шеф-повара 'Амброзии' отправился на стажировку в Италию, а после, еще через пару лет, сам стал шеф- поваром в новом итальянском ресторане Олега Смерчинского, ставшим известным на весь город.
Саша часто думал потом, особенно в те моменты, когда находился в небе, сидя у иллюминатора очередного самолета и глядя на облака, похожие в зависимости от погоды то на белоснежный воздушный крем в 'Эклере', то на кремовую прокладку в 'Наполеоне', что его жизнь изменили всего лишь пара минут и собственный выбор: остаться в машине с испуганными и озлобленными друзьями-гопниками, едва успокоившими наркомана, или уйти назад, чтобы помочь раненому парню, оставшемуся в парке. Он сделал то, что подсказывало ему сердце, и взамен на свой поступок получил шанс изменить свою жизнь к лучшему. Встреча с Петром и Дэном Смерчинским была самой большой его удачей в жизни.
Петр и Лида вскоре тоже поняли, что все человеческие поступки имеют не только причины, но и следствия.
— Теперь ты свободен? — улыбнулась ему девушка, глядя на начавшееся веселье на танцполе.
— Да. Свободен.
— Включи музыку? — попросила девушка.
— Зачем?
— Я хочу потанцевать с тобой.
Его черная бровь выгнулась в недоумении.
— Ты же говорила, что не любишь танцевать, милая.
— Мало ли что я говорила. Петя, я, правда, хочу танцевать с тобой. — Подошла к нему близко Лида и взяла за руку.
— Хорошо, — кивнул он, и вскоре по всему его кабинету зазвучала спокойная красивая мелодия Прокофьева 'Утро' из балета 'Ромео и Джульетта' в исполнении Ванессы Мэй. Вместе с музыкой в кабинет ворвалась приятная полутьма, окутывавшая их обоих плавно качающаяся в ритме музыки.
Петр, как истинный кавалер, предложил Лиде руку — и она с улыбкой вложила свою ладонь в его, чувствуя себя девушкой в кисейном платье с лентами и корсетом из времен Наташи Ростовой и Андрея Болконского, попавшая на свой первый бал. И не важно, что здесь не было торжественного оркестра и пышной обстановки дворца, и не кружились в танце другие пары вокруг, Лидии хватало того, что рядом с ней был Петр, осторожно держащий ее.
— Узнаешь мелодию? — спросил негромко он.
— Я слышала ее. — Осторожно отвечала девушка, позволяя медленно кружить себя. — Но я не знаю, кто написал ее.
— Прокофьев. Балет 'Ромео и Джульетта'. — Отозвался Петр и пояснил. — Я заканчивал музыкальную школу. И это единственный мой плюс в подростковом возрасте перед Денисом. Знаешь, милая, я мог стать пианистом.
— Но не стал?
— Нет, я не творец, — сказал молодой человек. — Мне не дано творить, а только лишь исполнять. И посредственно — еще одним Даниилом Крамером или Денисом Мацуевым мне не стать. А меня не устраивает такая роль. Наверное, я слишком горд и хочу заниматься тем, где я буду одним из лучших.
— Бизнес? — спросила Лида.
— Пусть это будет бизнес. — Спокойно отозвался молодой человек, наслаждаясь танцем и мелодией, которую он так давно не слышал.
— Красивая музыка, Петь… Только вот 'Ромео и Джульетта' — они всегда вызывали у меня слезы. — Призналась девушка.
— Тогда ты должен кое-что знать, милая. — Он улыбнулся. — Ты знаешь, что еще в 1935 году Прокофьев написал особенный вариант 'Ромео и Джульетты'? Вариант со счастливым финалом. Джульетта проснулась раньше, чем Ромео выпил яд, и они остались живыми. Но он побоялся, что этот вариант не понравится Сталину, и переписал первую версию партитуры. Второй вариант не нравился ему самому, и, наверное, в глубине души, Прокофьев не принимал такой трагичный конец. Поэтому, слушая эту мелодию, и ты можешь считать вслед за ним, что Ромео и Джульетта не погибли, а остались вместе, пройдя испытания.
