так, что у самого в ушах зазвенело.
И через этот звон услышал радостный визг Бреун — она меня приветствовала с шестого ряда восточной трибуны — мяч был в воротах! Потом меня сбили в штрафной, но одиннадцатиметровый забил Володя Борисюк. Меня же вынесли с травмой. Бреун была обнаружена. На второй день были арестованы Барамия и Войнович. Хелен Бреун уехала в Москву, но уже не без хвоста. Дней через десять меня с Александром Васильевичем пригласили в Москву к Г. К. Жукову.
В Тбилиси быстро сшили форму старшего лейтенанта, нацепили кое-какие железки, впервые одел я хромовые сапоги и офицерскую форму. Заглянул в зеркало, а там какое-то чудище, уже и след простыл от рядового солдата. Получаю удостоверение с гербом, на корочке написано — старший лейтенант СВПК СССР
В Москву прилетели к вечеру, но сразу же поехали к Г.К. Жукову. Это было в конце апреля 1952 года. Там сидели генералы Гречко, Устинов и кто-то еще.
Мы зашли, отдали честь, доложили о прибытии, по-мужски — всей компанией пригубили грамм по двадцать коньячка за знакомство. Гречко, Устинов и другие ушли, мы остались втроем. Жуков поднимается, подходит ко мне с погонами капитана, лично цепляет их мне на плечи и жмет руку. Поздравил меня и Николай Васильевич. Г. К. Жуков меня пригласил к одиннадцати часам на завтра, идти знакомиться со Сталиным, и как сказал Жуков: «Он пожелал с тобой познакомиться». Потом Георгий Константинович спросил:
— Где решил свой ночлег организовать?
— У меня в Москве много родных и хорошо было бы, если меня какая-нибудь машина подбросила бы к дяде Сереже — это в домах мясокомбината Микояна, — я показал адрес.
— Хорошо, — сказал Жуков, — и скажешь этому же водителю, чтоб он за тобой без опоздания завтра заехал по этому же адресу.
Через три минуты зашел капитан, доложил о своем прибытии. Жуков ему сказал:
— Сейчас отвезите капитана по адресу, который он вам скажет, завтра заедете за ним утром, и чтобы к одиннадцати были у меня. Мы козырнули и ушли.
Дядю Сережу Сластенина, к которому я ехал ночевать, я видел один раз, сразу после войны. И, разумеется, он меня не узнал, чуть было не отправил назад. Показал я ему удостоверение, он еще больше расстроился:
— Таких родных по фамилии Белый… у нас в роду не было… евреев.
— Но я шофера отпустил и сказал:
— Я и на улице переночую, но к Георгию Константиновичу Жукову к одиннадцати утра попаду.
Потом спрашиваю:
— У вас альбом с фотографиями есть?
— Да, есть, конечно.
— Дайте посмотреть на Жеребчиковых.
Полина — дочь дяди, моя троюродная сестра, быстро достала альбом. Открывает фотографию нашей семьи — сидит мама, Степан, Лена, сестренка Мария у мамы на коленях, а я стою рядом с мамой.
— Ну, — говорю, — кто здесь на фотографии?
— Кто, кто? Женя, младшенькая — Маруся, Степан, Лена…
— Неужели это ты, Егор, так вырос?
Ну, разумеется, кинулись обниматься и целоваться, дядя воскликнул:
— Что же так поздно, и бутылочки нет!
Дядя работал водителем, ездил на «Москвиче», развозил сосиски, сыр и колбасы по торговым точкам, выпить был всегда готов. Но я его успокоил, сказав, что я не пью вообще и тем более завтра к одиннадцати ноль-ноль надо быть у Г.К. Жукова.
— Вот ты какой! Прямо к Жукову! Большим начальником ты стал — в 20 лет капитан! А Женя-то знает? Вот радость-то для матери — капитан!
