К концу августа восторги вокруг открытия поутихли, природа не хотела сдавать свои позиции без боя. Всем было известно, что механика мгновенного перемещения в пространстве наталкивается на издавна известный в физике принцип неопределенности, согласно которому в применении к ТФ-связи невозможно с конечной точностью определить одновременно энергию тела, импульс и координаты. Стационарная ТФ-связь обходила этот закон тем, что перемещаемые тела жестко “привязывались” к таймфаговым линиям и, покидая передатчик, финишировали в приемнике. Для индивидуального же использования векторная связь не годилась, потому что, образно говоря, путешественник, исчезая в одном месте, не знал точно, когда и где он “вынырнет” в другом: в воздухе, на земле или под землей, плюс неизбежная неопределенность в скоростях движения субъекта и выбранной финишной зоны.
Филипп работал чуть ли не до изнеможения, по шесть — семь часов в день, яростно гоняя мозг мыслерапидом, и дважды пропустил тренировки, из-за чего имел не совсем приятный разговор с Ребровым, хотя и не мог не признать, что тренер прав. С Аларикой он виделся за это время всего один раз, да и то случайно — в театре миниатюр, где она была вдвоем с Леоном Хрусталевым, игроком сборной. Женщина выглядела веселой, но самодовольная физиономия Хрусталева отбила все желание подойти, и Филипп ушел из театра, даже не досмотрев спектакль. Не думать об Аларике он не мог, но странная апатия и сосущая пустота в груди после встречи надолго омрачила его настроение, заставляя заполнять пробел в сердечной сфере работой и тренировками.
Однажды после работы, перед субботним отдыхом, когда Филипп полулежал в кресле с эмканом на голове, рисуя в объеме экрана тонкий девичий профиль “идеальной подруги”, в лабораторию зашел Травицкий, как всегда, бесшумно и неожиданно и, посмотрев на его “художество”, обронил:
— Мне звонил Май Ребров…
Филипп поспешно стер изображение, выключил машину и снял эмкан. Травицкий мелкими шажками измерил расстояние от двери до пульта комбайна и остановился напротив. Глаза у него были усталые и запавшие, работал начальник бюро много и уставал, наверное, не меньше Филиппа.
— Ты пропускаешь тренировки без уважительных причин.
Филипп отвел угрюмые глаза.
— Ты думал, что вывел формулу и все? — Тон у Травицкого неожиданно сдвинулся в область отрицательных температур. — А я ведь не напрасно показывал тебе старинное чертежное приспособление — кульман, помнишь? Не понял ты намека, жаль. А намек был совсем прозрачный: для того, чтобы сделать что-либо выдающееся с помощью таких неуклюжих сооружений, нашим дедам необходимо было терпение!! Понимаешь? Терпение! Проблема оказалась зубодробительнее и сложнее, чем ты думал, и, не решив ее с первого наскока, ты…
— Разве я не работаю? — не выдержал Филипп.
— Работаешь, — согласился Травицкий. — Но как? Ты перестал быть синектором, ты сейчас раб машины, ее знаний и логики, и только! Ты уже не творец, а фанатик идеи — хватаешься за тысячи возникающих новых путей и не доводишь до конца ни одного. Если будешь работать в том же духе, я не разрешу тебе нагружать вычислитель больше двух часов в день… не перебивай! Слушай, что скажу.
Завтра мы слетаем на Меркурий, где строится новая антенна, опробуем аппаратуру пуска — и ты свободен. Даю неделю отдыха, можешь по желанию взять даже две или три; смени обстановку, впечатления, переживания, лети куда хочешь, хоть в другую галактику, но не смей думать о теории таймфага! Никаких попыток надеть на голову эмкан! Когда-то смена впечатлений помогла тебе набрести на формулу, может быть, то же самое произойдет еще раз. Вообще категорически запрещаю думать о работе! Это первое. Второе: если не хочешь, чтобы я думал о тебе плохо, — не пропускай тренировок, ни в ущерб себе, ни в ущерб остальным, тем более Реброву, который в тебя поверил. И третье: вернешься — проведем общий мозговой штурм по нашей проблеме с привлечением всех ведущих теоретиков таймфага, и тут твое психическое здоровье должно быть на высоте. Вопросы есть?
