и надула губы — вероятно, нет. Две старые девы, подумала Шарлотта. Она не испытывала горечи, но впереди была одна лишь скука.
Возможно, она совершила ошибку. За то время, пока она отбивалась от восьми предложений руки и сердца, Шарлотта обнаружила, что действительно не испытывает ответного чувственного интереса к первому же мужчине, пытающемуся ее поцеловать. Когда граф Слэслоу элегантно и в изящных выражениях сделал ей предложение, она мило отказала ему; когда же он, не признавая отказа, схватил ее в объятия и начал целовать, она никак не реагировала. Наоборот, она крепко сжала рот, и, если не принимать во внимание, что своими зубами он поцарапал ее губы, Брэддон ничего не добился. Он сдался и с обидой отступил.
С другой стороны, когда всем известный охотник за приданым Уильям Холланд, обнищавший барон, — но такой красавец! — прижал ее к груди, она сама раскрыла губы и получила истинное удовольствие от его поцелуя. Она даже почувствовала легкое возбуждение. Но ничего похожего на животную страсть, охватившую ее тогда, на маскараде.
Сейчас, три года спустя, она почти забыла лицо того лакея (она решила, что это был лакей), но ясно помнила свое собственное возбуждение. И она научилась относиться к себе более снисходительно. Хотя она по-прежнему считала, что ей не следует выходить замуж, поскольку укатила девственность, она слышала множество историй о девственности, которой вообще не существовало, — особенно если девушка вела активный образ жизни и ездила верхом.
По-видимому, ей следует проявлять больше интереса ко всему происходящему теперь, когда мать, кажется, перестала вмешиваться в ее жизнь. Шарлотта даже поймала себя на том, что ей интересно, нашел ли Уилл Холланд столь необходимую ему богатую жену.
Вернулся Кэмпион и убрал консоме, к которому она так и не притронулась, и молча заменил его половинкой цыпленка а-ля дьявол. Шарлотта не любила ужинать в одиночестве: у нее портилось настроение. В одиночестве она любила рисовать. Мать отдала ей большую комнату на третьем этаже, хорошо освещенную по утрам и прекрасно — после полудня; ей нравилось входить туда, надевать передник и смешивать краски.
Сейчас она делала копии с картин. Одну за другой она снимала картины со стен во всех имениях герцога и уносила в свою комнату, оставляя их у себя на месяц, два и даже (в случае с единственным принадлежащим герцогу Рембрандтом) на полгода.
— Зачем, дорогая? — безнадежно спросила как-то мать, рассматривая третью копию портрета здоровяка — их предка сэра Виджиланта Калверстилла, жившего во времена Елизаветы. Аделаида переводила взгляд с одного мольберта на другой.
— Ты считаешь, у него все в порядке с глазами, дорогая? — спросила она. — У него на твоей копии такие… поросячьи глазки…
Шарлотта улыбнулась и посмотрела на мать с любовью.
— Я знаю, мама. У меня возникли трудности с его глазами, а потом я решила, что они хорошо подчеркивают его дородность. Ведь он мог быть очень жадным человеком. Сумел же он собрать огромное состояние!
— Но почему копии, милочка? Почему не сделать еще несколько собственных картин, может быть, опять с фруктами? Мне нравятся твои фрукты, а серия фиалок, которую ты нарисовала к свадьбе Виолетты, просто великолепна! Я вся сияла от гордости, — сказала герцогиня.
— Вот что я тебе скажу, мама, — утешила ее Шарлотта. — Как только я закончу с сэром Виджилантом, я нарисую специально для тебя по-настоящему прекрасный букет. А ты повесишь картину в свою спальню.
— Знаешь, чего бы я хотела, Шарлотта? — спросила мать. — Я бы очень хотела, чтобы ты написала картину для своей двоюродной бабушки Маргарет. Ей уже становится трудно выходить из дома. И я знаю, — взволнованно воскликнула она, — что, когда Маргарет была молодой, ее звали Маргаритка! Думаю, она была красива, поэтому все и называли ее именем цветка. Ты можешь нарисовать для нее вазу с маргаритками, и, клянусь, она будет счастлива!
И Аделаида поспешно отправилась искать Кэмпиона распорядиться, чтобы завтра с утра пораньше послали мальчика на цветочный рынок закупить огромное количество маргариток.
— Она еще не закончила с сэром Виджилантом, — призналась Аделаида Кэмпиону. — Но если маргаритки будут стоять у нее в комнате, они создадут ей, так сказать, нужное настроение.