Утром двадцать четвертого апреля пятьдесят второго года, как было приказано, я доложил Г.К. Жукову, что прибыл. Он подошел ко мне и говорит:
— Ну и наделал ты, тезка, через своих там азиатских бандуристов дел… Ты хоть понимаешь, на кого мы теперь вышли? Я еще год назад понимал, что основные события развернутся в Москве. Да теперь и здесь, но это благодаря тому, что там всю эту прислуживающую Западу нечисть подавили. Ведь США с момента своего создания хочет окружить и задушить Россию. Вся эта паутина по Средней Азии ими плелась и плетется, еще предстоит с этим столкнуться не раз. Ты, тезка, поработал на славу, но говорят, меры риска не знаешь — это плохо. Сейчас поедем к Сталину; не дрожи, он любит людей в военной форме, кто отдает себя всего для защиты Родины.
Едем в Кремль, выходим из автомобиля, заходим по ступенькам на третий этаж.
Везде все прочно, просто и надежно, кажется, если враг нападет на Кремль, то он не способен будет ни одну дверь выбить. Разумеется, это фантазия мальчишки, но тем не менее мне нравилась эта простота и прочность, безо всякой обезьяньей напыщенности.
Заходим в приемную, сидят два человека. Оба встали, нас поприветствовали. Один открыл дверь и говорит:
— Товарищ Сталин, к вам гости.
Мы вошли. Я смотрю — пожилой, седой мужчина с усами, пройдя мимо стола совещаний, кладет на него свою недокуренную трубку и идет ко мне. Я не успел доложить о своем прибытии, как это надо по уставу, он протягивает мне руку. Мне ничего не оставалось делать, как протянуть свою.
— Вот вы какой?! Здравствуйте, Георгий Петрович, — сказал он.
Я пробормотал:
— Здравствуйте, Иосиф Виссарионович.
— Ах ты, русская душа, — такой молодой, а столько дел натворил! Георгий Константинович, — обратился Сталин к Жукову, — он не один работает? Ведь героизм героизмом, но у этих зверей изощренный опыт, и по всему Союзу их ядовитые пауки.
— Нет, нет, товарищ Сталин. С ним Александр Васильевич со своей группой, но и он уже сейчас совсем не тот, что был в 1948 году.
— Как, как, — повторил Сталин, — в 1948 году? Это сколько же вам было лет, Георгий Петрович?
— Шестнадцать и уже шел семнадцатый год! — гордо ответил я.
— Как же вы согласились на такие дела?
— Я просто посчитал, что именно здесь нужен, раз Александр Васильевич пригласил! В любом возрасте, товарищ Сталин, у человека всего одна Родина. Я хочу быть ее надежным сыном.
Он подошел, обнял меня и очень нежно произнес:
— О, как же ты, сынок, хорошо сказал. Вы слышите, Георгий Константинович?
— А мы, Георгии, все так мыслим, — отрезал Г. К. Жуков.
— Это ведь прекрасно! — говорит Сталин. Когда у сынов есть Родина-мать, а у Родины есть верные сыны, то Родина вечна, а сыны непобедимы! Вы что-нибудь выпиваете, Георгий Петрович?
— Никак нет, товарищ Сталин!
— Уважьте старика, я сам не пью, но иногда, когда горло пересыхает, я вот этой штучки по рюмочке иногда принимаю.
Я глянул, у него в руке грузинское вино, «Самтрети» номер двадцать три. Он налил по рюмочке, граммов по пятьдесят. Мы чокнулись, как он сказал, по русскому обычаю, выпили, поставили рюмочки, он пожал нам руки и попросил меня:
— Берегите себя. Вы, говорят, часто рискуете.
На этом мы и расстались. Пробыли у него минут двадцать. Зато мне пока¬ залось это время вечностью, я с большим трудом скрывал дрожь от волнения.
Спускаясь по ступенькам, я продолжал дрожать. Георгий Константинович за¬ метил мое волнение, но шел рядом, делая вид, что ничего не видит, и мне было легче идти.
Когда вернулись в кабинет Жукова, он пригласил Александра Васильевича, Сергея Федоровича Ахромеева, начальника штаба СВПК, и незнакомого мне полковника, с которым Жуков нас познакомил, — полковник оказался Барановым Сергеем Ивановичем, я тоже назвал себя.
