнкерскую ловушку. Ему удалось бежать, и в 1941 году он добрался до Нью-Йорка. Когда начали формироваться вооруженные силы свободной Франции, Ги отправился в Англию. По пути, при пересечении Атлантики, его корабль был торпедирован. Ги выплыл. Ему пришлось пробыть в воде около трех часов, после чего его подобрал британский торпедоносец. Ги выполнил множество конфиденциальных поручений де Голля (и с тех пор поддерживал с генералом тесные связи); Ги участвовал в двухмесячной обороне линии фронта после дня D и закончил войну в качестве адъютанта военного губернатора Парижа.
Не менее яркими, но более характерными для Семейства были военные приключения другого Ротшильда.
– Мы умеем управлять положением дел, – говаривал барон Филипп Мутон Ротшильд. – В течение всей нашей жизни мы управляем событиями и используем нетрадиционный подход – прорыв! – вечная головная боль для военных бюрократов.
(Филипп был правнуком того самого Натаниэля, который перебрался из Англии во Францию. Таким образом, его потомки были англичанами в соответствии с генеалогическим деревом, но французами по гражданству.)
Филипп точно описал свой образ жизни. В 1940 году он лечился после серьезной травмы, которую получил, катаясь на лыжах. В Париж вошли немцы. Филипп бежал в Марокко, но был арестован правительством Виши, которое действовало по указке Германской комиссии по перемирию. В тюрьме Филипп продолжал управлять положением дел: он организовал школы изучения языка и гимнастические секции; среди товарищей по заключению, которых ему удалось подчинить, был также Пьер Мендес Франс. Филиппа вернули во Францию и освободили из заключения, тогда он бежал в Испанию с контрабандистами. Вместе они совершили сорокадвухчасовой пеший переход через Пиренеи, во время которого барон Ротшильд предложил своим спутникам внести ряд усовершенствований в технику безопасной работы контрабандистов. Достойно справившись с трудностями перехода, уже в Испании он помог бежать нескольким заключенным; проник в Португалию, а оттуда пароходом в Англию. Там он присоединился к де Голлю. В Лондоне его разместили в Клубе офицеров свободной Франции, который находился в доме 107 на Пикадилли, в особняке его двоюродной бабушки Ханны. Здесь ему был знаком каждый уголок – и он немедленно приступил к полной реорганизации размещения офицеров. При этом Филипп не потрудился поставить в известность французскую военную администрацию, что, конечно, не могло не вызвать нареканий. Во время дня D Филипп занимался унылой тыловой работой.
Организаторское искусство барона Филиппа привлекло внимание англичан, и в первые месяцы после вторжения его назначили ответственным за работу с гражданским населением на территории вокруг Гавра. Филипп награжден Военным крестом и орденом Почетного легиона.
Среди английских Ротшильдов двое к началу войны были в призывном возрасте. Это Эдмунд (внук сентиментального Лео) и лорд Виктор (внук Натти). Каждый из них унаследовал изрядную долю семейного своеволия. Эдмунд, майор артиллерийских войск, участвовал в итальянской и североафриканской кампаниях. В 60-х годах он возглавлял Английский банк. Его поведение в армии было характерно для всех Ротшильдов, оказавшихся на военной службе.
– Эдди был одним из наших лучших офицеров, – рассказывал один из его фронтовых приятелей. – Но чему он так никогда и не научился, так это ходить по инстанциям. Кто бы из наших однополчан ни попадал в беду, скажем, у человека умерла мать и срочно нужно оформить увольнение, срочно понадобились деньги, никто уже не обращался за содействием по официальным каналам. Нет, все шли прямо к Эдди. Все, даже те, кто служил в других подразделениях, прекрасно знали, что он достанет из кармана ротшильдовскую чековую книжку или схватится за телефонную трубку. Чтобы выручить старого товарища, он мог спокойно позвонить в Букингемский дворец.
«Эдди, – говорил я ему, – вы не должны так поступать. Этот парень – просто наглец. Нужно написать бумагу по его делу и направить в вышестоящие инстанции с вашей рекомендацией».
