оружие пару дней. Вдруг кто-нибудь предложит детали.
После того как ушел Лепитр, фраза, которую он сказал, стала преследовать Роджера. Он не мог понять, почему она так встревожила его. Конечно, если речь идет о паспортах для него, Леонии, королевы и нескольких человек, можно успокоиться. Но Роджер не мог убедить себя. Он испугался, что они собираются спасти не только Марию Антуанетту, но и ее детей и сестру Луи. Он знал, что это не получится, и чувство безысходности росло. Это было значительно тяжелее, чем смотреть в лицо опасности.
Скрыть новые обстоятельства от Леонии было невозможно, так как через несколько дней снова появился Тулон. Он передал Роджеру коробку и попросил его спрятать то, что в ней находится. В доме не было подвала, а чердак под крышей был занят всякой ерундой. Роджер посмотрел на коробку. — Какого черта он думает, что я могу спрятать что-нибудь такого размера! — свирепо пробормотал он, не сознавая, что Леония услышала стук и уже стоит на лестнице с пистолетом в руке.
— Это не одна вещь, — сказала она, засовывая оружие под рубашку и спускаясь по ступенькам. — Открой, и мы попробуем рассовать то, что в ней находится.
Это было больше, чем просто одежда. Они поняли, кого будут спасать. Там были два мужских костюма для комиссаров, охраняющих узников, и два особых шарфа, идентифицирующих этих людей. Леония сгребла их и бросила на дно сумки, где держала тряпки для уборки. Для гражданина, которого не наградили этим шарфом, иметь хоть один из них означало бы тюрьму и смерть. За костюмами были два платья неяркого цвета и простого фасона, но изысканно сшитые, типичные платья богатых жен буржуа. Два комплекта детской одежды — для мальчика и девочки. Один грязный и рваный, какие обычно носят дети простых рабочих, а другой такого же качества, как одежда женщин.
— Ну, слава богу, ничего страшного, — весело сказала Леония. — Я положу эти платья и костюмы с нашими. Не сомневаюсь, никто не заметит разницы в размерах. Детские вещи я, конечно, не могу повесить в гардероб. Их заметят. Однако они маленькие. Я думаю…
— Леония, — жестко сказал Роджер, — неужели ты не понимаешь, что все это значит? Тулон пытается вывезти их из страны.
— Конечно, — ответила Леония.
— Что значит «конечно»? — перебил Роджер. Леония не обратила внимания на свирепость его тона и пожала плечами:
— Естественно, королева не согласится уехать без своих детей и свояченицы. Я бы тоже не поехала без мамы, отца и брата. Может быть, Мария Антуанетта гордая и глупая, но она не чудовище.
Она даже не обдумала свой ответ. Она думала, как изменилось отношение к ней Роджера за последнюю неделю. Это началось, когда он пообещал Тулону, что кто-то постоянно будет дома, и стал выходить один. Теперь он постоянно молчал или злился и засыпал не сразу, как бывало, когда смертельно уставал, но не начинал нежных ласк и поцелуев, которые обычно предшествовали занятиям любовью.
Единственное, что могла предположить Леония, — Роджер встретил другую женщину. До сих пор она не решалась поверить в это и искала другие причины его раздражительности и злости. Печаль и ужас переполняли ее. Он устал от нее, раздражаясь от необходимости жениться, но был слишком хорошим человеком, чтобы оставить ее. Не удивительно, что он так рад получить паспорт. Конечно, это самый простой путь, но щедрое сердце Леонии ни на секунду не поверило, что женщина может оставить детей, чтобы спасти свою жизнь.
Опыт Роджера и то, что он знал об испорченных женщинах, позволяли ему иметь другое мнение, не было сомнений, Мария имела всевозможные удовольствия с ранней юности до своего падения. Дети не были в опасности. Даже лунатики во главе правительства не собирались причинять им зла. Наоборот, они были ценным залогом. В худшем случае возникла бы кукольная монархия с ребенком-королем. Девочка также была ценным товаром, хотя закон Сали запрещал женщинам управлять Францией. Роджер считал, что Мария Антуанетта сделает все возможное, чтобы вернуть свободу.
