— Я слышала, он был с двумя женщинами.
— Суть скандала даже не в женщинах. — Элайджа твердо решил открыть всю неприглядную правду.
Джемма удивленно замерла.
— Неужели мужчина?
— Нет. Дело в том, что отец был… — Слова отказывались повиноваться. — Был привязан к кровати. Его вкусы отличались пикантностью.
— А!
— Мне потребовалось немало времени, чтобы осознать: между унылой, традиционной интерпретацией вечного действа и его крайними формами существует колоссальное разнообразие промежуточных стадий. Совсем не обязательно подвергаться истязаниям.
Джемма рассмеялась искренне, звонко, притягательно.
— Прости, — наконец произнесла она, немного отдышавшись. — Но сама мысль о том, что кому- нибудь придет в голову учинить над тобой насилие, абсурдна. Ты такой… величественный. Настоящий герцог. Даже сейчас, когда стоишь в воде голым. — Она воздела руки, словно изображая корону.
Элайджа посмотрел на собственное тело.
— Я просто мужчина. Не больше и не меньше.
— Ничего подобного. — Джемма с улыбкой покачала головой. — Секрет в том, как ты стоишь — словно на собственной земле. В манере поворачивать голову, смотреть на всех сверху вниз, гордо поднимать подбородок. Благородство, сила и власть сквозят в каждом жесте, в каждом движении.
— А в целом, должно быть, создается впечатление скованности. Это ты хочешь сказать? Что ж, наверное, мне суждено на всю жизнь сохранить проклятую аристократическую чопорность. Меняться уже слишком поздно.
— Думаю, не стоит пытаться привязать тебя к кровати тесемками от корсета, — сделала вывод Джемма.
Элайджа не сразу осознал, что она снова смеется. Над ним. Руки сами поднялись, чтобы схватить ее и увлечь на свою половину бассейна.
— Значит, я нелеп и смешон? — грустно уточнил, он спустя мгновение.
— Нет, что ты! Просто мне всегда казалось, что может быть забавно…
— Неужели? — Он посмотрел ей в глаза, словно не веря. — Неужели тебе действительно хочется привязать меня к кровати?
Джемма покраснела.
— Нет!
И все же в ее взгляде блеснула тайная, необъяснимая искра, способная превратить самую смелую, самую раскованную близость в чистое наслаждение, освободив от налета вульгарности.
— Наверное, матушке не стоило посвящать меня в столь откровенные подробности.
— И сколько же тебе было лет?
— Точно не помню. Семь или восемь, не больше.
Джемма возмущённо вскинула голову.
— И в этом возрасте она рассказала все, даже не смягчив историю? Безжалостно открыла неприглядную правду?
Сам он никогда прежде не задумывался о вреде, который вольно или невольно причинила мать. Она не только поведала детали смерти отца, но и не сочла нужным скрыть собственное отношение к событию. Перед впечатлительным ребенком предстала вся унизительная правда.
Джемме не составило труда оценить последствия роковой ошибки.
— До чего же несправедливо и жестоко! — воскликнула она. — Как бы недостойно ни вел себя герцог, единственный ребенок должен был сохранить об отце добрую память.
— Скорее всего, она просто не контролировала обиду и гнев.
Наступило недолгое молчание, и Элайдже внезапно показалось, будто детские страхи и сомнения смыло теплой прозрачной водой.
— А кто-нибудь из французов тебя привязывал? — осторожно осведомился он.
Щеки Джеммы снова порозовели.
— Разумеется, нет! Да их и было совсем немного. Ты говоришь так, что можно решить, будто я успела завести целую толпу любовников. А на самом деле их и было-то всего двое.
— Верю. — Элайджа не ожидал, что фантазия внезапно разыграется, но почему-то представил, как связывает запястья любимой шелковой лентой и привязывает к кровати, чтобы своевольная супруга не мешала делать все, что захочется.
Должно быть, смелая картина отразилась в его глазах. Как будто испугавшись, Джемма подняла руки и прикрыла ладонями грудь.
— Нет! — сердито воскликнул Элайджа.
Он устал от запретов и ограничений. Стремясь слиться с Джеммой воедино, он заключил ее в объятия.
— Джемма, — наконец проговорил он, заглянув ей в глаза. Нежно, словно опасаясь прервать ласку, провел ладонью по спине, а потом снова властно обнял. — Если ты решительно отказываешься допустить близость здесь, в бассейне, позволь проводить тебя домой, в спальню.
Она чувствовала себя так, будто пар поднимался не от воды, а от собственного тела. Взгляд мужа удерживал столь же требовательно, как и сильные, властные руки.
— Да, — прошептала она едва слышно. Встреча могла разбить ей сердце, и все же упрямиться, продолжать сопротивление не было сил. Поздно. Слишком поздно.
Она любила этого человека. А он любил честь — больше жизни и, уж конечно, больше собственной жены. Оставалось лишь позволить ему наслаждаться победой.
Однако Элайджа удивил. Бережно провел ладонями по ее спине — теперь уже в обратном направлении — и отстранился. Вода сразу показалась холодной, особенно там, где только что прикасались сильные теплые руки.
— Вчера ты сказала «нет».
Ах, до чего же он красив! Темные глаза, тяжелый взгляд, резко очерченное мужественное лицо.
— Женщина имеет право изменить решение. — Джемма постаралась говорить сдержанно, чтобы не выдать себя и случайно не признаться, что любит супруга больше жизни.
Больше, чем он любит собственную жизнь.
Элайджа улыбнулся нежно и светло, с неотразимой, чисто мужской уверенностью в собственных безграничных возможностях.
Глава 17
Спустя некоторое время
— Сегодня вечером леди Банистер дает благотворительный бал, — сообщила Джемма, входя в кабинет. Казалось, ответ известен заранее, однако…
Элайджа рассеянно поднял голову.
— Что ты сказала? Прости, пожалуйста, не расслышал.
— Ты пишешь? Может, мне лучше зайти попозже?
— Ничего, потом закончу.
Джемма присела на подлокотник кресла, и Элайджа поспешил поставить на лист пресс-папье.
— О! — удивленно воскликнула она. Скорость реакции не осталась без внимания. Ей не то чтобы очень хотелось узнать, что скрывает муж, но…
— Боюсь, должен ненадолго съездить к адвокату. Не уверен, что успею вернуться до вечера.
Джемма поморщилась.
