— Что вы собирались делать?
— Ничего. Я не связывал Гробель со смертью Пирс или Фоллон. Даже если бы это пришло мне в голову, сомневаюсь, чтобы я стал об этом говорить. Эта больница нуждается в Мэри Тейлор. Что касается меня, то Ирмгард Гробель не существует. Ее однажды судили и признали невиновной. Для меня этого было вполне достаточно. Я хирург, а не моралист-теолог. Я бы сохранил ее тайну.
Разумеется, сохранил бы, подумал Делглиш. Ценность тайны была бы потеряна, как только открылась бы правда. Это была особенная, очень важная информация, полученная за определенную цену, и он использовал бы ее по-своему. Мэри Тейлор навечно оказалась бы в его власти. Матрона, которая так часто и раздражающе противоречила ему; власть которой все возрастала — она должна была вскоре быть назначена инспектором по работе медсестер всех больниц Группы; она могла влиять на отношение к нему председателя комитета управления больницей. Сэр Маркус Коухен. Насколько она могла бы сохранить свое влияние на этого ортодоксального еврея, если бы он узнал об Институте Штайнхофф? Стало модным забывать о таких вещах. Но вот смог бы сэр Маркус Коухен простить — это вопрос!
Он подумал о словах Мэри Тейлор. Существует не один, а много способов шантажа. Хитер Пирс и Этель Брамфет обе это понимали. И возможно, наиболее утонченное удовольствие доставлял шантаж, не замешанный па финансовых требованиях, но наслаждавшийся своим тайным знанием под плащом щедрости, доброты, соучастия или морального превосходства. В конечном счете сестра Брамфет не многого просила, лишь комнату рядом со своим кумиром, престижного положения подруги Матроны, компаньона в свободное от дежурств время. Бедная глупенькая Пирс хотела лишь несколько шиллингов в неделю и удовольствия от чтения заповедей. Но как они наслаждались своей властью! И насколько тоньше и глубже мог бы ощущать свою власть Куртни-Бригс! Неудивительно, что он был намерен сохранить тайну про себя, что его совсем не радовала мысль о присутствии Скотленд-Ярда в Найтипгейл-Хаус. Делглиш сказал:
— Мы можем доказать, что вечером в прошлую пятницу вы улетели в Германию. И, думаю, могу догадаться зачем. Это был более быстрый и верный путь получить информацию, которая вам была нужна, чем трясти департамент судьи-адвоката. Вы, вероятно, просмотрели газетные вырезки и документы суда. Это именно то, что я сам бы сделал. И несомненно, у вас есть полезные связи. Но мы можем выяснить, где вы были и что вы делали. Невозможно уехать и вернуться в страну анонимно, вы знаете.
Куртни-Бригс сказал:
— Признаю, что я знал. Признаю также, что я действительно приходил в Найтипгейл-Хаус, чтобы повидать Мэри Тейлор в ту ночь, когда умерла Фоллоп, но я не сделал ничего противозаконного, ничего, что могло поставить меня в опасное положение.
— Могу в это поверить.
— Даже если бы я заговорил раньше, было бы уже слишком поздно, чтобы спасти Пирс. Она умерла до того, как миссис Деттинджер пришла поговорить со мной. Нет ничего, в чем я мог бы себя упрекнуть.
Он начал защищать себя неуклюже, словно мальчишка-школьник. Потом они услышали тихие шаги и обернулись. Вернулась Мэри Тейлор. Она обратилась прямо к хирургу:
— Я могу предоставить вам близнецов Бэрт. Боюсь, что это будет означать конец их занятий, но выбора нет. Им придется потом вернуться в палаты.
Куртии-Бригс враждебно сказал:
— Они подойдут. Они разумные девочки. Но что делать с сестрой?
— Я думала, что временно этим займется сестра Рольф. Но боюсь, это невозможно. Она уходит из больницы Джона Карпендера.
— Уходит? Но она не может этого сделать!
— Не вижу, как я могу ей в этом помешать. И не думаю, что мне предоставят возможность попытаться.
— Но почему она уходит? Что случилось?
— Она не говорит. Я думаю, что-то, связанное с полицейским расследованием, огорчило ее.
Куртни-Бригс развернулся к Делглишу:
— Видите! Делглиш, я понимаю, что вы всего лишь выполняете свою работу, что вас сюда послали разобраться с причинами смерти этих девочек. Но, бога ради, вам никогда не приходило в голову, что от вашего вмешательства все только значительно осложняется?
— Да, — ответил Делглиш. — А в вашей работе? Вам никогда это не приходило в голову?
5
Она пошла вместе с Куртни-Бригсом к входной двери. Они не задержались. Она вернулась меньше чем через минуту и решительно прошла к камину, скинула с плеч плащ и аккуратно повесила его на спинку софы. Потом, встав на колени, взяла пару латунных щипцов и начала укладывать дрова, подправляя уголек к угольку — каждый язычок пламени лизал свой горящий уголек. Не глядя на Делглиша, она сказала:
— Наш разговор прервали, инспектор. Вы обвиняли меня в убийстве. Я уже однажды сталкивалась с подобным обвинением, но, по крайней мере, суд в Фельсенхаме предъявлял некие доказательства. Какие доказательства есть у вас?
— Никаких.
— И вы никогда их не найдете.
Она говорила без гнева или самодовольства, но с напряжением, со спокойной окончательной убежденностью, не имевшей ничего общего с невиновностью. Глядя вниз на ее сияющую голову, озаренную огнем камина, Делглиш сказал:
— Но вы и не отрицаете этого. Вы пока еще не лгали мне, и я предполагаю, что вы не станете этого делать сейчас. Зачем ей было убивать себя таким образом? Она любила комфорт. Зачем выбирать такой мучительный способ смерти? Самоубийцы редко так поступают, если только они не психопаты, которым все равно. Она имела доступ ко множеству обезболивающих средств. Почему не воспользоваться одним из них? Зачем затруднять себя настолько, что красться холодной ночью в садовую сторожку, чтобы обрекать себя на одинокую агонию? Ее даже не поддерживало удовлетворение от публичности шоу.
— Такое случается.
— Не часто в этой стране.
— Возможно, она была психопаткой, которой было все равно.
— Разумеется, так и скажут.
— Она могла осознать, что важно затруднить опознание тела, если она хотела убедить вас, что Гробель — это она. Вместе с письменным признанием, получив кучку обуглившихся костей, почему вы должны были продолжать беспокоиться? Не было никакого смысла в том, чтобы убить себя ради того, чтобы меня защитить и дать вам возможность без труда установить личность.
— Так могла бы рассуждать умная и дальновидная женщина. Она не обладала ни тем ни другим.
Но вы — именно такая. Должно быть, вам казалось, что стоит попробовать. И даже если бы мы ничего не узнали об Ирмгард Гробель и Фельсенхаме, вам было важно избавиться от Брамфет. Как вы говорили, она даже убить не могла, чтобы не запутаться в этом. Она уже однажды запаниковала, когда попыталась убить меня. Она легко могла снова запаниковать. Она годами была для вас обузой; теперь она представляла собой непосредственную опасность. Вы ие просили ее убивать ради вас. Из этого затруднения не существовали более разумные выходы. С угрозами Пирс можно было бы разобраться, если бы сестра Брамфет сохранила хладнокровие и сообщила вам о случившемся. Но она решила продемонстрировать свою преданность самым зрелищным способом, па который только была способна. Она убила, чтобы защитить вас. И эти две смерти неразрывно связывали вас с ней на всю жизнь. Как вы могли надеяться на свободу и безопасность, пока была жива Брамфет?
— Не собираетесь ли вы рассказать мне, как я это сделала?
Они могли показаться, подумал Делглиш, двумя коллегами, вместе обсуждающими дело. Даже сквозь собственную слабость он понимал, что этот немыслимый разговор был просто недопустимым, что женщина, стоящая на коленях у его ног, была врагом, что ее ум, противостоящий ему, был непобедим. Она уже не надеялась теперь спасти свою репутацию, но продолжала бороться за свою свободу, возможно, даже за свою жизнь. Он сказал:
— Я могу рассказать вам, как это сделал бы я. Это было нетрудно. Ее спальня была ближе всех остальных к двери вашей квартиры. Я полагаю, она сама попросила эту комнату, и о чем бы ни просила
