- О, ну тут и начинается романтическая история. После смерти Марка Аврелия императором стал Коммод, начались беспорядки, Фасинадо, который тогда назывался просто и незатейливо - Портом, как-то оказался предоставлен сам себе, или скорее Домин устроил так, чтобы об острове позабыли. Так что жизнь здесь текла мирно и по-деревенски. И тут, в один из нередких у нас зимой штормов, о скалы недалеко от Порта разбился корабль. Спаслись только молодая женщина и старик. Они плыли из Александрии на Лаодикийский собор, тот самый, где решился вопрос о дне празднования Пасхи. Но не доплыли. Этот старик был пресвитер Пантен, а она - Смирна, его родственница. В общем, Домин подобрал их, поселил в своем доме, и, естественно, влюбился в Смирну. Она была вдовой двадцати пяти лет, ревностная христианка, образованная женщина, помогавшая своему родственнику Пантену создавать Александрийскую богословскую школу. Домину к тому времени исполнилось пятьдесят, он всю жизнь провел в боях и не верил ни во что: ни в Бога, ни в Темные Силы. Ему, в общем-то, было наплевать на все, кроме виноградников и рыбалки. Пантен спешил вернуться в Александрию, там его ждала школа, кроме этого, он намеревался отправиться с миссионерским походом на Восток, крестить язычников.
Чарити слушала, стараясь даже не дышать, Леокадия оказалась хорошим рассказчиком, события почти двухтысячелетней давности вставали перед глазами, словно происходили сейчас.
- Смирна пыталась донести до Домина свет истинной веры, но тот был равнодушен к философским материям, зато красота молодой вдовы, неяркая, но благородная, тронула сердце старого солдата. Когда в гавань пришел корабль, направляющийся в Александрию, Домин решился: он попросил Смирну стать хозяйкой его дома, матроной и женой. Она сказала, что может принадлежать только христианину. Он тут же согласился на крещение, но Смирна все равно его отвергла. Она понимала, что Домин готов на все, чтобы заполучить ее, но огня веры в нем нет. Корабль должен был отплыть с утренним отливом, а Смирна все еще отвергала жениха. Домин пошел на отчаянные меры, потому как не знал других. Ночью он вошел к Смирне, но она сказала, что скорее умрет, чем согрешит. Домин видел свой меч, приставленный к ее горлу - и рукоять упиралась в угол ложа… Женщина готова была умереть, но не предать свою веру. Он уже собирался отказаться от своего намерения сделать Смирну своей женой, но тут она сказала то, что все изменило.
- Я люблю тебя, - Чарити произнесла эти слова, словно выдохнула саму жизнь.
Леокадия слегка побледнела, но продолжила:
- Я люблю тебя. И тут он действительно уверовал. Пантен уплыл домой, в Александрию, а Смирна стала женой Домина и родила ему семь детишек. На этом романтическая история заканчивается, и начинается просто история. Пантен прислал епископа, постепенно остров стал полностью христианским, а там и гонения закончились… Римская империя распалась, Европу затопили варвары. Уверена, что среди них были и твои предки, а Фасинадо остался предоставлен самому себе. Династия Доминов продолжалась, мы - его прямые потомки, наш епископ более тяготел к коптам, пока Александрию не захватили арабы… В пятнадцатом веке король Север послал к Папе Римскому посольство, чтобы тот назначил на остров кардинала - с тех пор мы католики. И с тех же пор - говорим на испанском. До этого островитяне использовали видоизмененную латынь. Север принял имя Себастьян I, женился на испанской принцессе. Так что Фасинадо сильнее всего связан с Испанией. Был. Сейчас Испания под пятой Бонапарта. Мы одни - и от этого все наши проблемы, англичанка.
Чарити вздрогнула. После долгого и плавного рассказа резкая перемена в настроении Леокадии ужалила, словно тысяча ос.
- И ты полагаешь, что дочь варваров, англичанка - часть ваших проблем.
- Я бы сказала, что ты - решение многих наших проблем, но не думаю, что лучшее решение. Ты - компромисс. Решение, лучшее в данном случае, но никого не радующее.
Чарити пыталась сообразить, что Леокадия имеет в виду. Конечно, финансовые проблемы острова решились (Чарити до сих пор так и не выпытала у отца, как Рамиро удалось выплатить долг, но ее приданое должно было несколько поправить дела семьи Домингос), однако это сиюминутные проблемы. Кризис гораздо глубже, и его не разрешить единовременным вливанием денег.
