Молчание казалось долгим.
Федор постукивал ногтем о трубку, выбивая пепел. Токарев разбил молчание гортанным перехватом баса:
— Тут и жевать нечего. В Желлескоме дров не было, нет, и впредь не надейтесь… Так, что ли?
Лысый дернул плечом:
— Извиняюсь, товарищ, дрова мы заготовили, но отсутствие гужевого транспорта… — Человек поперхнулся, вытер клетчатым платком полированную макушку и, долго не попадая рукой в карман, нервно засунул платок под портфель.
— Что же вы сделали для доставки дров? Ведь с момента ареста руководящих специалистов, замешанных в заговоре, прошло много дней, — сказал из угла Денекко.
Лысый обернулся к нему:
— Я трижды сообщал в правление дороги о невозможности без транспорта…
Токарев остановил его.
— Это мы уже слыхали, — язвительно хмыкнул слесарь, кольнув лысого враждебным взглядом. — Вы что же, нас за дураков считаете?
От этого вопроса у лысого по спине заходили мурашки.
— Я за действия контрреволюционеров не отвечаю, — уже тихо отвечал лысый.
— Но вы знали, что работу ведут вдали от дороги? — спросил Аким.
— Слышал, но я не мог указывать начальству на ненормальности в чужом участке.
— Сколько у вас служащих? — задал лысому вопрос председатель совпрофа.
— Около двухсот.
— По кубометру на дармоеда в год! — бешено сплюнул Токарев.
— Мы всему Желлескому даем ударный паек, отрываем у рабочих, а вы чем занимаетесь? Куда вы дели два вагона муки, данные вам для рабочих? — продолжал председатель совпрофа.
Лысого засыпали со всех сторон острыми вопросами, а он отделывался от них, как от назойливых кредиторов, требующих оплаты векселей.
Угрем ускользал от прямых ответов, но глаза бегали по сторонам. Нутром чуял приближение опасности. С трусливой нервозностью желал лишь одного: поскорее уйти отсюда туда, где к сытому ужину ждет его не старая еще жена, коротая вечер за романом Поль де Кока.
Не переставая вслушиваться в ответы лысого, Федор писал на блокноте: «Я думаю, этого человека надо проверить поглубже: здесь не простое неумение работать. У меня уже кое-что есть о нем. Давай прекратим разговоры с ним, пусть убирается, и приступим к делу».
Предгубисполкома прочел переданную ему записку и кивнул Федору.
Жухрай поднялся и вышел в прихожую к телефону.
Когда он возвратился, предгубисполкома читал конец резолюции:
— «…снять руководство Желлескома за явный саботаж. Дело о разработке передать следственным органам».
Лысый ожидал худшего. Правда, снятие с работы за саботаж ставит под сомнение его благонадежность, но это пустяк, а дело о Боярке — ну, за это он спокоен, это не на его участке. «Фу, черт, мне показалось, что эти докопались до чего-нибудь…»
Собирая в портфель бумаги, уже почти успокоенный, сказал:
— Что ж, я беспартийный специалист, и вы вправе мне не доверять. Но моя совесть чиста. Если я не сделал, то, значит, не мог.
Ему никто не ответил. Лысый вышел, поспешно спустился по лестнице и с облегчением открыл дверь на улицу.
— Ваша фамилия, гражданин? — спросил его человек в шинели.
С обрывающимся сердцем лысый проикал:
— Чер…винский…
В кабинете предгубисполкома, когда вышел чужой человек, над большим столом тесно сгрудились тринадцать.
— Вот видите… — надавил пальцем развернутую карту Жухрай. — Вот станция Боярка, в шести в верстах — лесоразработка. Здесь сложено в штабеля двести десять тысяч кубометров дров. Восемь месяцев работала трудармия, затрачена уйма труда, а в результате — предательство: дорога и город без дров. Их надо подвозить за шесть верст к станции. Для этого нужно не менее пяти тысяч подвод в течение целого месяца, и то при условии, если будут делать по два конца в день. Ближайшая деревня — в пятнадцати верстах. К тому же в этих местах шатается Орлик со своей бандой… Понимаете, что это значит?… Смотрите, на плане лесоразработка должна была начаться вот где и идти к вокзалу, а эти негодяи повели ее в глубь леса. Расчет верный: не сможем подвезти заготовленных дров к путям. И действительно, нам и сотни подвод не добыть. Вот откуда они нас ударили!.. Это не меньше повстанкома.
Сжатый кулак Жухрая тяжело лег на вощеную бумагу. Каждому из тринадцати ясно представлялся весь ужас надвигающегося, о чем Жухрай не сказал. Зима у дверей. Больницы, школы, учреждения и сотни тысяч людей во власти стужи, а на вокзалах — человеческий муравейник, и поезд один раз в неделю.
Каждый глубоко задумался.
Федор разжал кулак:
— Есть один выход, товарищи: построить в три месяца узкоколейку от станции до лесоразработок — шесть верст — с таким расчетом, чтобы уже через полтора месяца она бьша доведена до начала сруба. Я этим делом занят уже неделю. Для этого нужно, — голос Жухрая в пересохшем горле заскрипел, — триста пятьдесят рабочих и два инженера. Рельсы и семь паровозов есть в Пуще-Водице. Их там комса отыскала на складах. Оттуда до войны в город хотели узкоколейку проложить. Но в Боярке рабочим негде жить, одна развалина — школа лесная. Рабочих придется посылать партиями на две недели, больше не выдержат. Бросим туда комсомольцев, Аким? — И, не дожидаясь ответа, продолжал: — Комсомол кинет туда все, что только сможет: во-первых, соломенскую организацию и часть из города. Задача очень трудная, но, если ребятам рассказать, что это спасет город и дорогу, они сделают.
Начальник дороги недоверчиво покачал головой.
— Навряд ли выйдет что из этого. На голом месте шесть верст проложить при теперешней обстановке: осень, дожди, потом морозы, — устало сказал он.
Жухрай, не поворачивая к нему головы, отрезал:
— За разработкой надо было смотреть тебе получше, Андрей Васильевич. Подъездной путь мы построим. Не замерзать же сложа руки.
Погружены последние ящики с инструментами. Поездная бригада разошлась по местам. Моросил хлипкий дождик. По блестящей от влаги тужурке Риты скатывались стеклянными крупинками дождевые капли.
Прощаясь с Токаревым, Рита крепко пожала ему руку и тихо сказала:
— Желаем удачи.
Старик тепло посмотрел на нее из-под седой бахромы бровей.
— Да, задали нам мороку, язви их в сердце! — буркнул он, отвечая вслух на свои мысли. — Вы тут посматривайте. Если у нас какой затор выйдет, так вы нажмите, где надо. Ведь без волокиты эта шушваль не может работать. Ну, пора седать, доченька.
Старик плотно запахнул пиджак. В последний момент Рита как бы невзначай спросила:
— Что, разве Корчагин не едет с вами? Его среди ребят не видно.
— Он с техноруком вчера на дрезине поехал приготовить кое-что к нашему приезду.
По перрону к ним торопливо шли Жаркий, Дубава, а с ними, в небрежно накинутом жакете, с потухшей папиросой меж тонких пальцев, Анна Борхарт.
Всматриваясь в проходящих, Рита задала последний вопрос:
— Как ваша учеба с Корчагиным? Токарев удивленно взглянул на нее:
— Какая учеба, ведь паренек под твоей опекой? Парень мне не раз говорил о тебе. Не нахвалится.
Рита недоверчиво прислушивалась к его словам:
