изобретательность. При доме не было сада, лишь короткая въездная аллея вела в мощеный дворик и к гаражу. У гаража рядом с «триумфом» Хоуарта стоял красный «Ягуар-Х15». Бросив завистливый взгляд на «ягуар», Мэссингем подивился, как это миссис Шофилд добилась, что ей так быстро доставили последнюю модель. Въехав во двор, они поставили свою машину рядом с «ягуаром». Прежде чем Дэлглиш успел выключить мотор, из дома вышел Хоуарт и молча ждал их у входа. На нем был рабочий комбинезон в синюю и белую полоску, в котором он явно чувствовал себя вполне удобно, не испытывая нужды ни объяснять свой костюм, ни переодеваться. Поднимаясь по широким ступеням резного деревянного крыльца, Дэлглиш выразил свое восхищение домом. Хоуарт ответил:
– Это проект шведского архитектора, который застраивал новые участки в Кембридже. На самом деле дом принадлежит моему университетскому приятелю. Он вместе с женой получил приглашение на пару лет в Гарвард. Если они решат там остаться, он, может быть, захочет продать дом. Во всяком случае, на ближайшие полтора года мы устроены, а потом можем поискать в округе что-нибудь другое, если понадобится.
Теперь они шли по просторной винтовой, тоже деревянной, лестнице, поднимавшейся из самого холла. Наверху кто-то слушал финал Третьего Бранденбургского концерта Баха. Великолепные контрапунктные созвучия словно бились о стены, переполняя дом. Мэссингем почти зримо представил себе, как дом поднимается на своих белых крыльях и радостно парит над Болотами. Дэлглиш спросил, перекрывая громкие звуки музыки:
– Миссис Шофилд здесь нравится?
Голос Хоуарта, шедшего впереди, продуманно безразличный, ответил им сверху:
– О, к тому времени она, возможно, куда-нибудь переедет. Доменика предпочитает разнообразие. Моя единокровная сестрица страдает бодлеровым horeeur de domicile[28] – ей всегда хочется быть где-нибудь в другом месте! Ее естественное обиталище – Лондон, но сейчас она живет у меня, потому что иллюстрирует элитное издание Крабба[29] для «Парадайн Пресс».
Пленка подошла к концу. Хоуарт приостановился и сказал резковато, как бы жалея, что решился заговорить об этом:
– Думаю, следует предупредить вас, что сестра овдовела всего полтора года назад. Ее муж погиб в автокатастрофе. Вела машину она, но ей повезло. Ну, во всяком случае, я считаю, что повезло. Отделалась легкими царапинами. Чарлз Шофилд умер через три дня.
– Весьма сожалею, – сказал Дэлглиш. Циник, скрывавшийся где-то внутри его, подумал: «С какой целью он сообщил мне об этом?» Хоуарт произвел на него впечатление человека очень замкнутого, не из тех, кто легко поверяет другим детали личной или семейной трагедии. Было ли это обращением к его рыцарственным чувствам, скрытой просьбой отнестись к сестре с особой чуткостью? Или Хоуарт стремился предупредить его, что она все еще не оправилась от горя, непредсказуема, даже неуравновешенна? Вряд ли он подразумевал, что после этой трагедии она испытывает непреодолимую потребность убивать своих любовников.
Они поднялись на самый верх и остановились на широком деревянном балконе, который, казалось, свободно парил в пространстве. Хоуарт толчком растворил дверь и сказал:
– Я вас оставлю. Я собираюсь пораньше приняться за готовку обеда. Она здесь. – И он крикнул в глубину комнаты: – Это коммандер Дэлглиш и детектив-инспектор Мэссингем, из столичной полиции. По поводу убийства. Моя сестра – Доменика Шофилд.
Комната была необъятна, с треугольным окном от крыши до пола, выступающим над полями, словно нос корабля, и с высоким изогнутым потолком из светлой сосны. Мебель в стиле модерн, но ее совсем мало. На самом деле комната больше напоминала музыкальную студию, чем гостиную. У стены в беспорядке стояли музыкальные пюпитры и футляры для скрипок, а надо всем этим – смонтированный на стене музыкальный центр с самой современной и явно очень дорогой стереоаппаратурой. В комнате была только одна картина – маслом: Сидни Нолан,[30] портрет Неда Келли.[31] Безликая металлическая маска с бесцветными глазами, проглядывающими сквозь узкую прорезь, прекрасно вписывалась в строгую аскетичность комнаты, гармонировала с чернотой голых, уходящих в сумеречный свет полей за окном. Легко было представить себе Неда Келли, мрачного Хэриуорда[32] не столь давних дней, решительно пересекающего перепаханное поле.