Лида рассмеялась.
— А в глубине души ты все-таки романтичен.
— Конечно, — серьезно согласился Петр, неспешно продолжая танец и изучая ее лицо. В присутствии этой брюнетки ему его настроение всегда становилось миролюбивым, и оказывалось, что где-то в тайниках его сердца, над которым иногда прекращал брать верх аналитический мозг, все же есть запасы нежности. — Безумно.
Вскоре они покинули клуб, и долго бродили по темным улицам, а потом поехали к нему домой, в большую квартиру, выполненную в стиле 'перетекающего пространства', то есть представляющую собой одну огромную комнату, разделенную перегородками, ширмами, отделочными материалами, арками или трансформирующейся мебелью на несколько зон: холл, гостиную, спальню, кабинет, кухню.
Лида не была таким ребенком, как Мария и не вела себя так беззаботно, как Марина, поэтому прекрасно понимала зачем она, на ночь глядя едет к парню домой, в его пустую квартиру. Однако к ее огромному изумлению и даже к каком-то недовольству, никаких активных действий Петр не принимал — спокойно пил кофе, неотрывно глядя на девушку, что-то ей рассказывая и совсем мало реагируя на ее поцелуи, и вскоре она прекратила касаться его, усевшись в угол широкого кресла, больше похожего на маленький диван, и гадая, что случилось с Петей.
— Я поеду домой? — нерешительно спросила она, не понимая, в чем дело. Может быть, она надоела Смерчинскому?
— Если хочешь.
— А ты этого хочешь? — с нажимом спросила Лида.
— Нет.
— Почему?
— Потому что я считаю тебя своей. — Отозвался он. — Но ты не поверишь: я не могу заставлять тебя делать то, что я хочу. Поэтому я жду, что ты сама скажешь мне, чего ты хочешь. Боюсь обидеть тебя, — добавил он слегка растерянно. — Никогда никого не боялся обидеть словами или действиями, а тебя боюсь. Мне кажется, что в чем-то ты мне до сих пор не доверяешь.
Лида мгновенно вспомнила свои страхи о том, нужна ли она на самом деле человеку не из своего социального круга, и что он хочет от нее. А потом вспомнила музыку из балета Прокофьева, и решилась.
— Пошли, — она встала и впервые сама взяла его за руку. — Пошли.
— Куда?
— В твою спальню. Ты мне ее еще не показывал. — Тихо сказала она.
— Ты уверена?
— Нет, я шучу, — рассержено сказала она, провела рукой по его шее и расстегнула первую пуговицу.
Они ушли и вновь оказались в полумраке — в темную комнату падал лишь темно-желтый свет нескольких горящих окон из соседних домов напротив, просачиваясь сквозь полупрозрачные шторы. У Петра получилось сделать так, чтобы девушка сама захотела продолжить их отношения, правда дыхание его участилось не от радости победы, а от ее простых и поначалу неуверенных прикосновений.
— Ты такая красивая, — шептал он ей на ухо, чтобы утром пообещать убить себя за все те слова, что он говорил Лиде этой ночью — поначалу ему тяжело давалось открыться ей, хотя другим он не открывался вообще.
— Я забыла сказать тебе, — прошептала перед тем, как уснуть, почти обессилевшая Лида, как в детстве, подогнув ноги и свернувшись калачиком рядом с парнем, подложившим свое предплечье под ее голову, — совсем забыла.
— О чем же?
— То, что ты заканчивал музыкальную школу — это не единственное твое преимущество перед Денисом Смерчинским — для меня ты лучше всех.
— Спи, — Едва заметно улыбнулся молодой человек. — Уже поздно. А завтра я разбужу тебя рано,
