тайны!
Лидия пришла после полудня: коротко объяснила, что Алоис приняла слишком большую дозу снотворного, спросила, готовить ли обед, и уединилась на кухне. Шелби заметила, что глаза у экономки покраснели и с губ сошла обычная ласковая улыбка; а минут десять спустя ей показалось, что из кухни слышатся приглушенные рыдания.
Словом, утро выдалось невеселое, хлопотливое и совершенно бесполезное.
Было уже почти половина третьего, когда Шелби убрала папки на место, заперла бюро и сунула связку ключей в карман. Какой-нибудь из них наверняка подходит к двери отцовского офиса – может быть, там ее поиски будут успешнее? После обеда она съездит в Куперсвилл, найдет там мастерскую металлоремонта и сделает дубликаты всех ключей, а затем незаметно вернет оригиналы в кабинет судьи. И доступ ко всем отцовским секретам окажется у нее в руках.
Очень надеясь, что ее преступные замыслы не отражаются на лице, Шелби вышла на кухню. Ключи тихо позвякивали в кармане.
Лидия опять плакала, утирая глаза уголком передника и что-то приговаривая по-испански; перед ней стоял пластиковый бачок для мусора с целой горой скомканных бумажных салфеток.
– Лидия, что случилось? – спросила Шелби, подходя к столу, чтобы налить себе кофе.
– Что? Ах, это ты,
Она поднялась и, словно вспомнив что-то, поспешно пошла в гостиную. Шелби последовала за ней.
– Лидия, я же вижу, что ты плачешь! Прости, не хочу лезть к тебе в душу, но я ведь не слепая и не глухая. Я вижу, тебя что-то расстроило. Что-то серьезное.
Экономка слабо улыбнулась. Шелби заметила, что роскошные цветы в высокой вазе на столе начинают вянуть должно быть, простояли здесь уже не один день. А вот хрусталь на полках за стеклом блестит, словно его каждый, протирают.
– Ничего страшного, милая. Просто беспокоюсь об Алоис. Она моя подруга и... да и родственница.
Об этом Шелби слышала впервые.
– Эстеваны – твоя родня?
–
– Тиран?
–
Садовника Пабло? – уточнила Шелби, прислонившись к стене и отхлебывая кофе. Странно, почему раньше она ничего об этом не знала?
Лидия вынула из вазы увядающие цветы, и головки их бессильно повисли у нее в руке. «Зачем эти цветы?» – подумалось вдруг Шелби. К чему обожествлять умершую жену, которой, когда она была жива, отец даже не считал нужным хранить верность? Что это – запоздалая любовь или чувство вины?
Мы с Алоис росли вместе, – продолжала Лидия. – В одной деревушке в Мексике, неподалеку от Мацатлана. Слышала о Мацатлане? Это курорт у моря.
– Да.
– Потом обе наши семьи переехали ближе к границе, – рассказывала экономка. – Давно это было, мы были еще девчонками.
– А оттуда приехали в Бэд-Лак? Лидия кивнула, вдруг помрачнев:
–
Она побрызгала на темную полированную поверхность стола лимонным соком и принялась сосредоточенно тереть его губкой.
– Значит, Пабло – отец Марии, твоей племянницы? – уточнила Шелби.
Все-таки странно, почему она раньше этого не знала? Лидия кивнула, не поднимая глаз:
– Верно. Еще у него три сына – Энрике, Хуан и Диего.
– Лидия, объясни мне, что происходит? Вчера ты расстраивалась из-за того, что у Марии проблемы с дочерью. Сегодня плачешь оттого, что Алоис Эстеван едва не покончила с собой, а ведь до сих пор я даже не знала, что вы в родстве! – Лидия открыла рот, чтобы ответить, но Шелби торопливо продолжала: – И еще этот твой разговор с судьей – о каких-то тайнах, которые мне пора узнать!
– Я тебе сказала, поговори с отцом, – отрезала Лидия, по-прежнему не глядя ей в глаза.
– Пробовала. И не раз. – Шелби со стуком поставила на стол опустевшую чашку кофе. – Он молчит!
– Заговорит. Всему свое время.
– Ты так говоришь, словно у меня в запасе целая вечность!
– Девочка моя, ни у кого из нас нет в запасе вечности, – ответила Лидия и вдруг часто-часто заморгала.