— Как пойдете? А ваши руки?.. — растерялась Яд-вига.
— А мы одни останемся? Хорош защитник! Тогда я тоже пойду. Я одна здесь ни за что не буду! — вспыхнула Олеся.
— Тогда и мне надо уходить, — тихо сказала Ядвига.
— Вот и пойдем все вместе. Оставаться я не хочу, мне страшно здесь, — заупрямилась Олеся.
— Куда ж ты пойдешь? Там же война, — сказал Андрий, устыдившись.
— Ну и что ж! Возьмем с Ядвигой Богдановной ту сумку с бинтами и будем помогать, если кого покалечит.
Аидрий не знал, что ответить.
— А что Григорий Михайлович мне скажет?
— Почему тебе? Я сама ему отвечу! Идемте, Ядвига Богдановна.
Раевская уже одевала пальто.
— Олеся, развяжи мне правую руку, — попросил Андрий.
— Как развяжи? Она же обваренная вся…
— Ты мне два пальца, вот этих, размотай, чтобы я мог затвор дергать.
— Не буду я разматывать — тут одно живое мясо…
Андрий шагнул к Ядвиге.
— Прошу вас, развяжите! А то я зубами порву.
Ядвига несколько мгновений смотрела на него и молча принялась развязывать бинты.
— Я немножко оставлю, вот здесь…
Вошел Щабель.
— Все в порядке — патроны, винтовки есть! Сейчас двинемся… Дождь перестает…
— И мы с вами, — сказала Ядвига.
Птаха выбежал во двор и вернулся с винтовкой. Карманы пиджака были набиты патронами.
— А мне ты принес? — спросила Олеся.
Они впервые за все это время встретились глазами.
— Тебе? — переспросил он удивленно и улыбнулся. Он передал ей свою винтовку и стал торопливо совать в карманы ее жакета обоймы с патронами.
— Сейчас я научу тебя, как заряжать. Вот берешь за эту штучку — раз! Затем к себе… Ишь, патрон выскочил. Раз — загнал в дуло… Опять сюда! Теперь тянешь за курок — и одним гадом меньше на свете… Приклад крепко прижимай к плечу. Бери, я сейчас себе достану.
Уже уходя, Андрий спохватился:
— А Василек?.. Куда парнишку девать? — Он побежал в кухню. — Васька, вставай живее! Да проснись ты, соня! Мы уходим. Слышишь? Уходим! Ты закрой дверь и спи себе. Мы скоро вернемся…
Сонный Василек ничего не понимал. Андрий уже подталкивал его к двери.
— Закрывай на крюк и ложись спать…
Василек моргал спросонья и что-то бормотал про себя, но в конце концов понял, что надо закрыть дверь и спать. Он так и сделал.
Щабель взял фольварк без единого выстрела. Их налет был как снег на голову. В усадьбе Эдвард поставил под ружье всех, кто только мог носить оружие, и двинулся в город. В палаце остался только граф Потоцкий с конвоем. Услыхав начавшуюся вокруг усадьбы стрельбу, Эдвард повернул свой отряд назад.
«Что это? — думал он. — В городе бой? Черт знает, кто с кем дерется. Неужели немцы обнаглели? Ну, а в фольварке кто?» — Он приказал окружить усадьбу.
У ворот его встретил Потоцкий. Он был на коне.
— Что это, по-вашему, граф?
— Не знаю. Связи с городом нет.
От фольварка слышались редкие выстрелы, Могельницкий не решался двигаться туда ночью. Он решил дожидаться утра, не уходя от усадьбы ни на шаг.
А на фольварке в это время происходило неладное.
Захватив фольварк, холмянцы затеяли ссору с сосновскими, начав тут же делить коней.
— Мы первые вскочили во двор, кони наши! — кричал высокий холмянец, уже сидя на оседланной немецкий лошади и держа в поводу еще тройку.
К нему подскочил Сачек.
— Отдай, говорю тебе! Скажи спасибо, что одного получил. А ты все загребти хочешь!.. У меня вот все кони на ноги пали, а ты хватаешь…
Споры из-за коней загорались во всем фольварке. Щабель, находясь в цепи, обстреливавшей имение, по редким выстрелам понял, что часть крестьян куда-то убежала. Он кинулся к воротам.
— Гей, мужики! Что ж вы?
Но его никто не слушал. Кое-где уже награждали прикладами друг друга.
Высокий холмянец поджигал своих:
— Забирай коней, и тикаем до дому! Пусть они сами справляются… Чего нам лезть в прорву? Гайда до дому, хлопцы! А кто пущать не будет, так бей его з винта!
Щабель поздно понял опасность.
— Куда вы, хлопцы? Что ж это — продаете, значит? — кричал он.
— Злазь с дороги! — гаркнул на него высокий холмянец.
— Пущай сосновские отдают коней, тогда останемся… А у нас Могельницкий все позабирал, так мы хоть этим попользуемся…
— Чего там с им тарабарить? Гайда, хлопцы, до дому! А то еще окружат тут, то и без головы останешься…
Щабеля оттеснили в сторону.
Птаха едва успел спасти Олесю от лошадиных копыт. Холмянцы, нахлестывая коней, налетая друг на друга, матерясь на чем свет стоит, промчались мимо них. Через минуту их не стало слышно.
С первыми выстрелами немцы зашевелились. Вдоль эшелона забегали фельдфебели. Слышались короткие слова команды. Когда стрельба разгорелась с особенной силой и стала приближаться к вокзалу, у штабного классного вагона заиграл тревогу горнист.
— Господин полковник, вас желает видеть какой-то военный, называющий себя польским офицером.
— Ведите, — сказал полковник Пфлаумер.
— Честь имею представиться — капитан Врона.
— Чем объяснить эту стрельбу? — с угрозой спросил полковник.
— Дело в следующем, господин полковник, — в городе вспыхнуло большевистское восстание. Нам был предъявлен ультиматум невмешательства в их действия. Они хотят разоружить ваш эшелон, а офицеров расстрелять. Мы всю ночь вели бой, но сейчас вынуждены просить вашей помощи… Мы сделали все, чтобы предотвратить этот бунт. Но у нас иссякли силы, и мы должны оставить город…
Грохот пальбы у вокзала как бы подтверждал его слова. Вокруг полковника стояла группа немецких офицеров в стальных шлемах.
Густые цепи немцев залегли вдоль парапета товарной станции, другая часть солдат возилась на платформах с бронеавтомобилем и у орудий.
— Тэк-с, — процедил сквозь зубы Пфлаумер и выплюнул остаток сигары. — Они хотят нас разоружить? Ну, это мы еще посмотрим…
— Конечно, господин полковник, если вы вмешаетесь, то от этой мрази не останется и следа.
Врона разглядел среди офицеров Шмультке. Лейтенант что-то тихо говорил полковнику.
— Простите, как вас?..
— Капитан Врона, — подсказал Шмультке.
— Ага! Так мы вмешаемся обязательно. Будьте добры, отведите своих солдат вон туда! — махнул он рукой влево. — Мы сейчас начнем операцию. Снять орудие! Свезти бронеавтомобиль на землю! Господин председатель полкового совета, объясните солдатам причину боя.
