разошлись мы с этого совещания в очень пониженном настроении…»{302}
Во время совещания, уже после общего заседания, Ежов встретился с некоторыми руководителями региональных управлений НКВД и заслушал их отчеты. Как вспоминает С. Н. Миронов, в ответ на его сомнения относительно правдивости показаний, полученных от некоторых арестованных коммунистов, содержащих обвинения в адрес партийных и советских работников районного и городского звена, Ежов заявил: «А почему вы не арестовываете их? Мы за вас работать не будем, посадите их, а потом разбирайтесь…» При этом, — пишет Миронов, — он мне заявил: «В отдельных случаях, если нужно, то с вашего разрешения начальники отделов могут применять и физические методы воздействия»{303}. А вот как запомнилось совещание другому его участнику — начальнику курского областного управления НКВД П. Ш. Симановскому:
«Ежов давал такие установки, что достаточно иметь учетные материалы, из которых была бы видна кулацкая или другая социально-чуждая принадлежность, и этого достаточно, чтобы человека арестовать, а если он еще ведет какую-либо антисоветскую работу, этого достаточно, чтобы применить к нему высшую меру наказания. В отношении нацменов Ежов давал прямые установки, что достаточно формальных признаков (перебежчик[73], связь с заграницей, консульством и т. д.), чтобы человека арестовать, а при наличии подозрительных связей — можно применять высшую меру наказания»{304}.
Еще одно упоминание об июльском совещании содержится в мемуарах бывшего сотрудника ивановского управления НКВД М. П. Шрейдера, изданных в 1995 году. Со ссылкой на своего начальника В. А. Стырне, который по возвращении из Москвы поделился впечатлениями об увиденном и услышанном, Шрейдер приводит такие подробности выступления Ежова:
«Свою речь на совещании он начал примерно следующими словами:
— Вы не смотрите, что я маленького роста. Руки у меня крепкие — сталинские. — При этом он протянул обе руки, как бы демонстрируя их сидящим. — У меня хватит сил и энергии, чтобы покончить со всеми троцкистами, зиновьевцами, бухаринцами и прочими террористами, — угрожающе сжал он кулаки. Затем, подозрительно вглядываясь в лица присутствующих, продолжал: — И в первую очередь мы должны очистить наши органы от вражеских элементов, которые, по имеющимся у меня сведениям, смазывают борьбу с врагами народа на местах.
Сделав выразительную паузу, он с угрозой закончил:
— Предупреждаю, что буду сажать и расстреливать всех, невзирая на чины и ранги, кто посмеет тормозить дело борьбы с врагами народа.
После этого Ежов стал называть приблизительные цифры предполагаемого наличия «врагов народа» по краям и областям, которые подлежат аресту и уничтожению…
Услышав эти цифры, — пишет далее М. П. Шрейдер, — присутствующие так и обмерли. На совещании присутствовали в большинстве старые опытные чекисты, располагавшие прекрасной агентурой и отлично знавшие действительное положение вещей. Они не могли верить в реальность и какую-либо обоснованность названных цифр.
— Вы никогда не должны забывать, — напомнил в конце своего выступления Ежов, — что я не только наркомвнудел, но и секретарь ЦК. Товарищ Сталин оказал мне доверие и предоставил все необходимые полномочия. Так что отсюда и сделайте для себя соответствующие выводы.
Когда Ежов закончил свое выступление, — продолжает Шрейдер, — в зале воцарилась мертвая тишина. Все застыли на своих местах, не зная, как реагировать на подобные предложения и угрозы Ежова.
Вдруг со своего места встал полномочный представитель УНКВД Омской области, старейший контрразведчик, ученик Дзержинского и мужественный большевик Салынь.
— Заявляю со всей ответственностью, — спокойно и решительно сказал Салынь, — что в Омской области не имеется подобного количества врагов народа и троцкистов. И вообще, считаю совершенно недопустимым заранее намечать количество людей, подлежащих аресту и расстрелу.
— Вот первый враг, который сам себя выявил! — резко оборвав Салыня, крикнул Ежов. И тут же вызвал коменданта, приказав арестовать Салыня.
Остальные участники совещания были совершенно подавлены всем произошедшим, и более никто не посмел возразить Ежову»{305}.
Трудно сказать, насколько можно доверять этому рассказу. Во всяком случае, «обмирать», услышав названные Ежовым предварительные лимиты на репрессирование, присутствовавшим на совещании начальникам региональных управлений НКВД было вроде бы не с чего: все они перед приездом в Москву участвовали в составлении соответствующих списков — какие же у них могли быть основания «не верить в реальность и какую-либо обоснованность названных цифр».
Точно такой же лимит по Омской области подготовил и Э. П. Салынь, о котором шла речь выше. 479 человек предложено было расстрелять, 1959 — выслать, так что якобы произнесенные им слова о недопустимости «заранее намечать количество людей, подлежащих аресту и расстрелу» Салынь с полным обоснованием мог адресовать самому себе. Кроме того, арестован он был не в день совещания, а лишь 10 августа 1937 года, то есть почти через месяц, что также не позволяет относиться к рассказанной истории с излишним доверием.
Свои угрозы в адрес нерадивых чекистов Ежов сдержал. Июль и август 1937 г. стали рекордными по числу арестованных руководителей региональных подразделений НКВД. Но кроме «кнута» в арсенале Ежова имелись еще и «пряники». Для того, чтобы укрепить моральный дух своих подчиненных накануне предстоящей тяжелой работы, Ежов ходатайствовал перед Сталиным о награждении большой группы работников НКВД орденами СССР. Официально награждение производилось за «образцовое выполнение важнейших правительственных заданий», но фактически это был аванс на будущее.
С 25 июня по 22 июля 1937 года было издано 10 постановлений ЦИК СССР, в соответствии с которыми 179 чекистов стали, как тогда говорили, орденоносцами, в том числе 46 человек были удостоены высшей награды страны — ордена Ленина. Свой орден Ленина «за выдающиеся успехи в деле руководства органами НКВД по выполнению правительственных заданий» получил 17 июля 1937 г. и Ежов.
В передовице «Правды», посвященной этому событию, говорилось:
«Величайшая революционная бдительность и железная воля, острый большевистский глаз и организаторский талант, недюжинный ум и тончайшее пролетарское чутье — эти качества выказал товарищ Ежов… Массы трудящихся знают, что наркомвнудел, возглавляемый тов. Ежовым, — это неустанный страж революции, обнаженный меч рабочего класса. Весь народ держит в своих руках этот меч. Поэтому у НКВД уже есть и будет еще больше миллионов глаз, миллионов ушей, миллионов рук трудящихся… Такая сила непобедима»{306}.
Поскольку очищать страну от «врагов народа» чекистам предстояло в тесном взаимодействии с представителями других карательных ведомств, в тот же период высоких наград родины были также удостоены десять прокуроров во главе с А. Я. Вышинским и десять работников Военной коллегии Верховного Суда СССР вместе с ее председателем В. В. Ульрихом.
После совещания 16–17 июля 1937 года и состоявшихся в ходе него встреч Ежова с руководителями региональных подразделений НКВД подготовка к «массовой операции» вступила в завершающую стадию. Присланные с мест и уже утвержденные Политбюро заявки подверглись в ряде случаев существенной корректировке, кроме того, были уточнены категории репрессируемых и применяемые к ним меры воздействия. 30 июля проект соответствующего приказа по НКВД был направлен Ежовым Сталину и на следующий день утвержден решением Политбюро.
В преамбуле этого знаменитого приказа под номером 00447, положившего начало «большому