Филипп вздохнул и сгорбился, боясь поднять на руководителя бюро виноватый взгляд.
— Нет.
— Тогда до завтра.
Травицкий постоял немного рядом, погрустневший, добрый, как и всегда, и вышел, оставив после себя ощущение беды.
Филипп помял лицо ладонями и скорчил своему отражению презрительную гримасу.
— Долго еще ты собираешься взрослеть, игрок? Инфантильная личность.
“Инфантильная личность” в зеркальной панели в ответ скорчила рожу и промолчала.
— Понятно. — Филипп вздохнул. — Значит, безнадежен…
Завод был огромен. Зона солнечных конденсаторов, составляющих верхний ярус завода, занимала площадь в двести пятьдесят тысяч квадратных километров. Второй ярус представлял собой зону трансформаторов энергии, а нижний, основной, состоял из преобразователей и реакторов синтеза и упаковки капсул МК — миниколлапсаров, служащих источником энергии для кораблей космического флота человечества.
Филипп стоял на обзорной башне завода, поднимавшейся над поверхностью Меркурия на триста метров, и не отрываясь, смотрел на исполинский раскаленный тоннель Солнца, просверленный в зените: именно тонель — таким представлялось светило сквозь светофильтры и защитный экран башни.
Завод работал автоматически, под неусыпным надзором киб-интеллекта, тем не менее он требовал участия людей. В шести обзорных башнях над территорией завода работали восемнадцать человек, следя за состоянием верхней зоны солнечных конденсаторов, еще шесть человек дежурили в централи управления заводом. Кроме того, круглосуточно дежурили смены механиков, инженеров ядерной защиты и бригады по ремонту всех энергоустановок завода, всего сорок семь человек.
Вдали над кажущимся бесконечным сверкающим полем конденсаторов встал вдруг язык лилового, бледного в сиянии солнца огня. Тотчас же внутри обзорного купола рявкнул гудок, дежурные ответили переключениями на своих изломанных волей разработчиков пультах, и язык пламени втянулся в поле.
— Бригаде ремонта на выход! — сказал один из операторов. — Выгорела секция сто сорок шесть. Киб-ремонту не подлежит. Главный пост — перераспределяю энергоотдачу района.
— Принято, — отозвался гулкий бас из невидимых динамиков.
В это время в куполе появился Травицкий в сопровождении главного инженера завода. Оба были в полужестких вакуум-скафандрах, как и Филипп.
— Думаю, часов через десять — двенадцать мы восстановим линию, — обратился главный инженер одновременно к Травицкому и Филиппу. — Редкий случай, вы уж поверьте.
— Верю, — сказал Травицкий. — Не ко времени, конечно, но ничего не поделаешь. За двенадцать часов восстановить разрушенную линию вам, очевидно, не удастся, скажем, если мы привезем аппаратуру послезавтра, вы будете готовы к пуску?
— Наверняка, можете быть уверены.
Травицкий кивнул. Главный инженер, смущенный своей ролью, пожелал им удачи и удалился.
— О чем это он? — спросил Филипп, ничего не понявший из разговора.
— Неувязки, — нехотя сказал Травицкий. — Как раз перед нашим прибытием возбудился вулкан, и лава повредила энерголинию от завода к нашей стройке. Какой-то умник повелел монтировать антенну на плато Шерхова, напичканное вулканами, как подсолнечник семечками. А виноват я, потому что не проконтролировал. В общем, эксперимент откладывается, поэтому на сегодня и завтра можешь быть свободен. Завод уже осмотрел?
— Да так, местами… Без провожатых ходить по территории запрещено, а здесь — сами видите, не до нас.
— Ну, на Меркурии и кроме МК-заводов много интересного. Если хочешь, могу поговорить с кем- нибудь из старожилов, тебе покажут все, даже знаменитую Серую Колонну на Плато Жары.
Филипп подумал и отрицательно покачал головой.
— У меня есть дела на Земле… если вы не возражаете.
Травицкий развел руками.
— Ради бога. Кстати, зайди, пожалуйста, в институт и забери в моем столе голубую кассету, там расчеты пробного канала. Я, наверное, останусь здесь, кое-что выясню. Послезавтра в десять по
