Блудная дочь

характера, и прежде всего потому, что он трудился не покладая рук и преуспевал. Соотечественники- мексиканцы завидовали ему; англоязычные жители Бэд-Лака считали выскочкой. Для них была оскорбительна сама мысль, что лавка какого-то мокроспинника-мексикашки процветает, когда сами они перебиваются с хлеба на воду. Эти люди не хотели понять, что семейство Эстеван добилось успеха неустанным тяжелым трудом, а может быть, в глубине души все понимали и еще сильнее ненавидели Рамона, превосходившего их не только благосостоянием, но и упорством и трудолюбием.

Росс Маккаллум не раз громогласно выражал неприязнь к «этому черномазому, который нос задирает перед порядочными людьми». Бэджер Коллинз однажды разбил камнем окно в лавке. А когда Нелл Харт, официантку из местной забегаловки, кто-то заметил с Эстеваном в автомобиле, ей пришлось уехать из города. И не потому, что Рамон был женат, а потому, что он «черномазый», а она «белая».

Этот предрассудок был в Бэд-Лаке всеобщим: даже отец Шелби, судья, который по самой своей должности обязан быть справедливым и беспристрастным к любому, независимо от цвета кожи, национальности или религии, – даже он не скрывал, что не одобряет поведения Нелл.

Конечно, это было давным-давно – больше двадцати лет назад, еще при жизни матери Шелби. Однако старые предрассудки живучи; Шелби догадывалась, что и теперь, под внешним глянцем политкорректности, в городке процветает нетерпимость и вражда.

На следующем перекрестке она свернула направо, проехала мимо магазина сельскохозяйственной техники и остановилась перед внушительным двухэтажным зданием на Либерти-стрит. Здесь располагался офис отца, куда Шелби очень хотелось попасть. Не заглушая мотор, она вышла из машины и без особой надежды на успех подошла к дверям. Разумеется, и парадный, и черный ход были наглухо заперты, а на окна наклеено предупреждение взломщикам, гласящее, что в доме включена сигнализация.

Однако Шелби не хотелось сейчас возвращаться домой. В такое время работала только лавка Эстеванов, поэтому Шелби вернулась туда и, войдя, попросила у Вианки стаканчик кофе.

– Еще что-нибудь? – сухо поинтересовалась из-за кассы Вианка, почти не разжимая ярко накрашенных губ. Если бы взгляд ее мог убивать, Шелби уже лежала бы в гробу.

– Нет, спасибо... хотя подождите.

Она с утра ничего не ела; до сих пор волнение мешало ей ощутить голод, но сейчас при взгляде на прилавок со сладостями Шелби почувствовала, как голодна.

– Вот это, пожалуйста, – она указала на пакетик конфет «М&М».

– Si. – Вианка пробила покупки в кассе. – С вас доллар восемьдесят пять центов. – Руки ее с алым лаком нервно порхали над кассой, выразительные глаза смотрели в сторону. Шелби протянула ей бумажку в пять долларов, получила сдачу и отошла в сторонку, туда, где мерцали хромом несколько столиков и высокие табуреты. Бросив в бумажный стакан пакетик растворимого кофе и забелив его сливками, она поднесла стакан к губам. Дверь распахнулась, вошел кто-то еще, но Шелби даже не оглянулась. С наслаждением прихлебывая горячую жидкость, она размышляла о том, как же попасть в офис к отцу. Может, стащить ключи? Или зайти туда, как бы случайно, в рабочее время, а потом спрятаться в туалете? Или...

– Вы Шелби Коул!

Шелби подпрыгнула от неожиданности; кофе выплеснулся из стакана и обжег ей пальцы. Обернувшись, она увидела перед собой незнакомую женщину – миниатюрную, стройную, с холодным и острым взглядом голубых глаз.

– Катрина Неделески, – представилась женщина, протянув руку.

– А, вы та журналистка...

– Да, из «Лон стар». – Пожатие ее оказалось удивительно крепким и энергичным для такой маленькой ручки. – Мне хотелось бы с вами поговорить.

В волнистом зеркале под потолком Шелби заметила искаженное отражение Вианки – та внимательно наблюдала за ними из-за кассы.

– О чем?

– Ну... обо всем, что здесь происходит. Вы, должно быть, слышали, что я брала у Калеба Сваггерта эксклюзивное интервью. А теперь узнаю, что он умер!

Что-то в этой женщине – то ли холодные голубые глаза, то ли манеры, резкие и самоуверенные, – казалось Шелби знакомым. Словно она похожа на кого-то... но на кого – Шелби, хоть убей, не могла понять. Знала только, что Катрина Неделески ей совсем не нравится.

– Не знаю, чем я могу вам помочь, – неловко ответила она, чувствуя, как сверлит ей спину взгляд Вианки.

Видимо, сообразив, что здесь не место обсуждать убийство Рамона, Катрина сказала:

– Я вам позвоню. Вы ведь живете с отцом?

– Пока да.

– И надолго вы сюда?

– Не знаю. – Она отхлебнула кофе.

– Так я вам позвоню.

С грохотом распахнулась дверь, и в лавку ворвался Роберто, брат Вианки. Бестолково размахивая руками, что-то затараторил по-испански: Шелби почти ничего не понимала, но различила слово madre, а также часто повторяемые имена Маккаллума и Сваггерта. Когда он сказал что-то насчет carbon, Вианка сердито прикрикнула на него, бросив предостерегающий взгляд на посетительниц. Но Роберто не внял предупреждению и продолжал свой взволнованный монолог: Шелби то и дело слышались слова «Маккаллум», «Сваггерт» и «Смит», сопровождаемые витиеватыми испанскими проклятиями. Вся кровь отхлынула от лица Вианки; она начала что-то говорить в ответ на тираду брата, но, оборвав себя, схватила сумочку и бросилась вон из лавки. Роберто, что-то бормоча себе под нос, поспешил за ней.

Катрина, подняв брови, наблюдала за этой сценой.