«Ну и что эти ваши инстанции будут делать с моей бумагой?» – спрашивал он.
В тот момент, когда Эдди делал что-нибудь в гражданской сфере, он просто не понимал, что кто-нибудь может являться вышестоящей инстанцией по отношению к нему.
– На командном уровне они показали себя превосходно, – говорил другой свидетель военной жизни членов Семейства. – Но, оказавшись ниже этого уровня, они могут создавать неприятности. Вы же понимаете, они рождены и воспитаны как фельдмаршалы, и им очень трудно быть простыми майорами. Мы избежали бы кучи неприятностей, если бы Ротшильдам присваивали высокое воинское звание автоматически.
Однажды это племя упрямых фельдмаршалов столкнулось с упрямством, не уступающим их собственному. События разворачивались в великолепном дворце Роберта на авеню Мариньи, 23, в Париже. В наши дни там живет его старший сын Ален. В отличие от всех остальных дворцов, принадлежащих Семейству за Се-ной, этому удалось простоять всю войну фактически неповрежденным. Геринг всегда разрешал своим молодцам чувствовать себя свободно в особняках Ротшильдов, а во дворце Роберта он разместил ставку командующего военно-воздушными силами во Франции. Удивительно, но после этих незваных гостей дворец остался почти в том же состоянии, в каком они его нашли. Сам Геринг, который никогда не отказывал себе в удовольствии присвоить принадлежавшие Ротшильдам ценности, часто посещал дом 23 на авеню Мариньи, но ничего там не тронул. Дворец не пострадал и во время перестрелок, сопровождавших освобождение.
Неприятности начались позже. Во дворце поселили молодого английского подполковника, а он привез с собой лабораторию, которая оказалась опаснее Геринга. Англичанин начал проводить опыты с высокоопасными взрывчатыми веществами, и все это совсем рядом с бесценными картинами и редкой мебелью. Барон Роберт еще не возвратился. Его беспомощные служащие с трепетом наблюдали вспышки и слушали гудение аппаратуры. Выселить подполковника было очень трудно. Это был не какой-нибудь праздный бездельник, а один из наиболее квалифицированных экспериментаторов Британской империи. За свою методику обезвреживания бомб он удостоился одной из самых почетных наград Британии, медали Георга, американской Бронзовой звезды и американского ордена «За заслуги». Но служащих барона Роберта пугало не столько это, сколько тот факт, что этим подполковником был не кто иной, как лорд Виктор Ротшильд.
Чиновники, занимавшиеся размещением союзников в Париже, решили, что неплохо было бы устроить подполковника в доме его кузена. Но они не могли предвидеть, с каким рвением тот примется за работу, и совершенно не учли упорства, с которым члены Семейства преследуют свои цели. Потребовались объединенные усилия британского высшего командования и подразделения памятников, искусств и архивов американской армии, чтобы переместить трудолюбивого лорда в более подходящее помещение.
Дворец в подарок
Пребывание лорда Ротшильда на авеню Мариньи стало заключительным актом пьесы, разыгравшейся в художественном мире во время войны. После падения Франции Ротшильды, подобно многим евреям, вынуждены были бежать, бросив все свое имущество. Самым ценным достоянием бежавших семей были обширные художественные коллекции, стоимость которых оценивалась в миллионы долларов. Как можно было их защитить от нацистских грабителей?
Ротшильды позаботились о защите своих сокровищ задолго до Второй мировой войны, с типичной для них прозорливостью. Еще в 1873 году, после падения Парижской коммуны, барон Альфонс решил, что его огромная художественная коллекция нуждается в специальных мерах по охране. Для каждого предмета живописи, скульптуры или портновского искусства были изготовлены обитые материей, легкие портативные контейнеры. Для каждого нового приобретения тут же изготавливали подходящий контейнер, поэтому во время Первой мировой войны и волнений, спровоцированных Народным фронтом в 1930-х годах, коллекции частных музеев Ротшильдов просто незаметно исчезали на время кризиса.
Но это было только начало, что-то вроде пробных испытаний на прочность. Когда немецкие танки
