Нет, Леопольд не имеет права испытывать глубокие чувства. Ни к ней, ни к кому-то еще… кроме собственной жены, когда она наконец появится.
Глава 7
К вечеру Элайджа домой не вернулся. В девять Джемма села ужинать в гордом одиночестве; проскучала над тарелкой до десяти и удалилась в библиотеку, где сначала решила шахматную задачу, а потом занялась хозяйственными книгами.
Но на самом деле все это время ее внимание оставалось прикованным к часам. Душа рвалась на части: нетерпеливое желание поскорее увидеть мужа сменилось негодованием и яростным стремлением любым способом заставить его отказаться от ужасных обязанностей члена верхней палаты парламента.
Когда же наконец бледный, опустошенный до полного изнеможения герцог вошел в комнату, она не знала, что сделать в первую очередь: то ли броситься на него, то ли бурно выплеснуть накопившееся раздражение. К счастью, и то, и другое оказалось невозможно: присутствие дворецкого и лакеев обязывало вести себя прилично.
Элайджа сдержанно поцеловал Джемме руку, словно встретился не с женой, а с едва знакомой леди. Прежде чем супруги успели перекинуться парой слов, в библиотеке уже появился небольшой стол, а на нем — накрытые серебряными крышками блюда и посуда.
Джемма вернулась на прежнее место, чувствуя себя так, словно ступает не по мягкому ковру, а по битому стеклу.
Странно, она никогда не испытывала недостатка в словах, но сейчас почему-то не могла выдавить из себя самой простой, обыденной фразы. Молчание продолжалось: в полной тишине Фаул поставил перед господином бифштекс, и наполнил бокал.
— Благодарю, дальше справлюсь сам, — заметил Элайджа.
Дворецкий с оскорбленным видом сжал губы, но одним лишь взглядом герцог заставил его поспешно выйти.
— Как прошел день? — осведомился Элайджа, едва дверь закрылась.
Джемма пригубила бренди.
— О, чрезвычайно плодотворно. Утром нанесла визит приятельнице, а днем обыграла Вильерса в шахматы.
По усталому лицу мужа пробежала тень.
— И как же поживает наш дорогой герцог?
— Прекрасно. Правда, признался, что успел наплодить шестерых внебрачных детей.
Рука Элайджи замерла в воздухе, он так и не донес до рта кусок мяса.
— Шестерых, — повторила Джемма. — Более того, оказалось, что леди Кэролайн Киллигру родила вовсе не от него. Помнишь, сколько было шума, когда он отказался на ней жениться?
Элайджа коротко кивнул.
— Допустив существование этой истории, Леопольд проявил неслыханное благородство. Считает, что поступил как джентльмен.
— Подобное поведение трудно назвать его характерной чертой, — сухо отозвался Элайджа.
— Только Вильерс способен выказать полное равнодушие к собственной репутации и позволить едва знакомой молодой леди вылить себе на голову ушат грязи.
— Привилегия беспечных. — В голосе мужа послышались откровенно резкие нотки.
— На самом деле герцог значительно серьезнее относится к жизни, чем кажется со стороны. По- моему, просто умеет извлечь из дурной репутации одному ему известную пользу.
— Глядя на него, все вокруг начинают считать грех привлекательным и даже завидным, — согласился Элайджа, снимая крышку и перекладывая на свою тарелку порцию жареной камбалы.
— А вот глядя на тебя, сразу понимаешь, что святость приводит к истощению жизненных сил, — немедленно парировала Джемма.
Супруг внимательно посмотрел на нее.
— Понимаю, что именно ты собираешься сказать.
— В таком случае промолчу. Нет ничего хуже нудной жены, повторяющей то, что известно и без лишних слов.
Элайджа неожиданно улыбнулся, и Джемма почувствовала, как взволнованно забилось сердце.
— Напротив, мечтаю выслушать наставления нудной жены.
— Напрасно поощряешь устремления подобного рода. — Джемма старалась говорить легко и кокетливо. — Мы так долго жили врозь, что ты наверняка успел забыть, какой мегерой я способна оказаться.
— Неправда, ты никогда не была мегерой, — тихо возразил Элайджа. Несколько мгновений супруги молча смотрели друг на друга. — Не кричала на меня даже после того, как застала в кабинете с любовницей.
— Разве? — При всем желании герцогиня не смогла вспомнить ничего, кроме свисавших с большего стола длинных светлых волос Сары Коббет.
— Просто страшно побледнела, выронила собранную для пикника корзинку и убежала.
Джемма слабо улыбнулась:
— Не надейся, что и дальше буду вести себя так же скромно. Если доведется снова застать тебя за подобным занятием, спасайся: стены рухнут. — Впрочем, она ясно понимала, что никогда в жизни муж не допустит ничего подобного. Изменился он, изменилась она, и отныне между ними уже не могла встать другая женщина.
— Зато твой взгляд пронзил острее кинжала, — признался Элайджа.
— Не может быть.
— Ничуть не преувеличиваю. Мне и раньше доводилось видеть подобное выражение.
— Когда и где?
Герцог показал вилкой на стену.
— Ты уничтожила свидетельства.
Джемма подняла голову. Действительно, зимой, перед отъездом на Рождество в деревню, приказала сменить обшивку и покрасить панели в бордовый цвет.
— Здесь были толстые дубовые доски, — смущенно заметила Джемма в свое оправдание. — Ужасно старомодные. Но уликой преступления их назвать трудно.
— Прямо напротив отцовского стола висела большая, очень подробная картина: Юдифь и Олоферн, — пояснил Элайджа, возвращаясь к еде. — Не скрывая ликования, красавица размахивала отрубленной головой несчастной жертвы. Думаю, матушка надеялась, что библейский сюжет заставит отца обратить внимание на ее ярость, однако напрасно: судя по всему, предыдущий герцог Бомон не отличался наблюдательностью.
— Твоя мама не одобряла его связей? — осторожно уточнила Джемма.
— Что-то в этом роде.
Разговор отклонился от нужного русла. Сомнительное поведение свекра, хотя и представляло определенный познавательный интерес, особой актуальности не несло.
— Да если честно, день выдался ужасным, — неожиданно заключила она.
Элайджа тут же отложил вилку.
— Прости, если испугал вчерашним приступом и заставил переживать.
— Переживать? — Джемма с трудом выдавила слово, но продолжить не смогла; в горле застрял комок. — Утром я оскорбила знакомую — подругой ее можно назвать лишь с большой натяжкой — в ее же собственной гостиной. А завершила благодеяния, тем, что едва не заставила Вильерса собрать у себя в доме всех внебрачных детей.
— Невозможно, — нахмурившись, покачал головой Элайджа. — Даже столь высокий титул не способен спасти от всеобщего презрения, Леопольд сразу превратится в отверженного. О чем только ты
