часто людей смущает то, что, раз Центральный комитет перевел, значит, человек проверен. Чепуха это. Не обращайте на это особого внимания. Вы думаете, что комиссия в ЦК не ошибалась? Конечно, ошибалась и приняла не одного шпиона. Сейчас одним из основных каналов всякой разведки являются иностранцы. Насадить свою сеть в коммунистической партии — это самый верный канал для разведки. Если, например, в компартию Финляндии или Германии послать своих людей, то польза от этого будет в двояком смысле: во- первых, их можно использовать там в качестве провокаторов, а во-вторых, их можно использовать и в СССР для разведывательной работы. Их перебрасывают сюда в качестве политэмигрантов, они переходят в ВКП (б), устраиваются на заводы, а с партбилетом у нас вход всюду обеспечен. И поэтому, естественно, что этим каналом иностранная разведка пользуется всячески. Вы сами понимаете, что это наиболее выгодный канал, лучшего канала и не придумаешь. Вместо того, чтобы насаждать подпольную сеть, что тоже не исключено, лучше иметь легальную сеть, легальные явки и т. д., как это и бывает…
У нас много американцев. По обыкновению, к американцам у наших людей сложилось такое отношение, что это замечательные люди. С немцами у нас обострились отношения, за ними надо глядеть, с поляками тоже, за англичанами надо глядеть, а вот американцы уж больно хорошие люди, и к ним отношение самое демократическое, тем более что они и сами своим демократизмом швыряются. Имейте в виду, что американцы, как правило, почти все шпионы…
Есть другая категория иностранцев, давно осевших здесь, осевших иногда даже в мирное время [т. е. до Первой мировой войны]. Таких людей мы считаем своими людьми. Это тоже неправильно, надо сугубо проверять всех этих иностранцев»{149}.
В другой раз Ежов уточнил, что шпионами являются, конечно, не все коммунисты-иностранцы, а прежде всего те из них, кто впервые вступил в партию, оказавшись в Советском Союзе. «Эти люди, — заявил он, — почти на 90 %, можно с уверенностью сказать, шпионы»{150} .
Но если с иностранцами все было более или менее просто, то при проверке собственных коммунистов надо было проявлять особую бдительность, так как здесь можно было столкнуться с весьма изощренными формами маскировки.
«Должно быть обращено особое внимание, — указывал Ежов, — на не идущих на проверку. Кто не идет на проверку, надо посмотреть, почему не идет. Несомненно, что часть тех, которые не идут на проверку, это просто балласт, которые говорят: «А ну вас к черту с вашей партией, втянули меня зря, вот вам ваш партбилет». А бывают такие случаи, когда люди не идут на проверку, просто скрываясь от партии»{151}.
В этом случае, как и во многих других, не обойтись было без помощи «компетентных органов». Однако на первых порах работники НКВД не проявляли особого стремления к сотрудничеству.
Коммунисты бились над тем, чтобы вывести на чистую воду какого-нибудь подозрительного члена своей организации, а в это самое время в местном управлении или отделе НКВД могли без всякой пользы лежать компрометирующие его материалы, которыми чекисты и не думали делиться с товарищами по партии. И личным опытом, и историей своей организации работники НКВД были сориентированы на борьбу с классовым противником, и попытки вовлечь структуры госбезопасности в выискивание врагов среди членов партии должного понимания в их среде, как правило, не находили.
Д. И. Волкович, секретарь ЦК компартии Белоруссии, с возмущением рассказывал на одном из совещаний, что ни один из шпионов, разоблаченных в республике в ходе проверки партийных документов, не был изобличен благодаря помощи НКВД. «Некоторые работники [НКВД] даже обижаются, — заявил он, — что эти шпионы выявлены парторганизациями, и считают шпионов, выявленных парторганизациями, какими-то второстепенными»{152}. И бывало так, что, позвонив в местное отделение НКВД и рассказав о каком-нибудь подозрительном коммунисте, работники райкома или горкома слышали в ответ: «Вы отобрали партийный билет — и достаточно»{153} .
