— Хотел бы начать свой доклад с обращения к вам, — начал Георгий, — но вот в чем проблема… Можно было начать: Господа!.. Но господ мы подвели под корень еще в семнадцатом году прошлого века… Можно было бы сказать: Товарищи!.. Но с товарищами, мы как-то разобрались в девяностом… Поэтому, говорю вам: Дорогие братья!..
В этом месте речь прервалась бурными аплодисментами.
— Получается так, что само собой, в обращение вошло новое, более правильное, более выстраданное слово. Это слово: Брат!..
Бурные и продолжительные…
— Дорогие братья!.. Мы с вами живем в великую историческую эпоху. Еще пятнадцать лет назад эта огромная необозримая страна не принадлежала никому. Вспомните: огород в шесть соток и машина, одна на семью, и то, если повезет. Даже квартира не могла быть вашей… За пятнадцать лет в нашей стране произошли грандиозные изменения. Настолько грандиозные, что они еще не укладываются в сознании, оценить их по достоинству смогут только следующие поколения братьев, которым мы, как эстафетную палочку, передадим свое дело…
Бурные и продолжительные…
— Жаль с катапультой какие-то проблемы, — прошептал бухгалтер Коляну, от которого сидел по левую руку. По правую от Коляна сидел Толик. Он сидел строго, выпрямившись на стуле, словно стоял на посту.
— Да и то, — прошептал, в ответ, Колян, — такие слова…
Георгий говорил ровно тридцать минут, как и предполагалось. Нужно бы, пожалуй, привести здесь его речь целиком, потому что она заслуживает того, — но через месяц она была опубликована, — лишь в слегка отредактированном виде, — в журнале «Власть и Деньги», так что желающих более подробно ознакомиться с ней, отсылаем к его страницам.
В конце Георгий сказал:
— Особую благодарность мы выражаем руководителю объекта, Николаю Константиновичу Бурьянову… Чей вклад в его строительство, поистине неоценим…
Коляну пришлось встать, и, под гром оваций, поклониться залу.
— И рады сообщить, мы переводим Николая Константиновича на работу в Москву, на ответственную должность… Руководить объектом с этого момента назначается Анатолий Викторович Гусев, прошу любить и жаловать…
Пришлось встать Толику, и тоже поклониться. Под не менее бурные овации.
Только Колян забыл похлопать в ладоши, он вдруг побледнел, до какой-то изначальной синевы. И стал похож на мертвяка, который провалялся в морге не меньше недели.
А ведь ему хотели сделать приятный сюрприз, ничего не сказав о перемещении в руководстве. Бухгалтер уважительно протянул Коляну интеллигентскую свою руку, и Колян автоматически пожал ее.
То есть, от радости, — он стал вне себя.
Потянулся со своей рукой к нему и Толик, — новый начальник объекта.
Он крепко, по-мужски, пожал руку Коляну, и похлопал его по плечу.
— Спасибо, брат, — сказал в ответ Колян. — Спасибо, брат…
Зимняя ночь тянется и тянется, — как неизвестная дорога.
В эту ночь никому не хотелось спать, словно бы небо выплеснуло на горняцкий поселок и прилегающие окрестности изрядную емкость кофеина, в виде бесплатной рекламной акции кофе «Нестле».
И все выпили по нескольку крепких чашек.
Делегация не спала потому, что нужно было как можно больше посмотреть здешних достопримечательностей, а утром — улетать в Москву. Поспать можно и в самолете. Местные трудовые братья не спали, под впечатлением картины всемирного значения их труда, им казалось, что сами боги спустились с Олимпа, чтобы заметить их скромный вклад в дело прогресса всей страны. Колян не хотел спать потому, что сон вообще у него отбило навсегда, а его брат Толик — представлял, какие перспективы сулит ему новая должность на таком интересном месте.
Даже старатели не спали, потому что их разбудили ради показательной ночной смены, которая помогла бы начальству составить более полное впечатление об этом месте.
— Сначала в музей, или сначала на рабочее место? — спрашивал Георгий Машу. — Вот в чем вопрос?.. Как скажете, так и будет.
Ей с разных сторон уже порассказали о здешней экзотике, она не верила, и все время оборачивалась к Михаилу, чтобы тот что-нибудь прояснил по этому поводу. Но тот, должно быть, ревновал, — потому что вообще не смотрел в ее сторону.
— А это кто такой? — спросил он Ивана, когда кортеж на черных машинах после совещания подрулил к их особняку.
— Это Машкин жених, — сказал Иван про Георгия, — отличный парень. Обещал мне подарить снайперскую винтовку с патронами.
Полковник держался немного в стороне и все время не спускал глаз с Михаила. Словно он был нетрадиционной сексуальной ориентации, — и встретил свой идеал. Но заговорить с ним не решался, настолько глубоко было его чувство.
— Не хорошо водить парня за нос, — сказал Михаил Маше.
— Я никого ни за что не вожу, — сказала она, умоляюще взглянув на Михаила, — я же не виновата, что со мной постоянно знакомятся мужчины.
Георгий же, когда встретился с Мишей, подошел к нему, обнял и троекратно расцеловал. Он взял Михаила за плечи, отстранил его немного и смотрел, как на картину собственного производства. С плохо скрываемым удовольствием.
— Будем братьями, — сказал он.
— Будем братьями, — сказал он.
Я не хотел быть его братом. И не был — им.
Вдобавок, за его спиной стоял тот брат, из-за которого началось мое приключение, — и до мурла которого я все-таки когда-то дотянулся.
Он не узнавал меня, поскольку его лицо выражало самую непосредственную радость. Не скрывал за ней черных чувств ко мне, не прикрывался ей, словно ширмой, — на самом деле был рад. Я видел.
Что, если он подойдет ко мне, обнимет, и тоже скажет:
— Извини, — скажет он, — я не знал. Меня зовут, для своих, Толик… Кто старое помянет…
Что мне делать?.. Ударить его? Он не ответит мне.
Не станет дотягиваться до моего мурла, — чтобы принести ответное возмездие. Вытерпит как- нибудь.
«Извини, я не знал», — вот пропуск в мир избранных, вот узкий проход из мира старателей в высшую касту. Вот стратегическое направление мирового движения.
Он был на работе. И — работал.
Просто выполнял свою работу, которую ему поручили, — и старался выполнять ее хорошо.
Что может плохого содержаться в том, что человек старается честно, добросовестно, и качественно — выполнять свою работу?
Ну и с компанию я попал. В качестве, — своего.
— Что теперь? — спросила меня Маша.
Если бы я знал, что теперь делать. Я бы непременно ответил ей.
— Посмотрим экзотику и в Москву? — спросила Маша.
— Мишка, — сказал Иван, — ты только представь, я осенью собирал бутылки. Иногда на шестьдесят рублей в день. Ты можешь поверить?.. Я не могу.
— Здесь замечательный музей, — сказал большой брат. — Это один из двух сюрпризов, которые я подготовил вам, Маша.
Он вообще, кроме нее, никого не видел. И видеть не хотел. Такой был непосредственный. Он пожалуй, с удовольствием преподнесет ей на блюде голову Толика, если она этого захочет… Стоит ей