Кэмпион понимающе кивнул и улыбнулся хозяйке. Он не откладывая позаботится о маргаритках, и ее милости не следует беспокоиться, пообещал он тихим голосом. Затем он напомнил герцогине о приглашении на вечер. Аделаида легким шагом поспешила наверх одеваться. Ей и в голову не пришло позвать Шарлотту, а герцог уехал в свой клуб.
Шарлотта тяжело вздохнула. Кэмпион бесшумно вплыл в комнату и, подавляя вздох, унес почти нетронутого цыпленка.
Ренуар, шеф-повар Калверстилла, напрасно растрачивал свое искусство на эту семью, совершенно напрасно. Но Ренуар об этом никогда не узнал бы. Когда за обедом не было гостей, Кэмпион сам убирал со стола тарелки, и они всегда возвращались на кухню в таком виде, словно эта дружная семья из десяти человек наедалась до отвала. Это входило в его тактику, направленную на то, чтобы Ренуар чувствовал себя счастливым, и он знал, например, что младшие лакеи, Фред и Сесил (смешное имя для лакея), никогда не проболтаются, что тоже попробовали главное блюдо вечера — утку с апельсинами.
Шарлотта уныло побрела в свою комнату. Она могла бы одеться и поехать вслед за матерью к леди Бриджплейт, но это выглядело бы несколько странно. А что, если ее мать поехала на другой вечер? Она вполне могла так поступить. Шарлотта приехала бы и оказалась без сопровождения, и бог знает, как бы пострадала ее репутация.
Горничная ушла вниз на кухню, поэтому Шарлотта сама раскрыла дверцы платяного шкафа и посмотрела на ряды висевших в нем платьев. В последнее время она мало занималась своими нарядами. Она понимала, что уязвленная гордость была одной из причин, заставивших потребовать, чтобы мать оставила ее в покое. Но сейчас она с отвращением смотрела на свои платья. Не то чтобы они совсем вышли из моды (даже ее горничная никогда не позволила бы молодой хозяйке надеть что-либо действительно старомодное), но они не соответствовали последнему стилю. И вероятно, худшим в них были их наивные пастельные тона — нежно-кремовый цвет невинности и юности.
«А я не юна, — безжалостно призналась себе Шарлотта. — Тогда почему я должна так одеваться?» Она принялась срывать платья с вешалок и швырять их на кровать. Когда через десять минут в комнату вошла Мари, не ожидавшая найти здесь свою хозяйку, она застыла в изумлении, глядя на груду платьев на кровати и Шарлотту, с довольным видом обозревающую четыре-пять утренних платьев, оставшихся в шкафу.
— Боже мой! — выдохнула Мари, испугавшись, не сошла ли ее хозяйка с ума.
«Шарлотта, — подумала Мари, — уже вела себя очень странно. Может быть, она решила присоединиться к этим нудистам, которые уезжают в Америку?»
— Мари! — не оборачиваясь, сказала Шарлотта. — Я решила все изменить. Завтра я поеду к мадам Бриджит и закажу совершенно новый гардероб. Все новое, с головы до ног.
Мари тотчас поняла, что происходит. Наконец-то хозяйка осознала истину: женщине нужен мужчина. По крайней мере в этом убеждала Мари своего возлюбленного, младшего лакея Сесила, когда они, тесно прижавшись друг к другу, лежали в комнате Мари. Кэмпион и миссис Симпкин, конечно, о том не знали, но французское здравомыслие Мари не требовало, чтобы она придерживалась английской морали. Они с Сесилом не могли пожениться до тех пор, пока она не накопит достаточно денег на приданое, но она не видела причины отказывать себе и Сесилу в удовольствии время от времени общаться друг с другом.
Глаза Мари заблестели.
— А ваши волосы, миледи? Вызвать месье Памплемусса?
— Да, Мари, очень хорошая мысль. — Шарлотта взобралась на кровать и, не обращая внимания на то, что мнет свои изящные платья, посмотрела в зеркало над туалетным столиком. Она распустила волосы. — Думаю, мне нужно что-то совершенно другое… Может быть, остричь волосы?
— О, леди Шарлотта, я не уверена, — ответила Мари, вспоминая, как она сушила перед камином красивые шелковистые черные локоны хозяйки. — Мужчины любят длинные волосы, — произнесла она с заметным галльским акцентом.
