— Слушай, братан, — сказал негромко другой, сидевший левее, — я вот что думаю: подходит к тебе халдей и говорит: Колян, что вы будете кушать на завтрак?… Не солидно как-то получается. Может, сказать халдеям, чтобы звали тебя по имени-отчеству?
— А ты хоть знаешь мое имя-отчество?
— Николай Константинович.
— Смотри-ка… Ну, тогда я подумаю.
— Давно пора, брат, сделать, чтобы халдеи нас по имени-отчеству звали.
— Ну, ладно, раз ты такой умный, как Пифагор, то скажи, что думаешь про вчерашнее?..
— Про вчерашнее?.. — переспросил мудрец… И — замолчал. Наверное, не нашелся, что ответить.
А между тем, отвечать ничего не нужно было, и так все было ясно, как божий день.
Вечером, в восьмом часу, Коляну, который с ребятами уже сидел после работы в баре, позвонили из шахты, и попросили срочно приехать.
— Что там у вас? — спросил недовольно Колян, делая вид, что его отрывают от важного дела. Хотя дела никакого важного у него не было, была обычная вечерняя скука, когда, кроме как нажраться, никаких развлечений больше не предполагалось. Это же глухая провинция, у черта на куличках, а не столицы какие-нибудь. Здесь одно и тоже, даже помнишь, сколько девок в округе, восемнадцать штук, и ни на одну больше… Но строгость полагалась, чтобы ребята не отбивались от дисциплины.
— Да ты спустись, сам посмотришь… Ничего страшного.
— Хорошо, — коротко бросил Колян, допил пиво, и пошел к выходу. По дороге встретился Бигус, и, чтобы не скучно было, Колян прихватил его с собой.
С лета, когда все начиналось, они здесь рогом уперлись в хозяйство, будь здоров. Забыли, с какого конца к стволу подходить, и с чего начинается разборка, и про разные прочие базары и стрелки. Но создали уголок цивилизации.
Приделали вторую клеть, пассажирскую, с матовым светом, лакированными панелями и с зеркалом во всю заднюю стену. Едешь вниз или вверх — и давишь прыщики. Благодать.
Выровняли штрек, поправили рельсы и пустили самый настоящий трамвай. Из трех вагонов. Последний — грузовой, в середине — для старателей, а первый, с пивом и бесплатным куревом, — для персонала.
Трамвай ходил туда-сюда, и минут за пять доставлял от выхода из лифта к нужному месту.
Только вот нужное место осталось почти нетронутым. Поставили только лавки по стенам, пару здоровых ящиков для пустой породы и для бренных останков неудачников, и соорудили границу, со шлагбаумом. Шлагбаум — для понта, конечно. Для начальников, туды их мать, которых с лета побывало здесь предостаточно.
Хотел Колян, был момент, написать на нем слово из двух букв, куда это от него идет дорожка, но передумал. Пусть сами догадаются, кто пошустрей.
Но бабки на дело давали не скупясь.
И строгости навели по полной программе. Даже создали особый отдел, чтобы никакой посторонний слух отсюда не пошел.
Братва, которая имела допуск в шахту, получает по две с половиной тысячи баксов на нос, на поверхности — полторы, больше было не положено. И плюс: лишнее слово, — кранты. Это — серьезно. Уже четверых своих с лета отправили через шлагбаум в путешествие, — и не один не дошел до поворота. Такие вот дела…
Вообще, если знать, что здесь творится, — запросто можно поехать головой…
Трамвай ждал у лифта. На козлах сидел Митька-уха.
— Ну? — спросил его Колян. — Что там у вас такое?
— Да ничего. Картинка появилась.
— До утра нельзя было подождать?
— Сами же говорили, как что новое, — вас вызывать. Вот Химик и позвонил. Что вы, Колян, ругаетесь. Я-то здесь при чем.
— Ладно, — сказал Колян, — трогай. Посмотрим на твою картинку.
Они с Бигусом сели на кожаные сиденья, трамвай загудел аккумуляторами и потащился по штреку.
Хорошо бы стены выложить мрамором, как в метро, — будет совсем красиво. Но, может отвалиться, скотина, здесь все-таки влажность.
Несмотря на то, что Колян побаивался этого места, — только себе одному признавался в этом, да и то по пьяни, — приходилось командовать здесь, благоустраивать, а, значит, вкладывать какую-то душу. Такая получалась дурная смесь, как портвейн с пивом… Но никуда не деться.
Не успели докурить, как приехали…
Пол здесь подметали два раза в день, он был утрамбован сотнями ног, и по виду напоминал асфальт. По стенам горели ночные светильники, — и все это напоминало домашний погреб, где должна стоять квашеная в бочке капуста, соленые помидоры и огурцы, грибы в кадке, и храниться на зиму картошка.
Здесь круглый год было плюс семь, — на градусник на стене, для неверующих, можно было не смотреть, он всегда показывал одну и ту же цифру.
— Ну что тут у вас, — уже миролюбиво, отеческим тоном, спросил Колян Химика, вставшего ему навстречу от стола с домино.
Ночью дежурило по три человека, так что они до утра резались, чтобы не заснуть, в «козла», под какой-нибудь интерес.
— Да вон, — кивнул Химик за шлагбаум, — посмотрите.
Колян вгляделся, но сначала ничего не увидел.
— Где? — переспросил он.
— Да погаси ты фары! — оглянувшись, крикнул Химик Ухе.
Тот тут же вырубил передний свет своего трамвая. Тогда стало видно.
За пограничной полосой, в черноте тоннеля, сверху, свисая с потолка, появилось призрачное полотнище, которое, словно бы под несильным ветром, колыхалось, переливаясь, подобно радуге. Но самое интересное было не это, — всяких иллюминаций и картинок здесь повидали достаточно. Никого этой разноцветной прозрачной тряпкой удивить было нельзя.
Интересно было то, что слева направо, четкими довольно красивыми буквами, по этой полосе было написано: «Добро пожаловать!».
И, даже, с восклицательным знаком.
— Н-да, — почесал Колян затылок, — час от часу не легче.
Транспарант, и надпись на нем были неотчетливы, словно бы в тумане. Так что, если включить прожектора, которые светят весь рабочий день, пока старатели вкалывают, — ничего заметно не было.
— Уха — татарин, вы знаете? — спросил Химик.
— Татарин? — не понимая, к чему такой вопрос, сказал Колян.
— Татарин, — кивнул Химик. — Так он говорит, что там написано по-татарски, а не по-русски… Эй, Митька, я правильно говорю?
— По-татарски, — услышали они голос Ухи, с водительского трамвайного отсека.
— Бигус, ты тоже не русский, — сказал Колян.
— Молдаванин, — сказал Бигус и плюнул на пол. Его корни никогда ему не нравились, наверное, в свое время он от них натерпелся.
— И что? — строго спросил Колян.
Бигус помолчал, всматриваясь:
— Пока не спросил, по-русски было, теперь по-молдавски.
— Забавно, твою мать! — задумчиво сказал Колян. — Я представляю, сюда какого-нибудь ученого умника, да с самого начала. Он давно бы уже в психушке был… А мы — нет, мы живем и вкалываем. Вкалываем, и строго храним секреты. Все меня поняли?
Нужно было что-то сказать, поскольку они ему смотрели в рот, он и сказал. В общем-то, сказал правду. Что если все это принимать близко к сердцу, запросто слетишь с катушек.
Но забавно, забавно. Твою мать!
