вероятности, не понимает сущности дела. Он даже не подозревает, где находится эпицентр интриг, в который он, без вины виноватый, был вовлечен. А то, что он в этом деле человек невиновный, видно даже из того «умилостивительного» письма, которое он написал императрице 14 декабря.
Рано или поздно, но невиновность Апраксина в отношении ведения военных операций не могла не обнаружиться. Правда, остается еще один вопрос — о переписке Степана Федоровича с великой княгиней Екатериной Алексеевной при прямом посредничестве Бестужева. И, как ни странно, именно от этого вопроса и зависел исход суда, которому подвергся фельдмаршал.
Великий инквизитор
В январе 1758 года начальник тайной канцелярии, или, как его тогда называли, «Великий или государственный инквизитор», граф Александр Шувалов{16} отправился в Нарву. В документах тех лет о цели этой поездки говорилось весьма деликатно: «… переговорить с Апраксиным насчет упомянутой переписки (имеется в виду переписка с великой княгиней Екатериной Алексеевной. —
Арестованный фельдмаршал, еще ранее передавший письма великой княгини, теперь категорически продолжал утверждать, что «молодому двору» он «никаких обещаний не делал и от него никаких замечаний в пользу прусского короля не получал».
Тем не менее заключение Степана Федоровича продолжалось. Его перевезли в урочище «Три Руки», что близ Петербурга. И продолжали обвинять в государственной измене.
Что же касается друга Апраксина Алексея Петровича Бестужева-Рюмина, то его нападки — и довольно яростные — на Степана Федоровича характеризуют канцлера Елизаветы Петровны отнюдь не с лучшей стороны. Однако, подталкивая к аресту своего приятеля, он так и не сумел спасти себя самого.
Противники Бестужева решают отделаться и от него. Самыми усердными в этом нелицеприятном деле оказались австрийский посол Эстергази и французский Лопиталь. Последний при этом заявил, что если через две недели Бестужев останется канцлером, то он прервет все сношения с Воронцовым и будет впредь обращаться к Бестужеву.
Воронцов с И. И. Шуваловым поддались откровенному шантажу и поспешили довести дело до ареста Бестужева, а заодно и его бумаг. Ведь кто-кто, а они-то прекрасно знали, что там должны были найтись следы дворцовой интриги.
Как же повел себя сам Бестужев в эти предарестные дни? Канцлер все-таки успел сжечь все компрометирующее его и сообщил об этом Екатерине. Но переписка, начавшаяся таким образом, была перехвачена.
А теперь необходимо напомнить читателю о роли в этом деле упомянутого выше Воронцова{17}. Почему австрийскому и французскому послам не стоило особого труда подвигнуть его на арест канцлера? Судьба Михаила Илларионовича Воронцова (1714–1767) достойна целой череды романов. Четырнадцати лет был он определен камер-юнкером при дворе великой княжны Елизаветы Петровны. Воронцов служил ей и пером, которым отменно владел, и деньгами своей богатой свояченицы, жены своего брата Романа Илларионовича. Именно он вместе с Шуваловым стоял на запятках саней, в которых молодая цесаревна Елизавета умчалась в казармы Преображенского полка. В эту знаменательную ночь дочь Петра была провозглашена императрицей.
Вместе с медиком Лестоком Михаил Воронцов участвовал в аресте правительницы империи Анны Леопольдовны с ее семейством. За это Елизавета пожаловала его действительным камергером, а также поручиком только что учрежденной лейб-кампании. Но и это еще не все. Молодая самодержица делает его владельцем богатых поместий.
Особо доверительным отношениям с Елизаветой способствовала женитьба Михаила Илларионовича. 3 января 1742 года он вступил в брак с Анной Карловной Скавронской, двоюродной сестрой государыни. Два года спустя, в 1744 году, Воронцов возведен в графское достоинство Российской империи и вслед за этим назначен вице-канцлером. В 1748 году он едва не подвергся опале — на него пало обвинение в соучастии в заговоре Лестока. Но энергичный и изворотливый Воронцов легко оправдался и возвратил расположение императрицы.
Вот здесь-то и кроется основная причина ареста Бестужева-Рюмина. Оказывается, на его место после опалы был назначен именно Воронцов. Так что, надо полагать, австрийскому и французскому послам было не столь уж трудно уговорить Михаила Илларионовича сместить бывшего канцлера.
Забегая вперед, расскажем вкратце о дальнейшей судьбе Воронцова. Унаследовав от Бестужева- Рюмина так называемую систему Петра — союз с Австрией (против Турции), он при Елизавете Петровне деятельно продолжает войну с Пруссией. Но при Петре Федоровиче едва не вступает в союз с пруссаками. Примечательно, что Михаил Илларионович искренне привязался к Петру III. И даже после состоявшегося переворота (29 июня 1762 года) пытался отстоять его права как императора.
Он отказался присягнуть Екатерине II и сделал это только после того, как услышал о смерти Петра Федоровича. Екатерина же, видевшая в нем опытного и трудолюбивого дипломата, а быть может, и уважая в нем стойкую и не конъюнктурную привязанность к былому императору, оставила его по-прежнему канцлером.
Надо сказать, что принципиальность Воронцова не позволила ему сблизиться с Н. И. Паниным и с другими приближенными императрицы. Непростые отношения складываются у него и с Григорием Орловым. Но особенно холодность императрицы заставляет его, многоопытного дипломата, уйти в отставку (1763 год). И хотя ряд историков находят в нем немало отрицательных черт, все-таки большинство его современников свидетельствуют о нем как о человеке честном, мягком и гуманном. Прекрасно характеризует Михаила Илларионовича и его горячая дружба с Ломоносовым. Он был ревностным покровителем Михаила Васильевича. Интересовался успехами отечественной науки и русской словесности (свидетельство тому множество писем, особенно последнего десятилетия). Род Воронцовых и в последующие века представил России немало славных имен военных и дипломатов.
Бестужев — хождение по мукам
Бестужев, арестованный в феврале 1758 года, всего через месяц после заточения под стражу Апраксина, предстал перед следственной комиссией из трех членов — князя Трубецкого, графа Бутурлина и графа А. Шувалова при секретаре Волкове. Примечательно, что граф Бутурлин чистосердечно высказался по поводу ареста: «Бестужев арестован, а мы теперь ищем причины, за что его арестовали».
Следователи старались всячески запутать и окончательно погубить Бестужева. Требовали от него признаний, но безуспешно. Государыне они жаловались на отсутствие искренности в показаниях канцлера. А перечисляя все «преступления», или, как тогда говорили, «ви́ны», делали упор на следующем: «Государственный преступник он (то есть Бестужев. —
Все эти грозные слова — сплошная риторика. И в России, и в армии хорошо знали о несправедливом обвинении Бестужева, поскольку все эти страшные «ви́ны» должны были вместе с канцлером разделить и другие члены Конференции.
Ну а на следующих страницах осуждения как раз и всплывает то, что так ревностно хотели скрыть «бесстрастные» судьи: «Оскорбитель он Величества, что вместо должного о том донесения, что может то лучше исправить собственно собою и вплетением в непозволенную переписку такой персоны, которой в делах такого участия иметь не надлежало, и через это нечувствительно в самодержавное государство вводил соправителей и сам соправителем делался».
К весне 1758 года дело Бестужева было доведено до конца. За все его «вины» комиссия
