вовремя запнувшись за какую-то корягу, остановилась.
Черт возьми! Он не любит ее, зеленую нежить! Нет, лучше так: «Господи, спасибо, что он не любит зеленую нежить!» Я вдруг так обрадовалась этой новости, что все моя злость по поводу того, что Дэнни меня обманывал, испарилась вместе с туманом. Я, обозвав Смерча еще парой нецензурных выражений, вернулась назад и пнула пару раз колеса ни в чем неповинного «Выфера», но добилась только того, что на первом этаже с шумом распахнулось окно, из которого вылезла сонная и очень злая соседка — тетя Клава, заревевшая белугой:
— Наркоманы несчастные! Хватит свои разборки устраивать под моими окнами! Я сейчас милицию вызову, выродки эдакие! Все вокруг своими шприцами закидали! Вон из палисадника. Вон! Ворье, хулиганы, дауны, — обозвала она напоследок нас.
— Мы не такие, что вы, — произнес Смерчинский очень спокойно.
— Такой красивый, статный, здоровый, — сильнее высунулась тетя Клава, — а наркоман! Где совесть-то потерял, парень?
— Ну что вы, я добропорядочный, — отозвался Дэнни. Тетка, глядя на него, орать стала меньше. Видимо, таких интересных нариков давно не встречала.
— Да-а-а?
— Да. Знаете ли, я даже не пью, — серьезно сказал парень. — И не курю. А своей будущее жене верен уже сейчас.
— Ну-ну, неужели?
— Да кого вы слушаете? — не выдержала я. — Да он только что с «зоны» откинулся! Ограбить вас хочет. Медвежатник он.
— Медвежатник… Бурундукова? — пригляделась ко мне тетя Клава. — Матери завтра доложу с кем ты тут шляешься! Совсем уже обнаглела — с преступниками связалась. Ох уж мне эта милицейская семейка!
И она захлопнула окно с шумом не меньшим, с которым его открывала.
— Это про тебя она сказала — «выродки», — злорадно сообщила я Дэну, вернувшемуся ко мне все с тем же виноватым взглядом широко раскрытых глаз. — Ну, ты и сволочь.
— Хорошо, хорошо, пусть про меня, — поднял он руки вверх. — Маш, ты простишь меня, сволочь?
— Нет. Тебя, сволочь, я не буду прощать.
— Я думаю, что да. Сволочи ведь честно раскаиваются. Чип, а у тебя будут проблемы из-за этой женщины?
— Моя мама тетю Клаву не переваривает. Она вечно на Федьку жаловалась… — хмуро отозвалась я. — Эй, не переводи разговор, гном! Вы что, с Ником сговорились надо мной поиздеваться?
— С ума сошла, партнер? Он вообще ничего не знает, — он попытался меня коснуться, но я так грозно на него поглядела исподлобья, что Дэн убрал руку и просто встал рядом со мной.
Я, потерроризировав его еще немного неприличными ругательствами, только тише, потребовала у парня-сволочи объяснений насчет его наглого беспринципного вранья.
— Моей целью было, расставание Ольги и Клары, — вновь повторил он.
— Отлично! А я тебе зачем была нужна в таком случае? — взвилась я.
— Я рассудил, — хмуро сказал он, глядя не на меня, а в темное небо, — что в помощники мне нужна девушка, которая будет бороться. За Ника. Если борешься — есть надежда на успех, если действуешь просто из интереса — ее становится меньше. В бою лучше дерутся не наемные солдаты, атакующие чужие края, а патриоты, обороняющие родную землю. Поэтому мне показалось, что если работать вместе с тобой, то у нас все получится. И мы сделаем так, чтоб ты осталась с Кларским, а он оставил в покое Ольгу.
— Бред какой. Может, ты действительно, наркоман, козел ты с откушенной задницей? — честно высказала я свою точку зрения, но его словам поверила. — Она тебе реально не нравится?
— Ну, она скорее для меня как сестра, — задумчиво отвечал парень.
