Иногда до дому добраться ох как нелегко.
Она говорит так, будто на местное автобусное сообщение жалуется, думал Мэссингем. А Дэлглиш продолжал расспрашивать:
– Кто-нибудь вышел из дома и прошел по аллее, пока вы были в машине? Вы заметили бы, если бы так случилось?
– О, конечно, заметила бы. Увидела бы, если б кто-то выходил через въезд, где когда-то ворота были. Там ведь фонарь напротив, и прямо туда светит.
Мэссингем спросил без обиняков:
– Как вы могли бы заметить? Вы же были вроде очень заняты?
Она вдруг рассмеялась хриплым отрывистым смехом, испугав обоих мужчин:
– Вы что, думаете, это доставляло мне удовольствие? Думаете, мне это нравится?
Потом ее голос снова зазвучал тускло, в нем появились чуть ли не подобострастные нотки. Она повторила настойчиво:
– Я бы заметила.
– А о чем вы разговаривали, миссис Микин? – спросил Дэлглиш.
Этот вопрос ее оживил. Она ответила Дэлглишу с готовностью, чуть ли не просветлев лицом:
– Ну, ему своих неприятностей хватает. Как и всем, правда ведь? Иногда помогает, если с кем незнакомым поговоришь. Кого никогда и не увидишь больше. Со мной-то никто больше видеться не предлагает. И он не предложил. Но он добрый со мной был. Не торопился поскорее уехать. Иногда они меня прямо выталкивают из машины. Вот это уж не по-джентльменски, обидно очень. Но он вроде рад был поговорить. Больше всего про свою жену говорил. Она здесь, в сельской местности, жить не желает. Сама из Лондона и пилит его, чтоб обратно туда уехать. Хочет, чтоб он со своей работы ушел и у ее отца работал. Сейчас она дома у родителей, и он даже не знает, вернется она или нет.
– Он не сказал вам, что в полиции работает?
– Ой, что вы! Он сказал, что антикварные вещи продает. Похоже, он про это дело много всего знает. Но я не очень-то внимание обращаю, когда они мне про свою работу рассказывают. Большинство притворяются.
– Миссис Микин, то, чем вы занимаетесь, ужасно рискованно, – мягко проговорил Дэлглиш. – Вы и сами это знаете, не так ли? Когда-нибудь кто-то остановит перед вами машину и потребует от вас гораздо больше, чем час вашего времени. Это очень опасно.
– Я знаю. Иногда, как машина замедлит ход, а я стою на обочине и жду, и подумаю, какой он там, так и слышу – у меня прям сердце колотится. И понимаю тогда, что боюсь до смерти. Но тогда я по крайней мере хоть чувствую что-то. Лучше бояться, чем быть всегда в одиночестве.
Мэссингем возразил:
– Лучше одиночество, чем смерть.
– Вы так считаете, сэр? Тогда, значит, вы просто ничего об этом не знаете, верно?
Через пять минут они простились с миссис Микин, предупредив ее, что завтра за ней заедет полицейский и отвезет ее в Гайз-Марш, где ей нужно будет дать письменные показания в полиции. Казалось, она была даже рада этому, только спросила, нужно ли сообщать на завод. Дэлглиш уверил ее, что никто ничего знать не будет.
Перейдя через мостик, Мэссингем обернулся и посмотрел на ее дом. Она все еще стояла в дверях, тонким темным силуэтом на освещенном фоне. Он произнес сердито:
– Господи, какая безнадежность! Почему она не уедет отсюда, куда-нибудь в город, в Или, а то и в Кембридж, хоть жизнь какую-то увидит.
– Вы говорите, как те профессионалы, которые советуют всем одиноким людям всегда одно и то же: «Надо выходить на люди, знакомиться, вступить в какой-нибудь клуб…' Если подумать, именно это она и делает.
– Ей бы надо уехать отсюда, найти другую работу.