- Как бы там ни было, Леокадия, я - невеста принца. И мой род мало уступит вашему. Я могу наизусть перечислить всех моих предков до Ролло, герцога Нормандского, а это десять веков. Пусть я и не воспитывалась в королевской среде, но я из благородной семьи, а, как известно, король - всего лишь первый среди равных ему дворян. Этот брак - не мезальянс.
- Ты изменилась, Чарити. - Леокадия подошла к окну. - Уже темнеет, нам пора возвращаться.
Двое стражников, оставленных у начала дороги, ведущей к вилле, расположились в тени оливкового дерева и играли в какую-то очень замысловатую карточную игру. При виде принцессы и Чарити они вскочили и вытянулись в струнку. Чарити никак не могла привыкнуть к тому, что одиночество теперь редкий дар.
- Домой, - приказала Леокадия, без помощи слуг взлетев на коня.
Чарити пришлось ждать, пока кряжистый солдат подсадит ее в седло.
Глава 25
Он не понял, в какой миг все изменилось. Пропустил, а, возможно, это был самый важный миг в его жизни.
Да что там - возможно. Был.
Все шло так, как шло. Рамиро много работал, кипела подготовка к свадьбе, иногда он видел Чарити, иногда ужинал с ней, но дни казались словно закрыты вуалью. Принц поступил так намеренно, чтобы не отвлекаться на то, что могло сбить его с пути. Позабыть о том, как болезненно еще вздрагивает сердце при мысли об отце. Смириться со своим собственным решением. Прогнать чувство вины перед Чарити.
А потом он понял, что чувства вины нет, а Чарити - есть.
Она была рядом, часто, когда Рамиро поднимал глаза и хотел увидеть ее - и видел. Она испросила разрешения иногда приходить к нему в кабинет и тихо сидеть, пока Рамиро работает. Он согласился - обычно в такие моменты он никого и ничего не замечал. Но ее он чувствовал постоянно. Она была… да, словно второе солнце, как однажды сказал о ней Марко.
Рамиро нравился блеск ее голубых глаз, ее легкая улыбка, и вместе с нею он стал улыбаться немного чаще, Чарити даже удалось несколько раз рассмешить его. Она понимала, когда принц говорил, что занят (а на самом деле немного трусил), она незаметно обживалась в его доме, и внезапно стало понятно, что она есть здесь и дальше будет - и Рамиро осознал это со слепящей отчетливостью.
Вот эта девушка станет его женой. Вот эта, с пушистыми, чуть вьющимися волосами цвета спелой пшеницы. Вот эта, чьей кожи уже коснулся островной загар. Чарити сделалась смуглее и оттого еще краше. Вот эта девушка будет полностью принадлежать ему, Рамиро. Это казалось невероятным. Этим хотелось насладиться - и бежать от этого на край света.
Возвратились те чувства, что ошеломили его тогда, во Флоренции; Рамиро вспомнил и пронзительную ясность флорентийского дня, и хрупкий покой Санта-Кроче, и вино, выпитое в компании Чарити на лоджии палаццо Месса. Как блестели тогда глаза Чарити. Как она говорила о Помпеях, куда Рамиро ее так и не повез… Чувство вины все-таки не оставляло.
Принц хотел, чтобы Чарити была счастлива. Больше всего на свете Рамиро этого желал.
Однако сумеет ли он дать ей это счастье? Хороший вопрос.
Ответа не было.
Пока не было.
До свадьбы оставалась неделя, когда Чарити велела накрыть очередной ужин на террасе. Ей требовалось как можно больше таких встреч, чтобы укрепить свое положение.
Во-первых, чем больше она говорила с принцем Рамиро, тем сильнее влюблялась, хотя казалось, что сильнее уже невозможно. В эти дни Чарити открыла, что любовь поистине бесконечна. У нее оказалось столько оттенков и такая глубина, что можно было исследовать ее всю жизнь.
Во-вторых, то, что англичанка начала чувствовать себя увереннее во дворце, заметно раздражало Леокадию. Конечно, Чарити не слишком хорошо понимала местный язык. Обычно с нею старались говорить разборчиво и четко, однако привычный фасинадский диалект иногда превращал речь собеседника в