— Как сестра, вы только подумайте! Хорошо, хоть, что не как брат. Но ведь ты на Князиху иногда… так влюблено смотрел!
— Да? — слабо улыбнулся парень. — Тебе показалось. Она, честно говоря, напоминает мне ту, которую я люблю, любил, вернее. Глагол в прошедшем времени — так будет правильнее.
— А это не Лазурная ли…
— Маш, не спрашивай об этом. Сейчас не спрашивай.
— Но…
— Пожалуйста.
И я не стала задавать этих вопросов — в синих глазах, в темноте кажущихся темно-серыми, виднеется что-то вроде затаенной боли. Буду я Сморчка расспрашивать, а он как заплачет у меня на руках, что я тогда делать буду?
— А зачем ты за все это взялся? Какая тебя нужда заставила «развести» Ольгу и Ника? — угрюмо спросила я.
— Об этом я расскажу тебе потом. Прости, я дал обещание, что все оставлю в тайне, — опять не стал ничего прояснять этот обнаглевший засранец — других слов у меня просто не было.
— Ты меня окончательно вывести решил? — сердито спросила я. Ха! Ну хоть теперь мне Князева не конкурент! Раз ее этот дебил не любит.
— Да, — отозвался Дэн, наклонился ко мне и вновь поцеловал: сначала в висок, потом в нос, затем в щеку, и только потом уже его губы коснулись моих вновь: очень мягко, медленно. Дэн умел делать так, чтобы девчонки рядом с ним таяли. Но я была бы не сама собой, если бы не проследила за тем, чтоб его глаза закрылись первыми!
А еще я жалела, что у меня нет длинных ногтей — чтобы до крови вцепиться в его мерзкие плечи.
— Мне пора, — сказала я через несколько минут, я с явной неохотой отстраняясь. — Мне пора, меня мама ждет.
Он сглотнул, подняв голову вверх (я не сдержалась, пощекотала его под подбородком, как свое котэ), и только кивнул растерянно.
— Что, Смерчинский, я тебе так понравилась? — лукаво глядя на парня, спросила я напоследок.
— Конечно. Но, по-моему, это ты не могла от меня оторваться, — весело отвечал он мне, гладя по волосам — не себя, меня, естественно. Понятно теперь, почему мое котэ любит, когда его по башке гладят…
— Н-да?
— Ага, точно. Я классно целуюсь. Правда? — самоуверенности ему было не занимать. Вот на кого мне надо равняться!
— Неправда. И сегодня я ненавижу тебя куда больше, чем всегда, парень, — сказала я злорадно, взяла его руку и, без стеснения положила прохладную ладонь Дэна чуть выше уровня собственного сердца, припечатав ее сверху своей ладонью. — Чувствуешь, мерзавец, как мое сердце бьется от ненависти?
«Почу-у-увствуй это!», — набросали тут же игривые головастики на большой стене, а орел в подтверждение пару раз покачал головой.
— Чип, а потом ты скажешь, что я тебя лапал.
И он поспешно вырвал руку, а я, захохотала, увидев его большие глаза и тупую улыбку, и смылась в подъезд, на ходу обзывая себя «извращенкой», а его «тупой последней сволочугой». Перед тем, как захлопнуть дверь, крикнула парню все же, что он все-таки редиска и слизняк.
— А ты очень миленькая, — отозвался он и помахал мне.
Я слышала, как быстро он уезжает, словно бы испугавшись чего-то. Не надо было его руку к себе едва ли не на грудь класть. Не думала, что наш Дон Жуан этого так смутится. А это оказывается чертовски приятно — смущать людей!
Вот так вот и прошел тот вечер, насыщенный событиями, как унитаз вредными микробами — это если верить рекламе.
Я осторожно подошла к зеркалу, висящему напротив кровати, и вгляделась в свое отражение: сонная, со взлохмаченными волосами и «рогами» на челке, почему-то бледная, зато с улыбкой на устах, взявшейся