– Какую другую работу? Она скорее всего считает, что ей крупно повезло, что она вообще работает. И тут у нее по крайней мере хоть какой-то, да дом есть. Чтобы изменить свою жизнь, человеку требуются молодость, энергия и деньги. А у нее ничего этого нет. Все, что ей остается, – это пытаться не сойти с ума, что она и делает единственным доступным ей способом.
– Но ради чего? Чтобы кончить жизнь еще одним трупом в меловом карьере?
– Вполне возможно. Может быть, к этому она подсознательно и стремится. Есть множество способов искать смерти. Она-то скажет, что таким способом хотя бы получает утешение, сидя в теплом, ярко освещенном баре, и надеется, что, может быть, в следующий раз все будет иначе. И она не собирается прекратить это свое занятие из-за того, что два вмешавшихся в ее дела полицейских объяснили ей, что это опасно. Она и сама это прекрасно знает. Ради Бога, давайте уедем отсюда поскорее!
Когда они пристегивали ремни, Мэссингем сказал:
– Кто бы мог подумать, что Дойл на это способен. Я могу представить себе, что он ее подобрал. Как говорил лорд Честерфилд, ночью все кошки серы. Но провести с ней почти весь вечер, рассказывая о своих проблемах!
– Им обоим что-то нужно было друг от друга. Будем надеяться, они это получили.
– Дойл кое-что получил: прочное алиби. Да и мы неплохие результаты получили от их встречи: мы теперь знаем, кто убил Лорримера и как.
– Мы думаем, что знаем, кто и как. Мы можем даже думать, что знаем почему. Но у нас нет ни крупицы доказательств, а без улик мы не можем ни на шаг продвинуться вперед. В данный момент у нас даже нет фактов, которые позволили бы получить ордер на обыск.
– Ну а теперь что, сэр?
– Назад, в Гайз-Марш. Как только разберемся с делом этого Дойла, я хочу послушать доклад Андерхилла и поговорить с главным констеблем. А после – опять к Хоггату. Поставим машину там, где ее ставил Дойл. Хочу проверить, могли кто-то проскользнуть по въездной аллее незамеченным.
Глава 9
К семи часам удалось наконец подобрать все хвосты: последнее заключение для суда проверено, последний исследованный вещдок упакован и ждет, когда его заберут полицейские, количество прибывших дел и вещдоков подсчитано и сверено. Бренда подумала, что инспектор Блейклок выглядит очень усталым. За последний час он не произнес ни одного слова не по делу. И не потому, что был ею недоволен, это она бы сразу почувствовала, просто он ее почти не замечал. Она и сама говорила очень мало, да и то шепотом, боясь нарушить царившую в пустом вестибюле тишину, жуткую и какую-то плотную. Справа от Бренды широкая лестница уходила наверх, во тьму. Весь день эта лестница эхом отзывалась на шаги ученых, полицейских, слушателей курса о методах работы на месте преступления, явившихся на занятия. А теперь она стала вдруг величественной и грозной, будто лестница в доме с привидениями. Бренда старалась не смотреть туда, но лестница непреодолимо притягивала ее взгляд. Стоило ей на мгновение поднять туда глаза, как ей представлялось, что она чуть ли не видит воочию, как бледное лицо Лорримера выплывает из бесформенных теней и застывает в неподвижном воздухе, а черные глаза Лорримера смотрят на нее сверху с мольбой или отчаянием.
В семь часов инспектор Блейклок сказал:
– Ну вот почти что и все. Твоей маме не очень-то по душе придется, что тебя сегодня так поздно задержали.
Бренда ответила увереннее, чем сочла бы оправданным: – О нет, моя мама ничего не скажет. Она же знает, я сегодня утром поздно вышла. Я уже позвонила ей и предупредила, чтоб она меня раньше полвосьмого не ждала.
Они пошли – каждый в свою сторону – забрать пальто из раздевалки. Потом Бренда подождала у двери, пока инспектор Блейклок включит и проверит систему внутренней охраны. Двери во все отделы были закрыты и проверены еще раньше. Наконец они вышли из парадной двери и инспектор повернул в замках