Доменика Шофилд стояла у чертежной доски посреди комнаты. Она повернулась и без улыбки посмотрела на них глазами брата: Дэлглиш снова смотрел в поразительно синие озера глаз под изогнутыми густыми бровями. Как всегда в такие – все более и более редкие – моменты, когда он встречался лицом к лицу с красивой женщиной, у него дрогнуло сердце. Красота волновала не столько его чувственность, сколько чувства, и он радовался, что все еще может вот так реагировать на нее, даже во время расследования дел об убийстве. И все же ему хотелось бы знать, насколько заученными были и плавный, медленный поворот, и первый, отстраненный, но, тем не менее вдумчивый взгляд этих замечательных глаз. В предвечернем свете их радужки казались почти пурпурными, а белки отсвечивали голубым. У нее была матовая, цвета светлого меда кожа, льняные волосы она оттянула со лба назад и заколола тугим узлом на затылке, у самой шеи. Синие джинсы туго обтягивали сильные бедра, а поверх джинсов она надела рубашку в синюю и зеленую клетку, с открытым воротом. Дэлглиш рассудил, что ей лет на десять меньше, чем брату. Когда она заговорила, голос у нее оказался удивительно низким для женщины, даже чуть грубоватым.
– Садитесь. – Она неопределенно махнула правой рукой в сторону одного из хромированных, с кожаными сиденьями кресел. – Вы не станете возражать, если я буду работать?
– Нисколько, если вы не против того, чтобы с вами разговаривали во время работы. И если вас не смущает, что я сижу, а вы стоите.
Он подтянул кресло поближе к мольберту, так, чтобы видеть и ее лицо, и ее работу, и уселся поудобнее. Кресло оказалось замечательно комфортным. Дэлглиш почувствовал, что она уже жалеет о том, что была недостаточно любезна. Во всяком противостоянии психологическое преимущество оказывается на стороне того, кто стоит, но не тогда, когда оппонент сидит весьма удобно и именно в том месте, которое сам для себя выбрал. Мэссингем с чуть ли не демонстративной осторожностью поднял другое кресло и бесшумно поставил его у стены, слева от двери. Она, без сомнения, чувствовала его присутствие у себя за спиной, но не подала и виду. Возражать против создавшейся по собственной оплошности ситуации она вряд ли могла, но, как бы почувствовав, что беседа началась не очень-то благоприятно, пояснила:
– Мне очень жаль, что я могу показаться вам одержимой работой, но я должна успеть к сроку. Мой брат, должно быть, сказал вам, что я иллюстрирую новый сборник стихов Крабба для издательства «Парадайн Пресс». Этот рисунок – к «Промедлению»: Дайна посреди своих редкостных вещичек.
Дэлглиш понимал, что она, должно быть, вполне компетентный художник, раз получила такой заказ. И все же он был поражен выразительностью уверенных линий карандашного рисунка, представшего его глазам. Рисунок изобиловал деталями и все же не был перегружен: в нем совершенно отсутствовала суетливость. Он был прекрасно скомпонован и поразительно декоративен, изящная девичья фигурка на нем гармонично вплеталась в тщательно описанные Краббом вожделенные предметы. Здесь были все они, так же тщательно вырисованные: и фигурные обои, и розовый ковер, и рогатая голова оленя на стене, и усыпанные драгоценными камнями, инкрустированные эмалью часы. Несомненно, это была очень английская иллюстрация к творению самого английского из поэтов, решил Дэлглиш. Художница не пожалела сил на изучение предметов того времени. На правой стене висел пробковый щит с приколотыми к нему рисунками, явно предварительными этюдами: дерево, незаконченные интерьеры, предметы обстановки, беглые наброски пейзажей.
– Хорошо, что нет необходимости любить произведения поэта, чтобы достаточно компетентно его иллюстрировать, – сказала она. – Кто это сказал, что Крабб – Александр Поуп [33] в шерстяных носках? После первых двадцати строк мой мозг начинает вибрировать в ритме рифмованных двустиший. Но может быть, вы – приверженец неоклассицизма? Вы ведь пишете стихи?
Она произнесла это так, будто он в качестве хобби занимался коллекционированием сигаретных оберток. Дэлглиш ответил:
– Я с уважением отношусь к Краббу с тех самых пор, как еще мальчишкой прочел, как Джейн Остен[34] говорила, что могла бы захотеть стать миссис Крабб. Когда он в первый
