Крепостью- стояло грибовидное, чёрное как ночь облако дыма и пыли, прорезаемое огненными вспышками разрывов…Смотреть туда было просто жутко, а тем более — туда идти…Но добровольческий отряд ополчения шёл бодро и энергично, даже старался идти в ногу…
В одном ряду с Володей Менжинским шагала невысокая, коренастая, скорее даже пышненькая блондинка очень решительного вида — из тех, что «слона на ходу остановит и хобот ему оторвёт»(с) С. В. Царь. Поэма о женской красоте.
На блондинке была странно знакомая Володе полувоенная форма. Вот только где он эту форму видел?
Откашлявшись, Володя вежливо спросил: «Я дико извиняюсь, гражданочка, а как Вас зовут?»
Гражданочка, мило улыбнувшись: «Никак! Обычно я сама прихожу, без приглашения, но с санкцией… А крестили меня — Надеждой»
Менжинский, осторожно продолжая разговор: «А еще осмелюсь спросить, где до войны служить изволили, если не секрет?»
Блондинка, еще более мило улыбнувшись: «Ну какой там секрет — в Брестской прокуратуре… Следователем! По особо важным делам…»
Володя, конспиративно понижая голос: «Это по каким же?»
Блондинка, откровенно кокетливо: «По убойным!»
Соломон, в кожаной тужурке и канотье, до странности похожий на комиссара из Народной Армии батьки Нестора Махно: «А-ттставить разговорчики! Подтянись! Шире шаг! Песню-ю…Запе-Вай!»
И ополченцы грянули:»
Скоро до Берлина мы дойдём!
Геринга мы в жопу отъёбём!
Выебав сперва со свистом-
Перебъём мы всех фашистов!
Гитлера- заставим хуй сосать!»
И глядя на их колонну- почему — то хочется верить…Что ведь эти — ЗАСТАВЯТ…
Это же время. Подвал кольцевой казармы 333-его стрелкового полка…
Пламя пожара освещает лежащую на бетонированном полу раскрытую «Записную книжку командира» в зелёном коленкоровом переплёте.
Сквозняк перелистывает страницы…
Заметки…про заготовку сена…ремонт сбруи…Обращает на себя внимание «Список красноармейцев, совершивших кражи».
Потом- штрихи и загогулинки, которые оставляет человек, высиживающий скучные часы на партсобрании…
Затем как-то резко, без перехода:
«1. Станков. пу. Доорганизоваться
2. меропри (зачёркнуто) разбить участок
3. Организовать охранение
4. Наблюдение
Следующая страница: «24. VI.41
1. Прибрать свой участок
2. Умерших- собрать. оч. большие потери. тяжёлая атмосф. от разложения трупов. Валит с ног малосильных и легкораненых.
3. Боеприпасы. малое наличие (?) где взорван склад поискать
4. Исключит. тяжёлое положение с ранеными, из-за отсутствия условий, медперсонала и медикаментов.
5. Запас продовольствия- только конфеты, печенье и сахар. Стало трудно с водой»
Далее в записной книжке идут только белые листы…(из фондов Музея-заповедника Брестская Крепость)
Это же время. Тот же подвал- только другой отсек, отделённый глухой стеной, крайний западный отсек, ближайший к Тереспольским воротам.
Назвать помещение госпиталем- можно только потому, что в нём лежат и сидят, прислонившись спинами к кирпичным стенам- раненые…Много раненых…
Тяжёлый смрад гниющей человеческой плоти, застарелый запах засохшей крови…стоны, бред…
Вот у стены- знакомая нам пара…У Мохнача- перевязаны обе руки, повязка скрывает левый глаз… Клаша пытается напоить его с ложечки- очень плохо получается…Драгоценная вода проливается из уголка рта.
Два пограничника заносят и бережно укладывают на свободный от тел «пятачок» пола — лейтенанта Кижеватова…Их сопровождает Лерман, сокрушённо покачивающий головой.
Кижеватов приходит в себя, открывает воспалённые глаза, видит над собой склонившееся заботливое лицо оперуполномоченного…Что-то пытается сказать…
Лерман наклоняется поближе.
Кижеватов, с трудом размыкая запёкшиеся губы: «Ты… правда хотел… в Погранвойска…. перевестись?»
Лерман: «Виноват, было такое желание!»
Кижеватов: «Когда я…фуражку мою… возьми…заслужил…»
Лерман молча, глотая слёзы, старается ободряюще улыбнуться…
Это же время. Небо над Брестом.
Изделие М-62, разработки товарища Швецова, созданное заботливыми руками рыбинских пролетариев, жителей бараков «Скомороховой горы» и землянок посёлка «Шанхай»… А проще говоря, уникальный двигатель воздушного охлаждения, который — если заглянуть вперёд- будет выпускаться ещё шестьдесят лет(!) — для самолётов АН-2 — сейчас уверенно тянул машину майора Васильева в дымные облака…
Последняя штурмовка прошла на редкость хорошо…тьфу! Какая «последняя»? Поосторожней со словами! Ни один лётчик не скажет так…в лучшем случае- крайняя…И ни в коем случае нельзя говорить о полёте- «уже прошёл» — пока не записал адъютант этот полёт в книжку пилота…Были, знаете, прецеденты, когда поторопившемуся так сказать лётчику срубило голову винтом прямо у взлётной полосы…
Сначала «Чайки» — названные так за профиль крыла — атаковали позиции фашисткой артиллерии залпом секретного оружия- реактивных снарядов РС-82 («Посадка на вражеской территории с «Эр-эсами» на борту — является изменой Родине!» — кстати, почему секретного? пишет взыскательный читатель, ведь уже и на Халхин-Голе применялись? — все вопросы к особистам, зачем они писали ТАКИЕ подлинные инструкции), а потом — прошлись частым гребнем пулемётных очередей…
Потерь и видимых повреждений на машинах полка майор не заметил…Дыры в перкале плоскостей- дело житейское, техники заклеют…
Пора домой…Устали люди, устали машины- пятый вылет на штурмовку за день! Никогда бы Васильев не мог предположить, что можно воевать с таким напряжением…
Только нечеловеческой усталостью и можно объяснить, что не заметил майор стремительной летучей тени, наискось промелькнувшей перед глазами в дымной гари, висящей над Крепостью…
Пламя стремительно охватило «граненый» фюзеляж «Чайки«…Снаряды «Эрликона» изрешетили центроплан, в щепу разнесли руль высоты…Самолёт Васильева сорвался в плоский штопор…
С трудом разлепив залитые кровью от осколков разбившихся лётных очков глаза — майор увидел: Крепость…Буг….Крепость….Буг….Крепость…
Тренированное годами тело само — знало что делать…Ручка-педаль-сектор газа…Вышел! Тянем… тянем…горю? Огонь в кабине! Прыгать! Левый вираж…слева подо мной — ЗА Бугом- Крепость….Нельзя мне прыгать! Иначе сяду у фашистов…ручку от себя- как удачно! Подо мной- огневая позиция немецкой батареи! Повезло. Ручку от себя…от себя…