Мириться с таким положением было нельзя, и Ежов, который со времени расследования обстоятельств убийства Кирова не питал особых иллюзий относительно желания и готовности чекистов бороться с врагами внутри партии, решил и в этот раз не идти у них на поводу. Для начала надо было придать уверенности местным партработникам, убедить их не бояться вступать в конфликт с органами госбезопасности.
«Вы у себя сами должны насесть на них, — заявил Ежов, выступая 27 июля на очередном совещании. — Мы нажмем, указания будут. Основное в том, что эти люди ничего в этом деле не понимают и пытаются увильнуть от этого дела. Вы, повторяю, должны взять их в работу. Видимо, вы сами их там на местах побаиваетесь. Чего бояться, бейте их, ломайте им хвосты… Что они, особая часть партии, что ли? Нажмите на них, заставьте их работать» {154}.
Однако усилиями одних лишь местных партийцев ситуацию было не исправить. Требовалось, чтобы важностью задач, стоящих перед партийными организациями, прониклось также руководство НКВД в Москве, а расшевелить его мог только один человек — Сталин.
«При проверке партдокументов… — вспоминал позднее Ежов, — мы много выявили врагов и шпиков разных мастей и разведок. Об этом мы сообщали в ЧК [так, по старинке, Ежов называет НКВД], но там почему-то не производили арестов. Тогда я доложил Сталину, который, вызвав к себе Ягоду, приказал ему немедленно заняться этими делами. Ягода был этим очень недоволен, но был вынужден производить аресты лиц, на которых мы дали материалы»{155}.
Результатом полученных от Сталина указаний стало совместное письмо Ягоды и Ежова всем начальникам республиканских, краевых и областных управлений НКВД, секретарям обкомов, крайкомов и ЦК нацкомпартий. О его содержании можно судить по обнаруженному в архиве проекту этого послания. В нем руководителям региональных управлений НКВД предписывалось оказывать всемерную помощь местным партийным комитетам в проведении проверки партийных документов. С этой целью вызывающие подозрение коммунисты должны были включаться в агентурную и следственную разработку, а при необходимости — подвергаться аресту с последующим тщательным расследованием деятельности и связей выявленных таким образом шпионов, бывших белогвардейцев и т. д.
Каждому управлению НКВД предлагалось выделить специальных сотрудников, которые осуществляли бы взаимодействие с представителями партийных комитетов, проводящих проверку. Данную работу следовало рассматривать как важнейшую задачу органов госбезопасности, и о всех проводимых в связи с этим мероприятиях предлагалось регулярно сообщать в Секретно-политический отдел ГУГБ НКВД{156}.
Нельзя сказать, что после этого все пошло совсем уж гладко и без помех, но прогресс был налицо. В своем письме, направленном в конце сентября отдыхающему в Сочи Сталину, Ежов так обрисовал сложившиеся к этому времени взаимоотношения партийных комитетов и органов НКВД в деле разоблачения проникших в партию врагов народа:
«К сожалению, НКВД до последнего времени стоял в стороне от этого дела. Само собой разумеется, что аппаратом только наших организаций раскрыть до конца эту сволочь невозможно. Проверка дает только зацепку, а органы НКВД должны раскопать дело до конца. Только за последние месяцы мне удалось их оперативно втянуть в эту работу, и это уже начинает давать свои результаты. Люди, кажется, начинают понимать, что проверка дает им огромную возможность преодолевать недостатки в своей работе в части выявления врагов. Если бы Вы ничего не имели против, я хочу сговориться с Аграновым и собрать небольшое оперативное совещание по преимуществу центральных работников НКВД, разобрать все факты, [касающиеся] обнаруженных в партии шпионов, троцкистов и т. п., с тем чтобы соответствующим образом проинформировать людей и направить их на поиски троцкистских и шпионских образований. Думаю, что