— Для нас было бы гораздо лучше, — проворчал он, — если бы она была менее чувствительна, даже если это сделает ее чудовищем в твоих глазах.
Леония сжала одежду, которую держала. Она была потрясена гневом Роджера, считая, что он злится на нее по какому-то другому поводу, а раздражен просто ее существованием. Ей казалось, что все, что она делает или говорит, ненавистно ему, потому что ему скучно. Так кончается любовь, думала она, люди перестают выносить друг друга, потом дико ссорятся и расходятся. Для супружеских пар начало такое же, но из-за того, что они не могут расстаться, конец еще хуже, возникает ненависть.
Роджер уловил страх на лице Леонии, но он неправильно его понял. Он, естественно, сознавал, что находится во взрывном настроении последнюю неделю. Его попытки сдержаться не облегчала ненатуральная веселая слепота Леонии, и страх прорывался в раздражительности и придирках. Он даже не мог извиниться, потому что гнев и страх сразу овладевали им, тогда он выбегал на улицу и гулял один. Сейчас, видя, как побледнело лицо Леонии, как она прижимает к себе одежду, Роджер понял, что его попытки защитить ее от страха провалились.
Он беспорядочно пытался придумать что-нибудь, давая хоть какую-нибудь надежду. Не было ничего — ни надежды, ни малейшей уверенности, что заговор Тулона окажется удачным. Попытка вытащить из Тэмпля женщин и детей, как угадал Роджер по одежде, могла иметь шанс на успех. Очевидно, Лепитр, контролирующий официальную часть, обеспечит не только паспорта, но и пропуска, чтобы вывести королеву и принцессу Элизабет в одежде комиссаров. Дети будут одеты, как дети слуг, и выведены отдельно. Возможно, они соберутся в доме Роджера, сменят подозрительную одежду и покинут Париж.
На этом все кончалось. Ясно, невозможно, чтобы королева, принцесса и королевские дети позаботились о себе сами. Если Мария Антуанетта очень постарается, с той минуты, как она откроет рот, заговор обречен на провал. Не только из-за ее акцента (она так и не избавилась от немецкого акцента после стольких лет, ведь никто не осмеливался поправлять ее), у нее не было ни малейшего представления, как заказать еду или попросить комнату. Это означало, что нужен один человек, а может, и больше для сопровождения и защиты.
Слишком большая компания для маленькой незаметной повозки. Значит нужна большая карета, четыре или шесть лошадей. В такие времена подобную карету и ее пассажиров обязательно проверят. Их поймают. Однако не беспокойство за беглецов заставляло Роджера мучиться. Он надеялся, что план побега сработает. Даже если королевская компания выедет на дорогу, он уже не боялся бы за себя и Леонию. К этому времени они с Леонией благополучно скроются или удачно спрячутся.
Роджер боялся за Тулона. Человек он был, без сомнения, честный и смелый. Он не был осторожным. В первый раз, когда они встретились с Тулоном, тот хотел рассказать ему все детали побега. Почему бы ему не рассказать это другим? Может ли он забыть о предосторожностях, даже не сознавая этого? Роджер знал, что он и Леония пропадут. Это неизбежно. Если он сам разболтает про заговор, то обязательно выдаст сообщников. Это сделает Роджера и Леонию уязвимыми, как заговорщиков, которых все хорошо знают, и, вероятно, предателей. Из-за того что за ними будут следить, они не смогут убежать, и так как они не могут контролировать Тулона, они погибнут.
Смерть страшна, но жить в страхе еще хуже. Леония достаточно натерпелась, и Роджер пытался оградить ее. Он хотел сказать ей, что все будет в порядке, не надо бояться, но Леония побежала вниз по лестнице, и он слышал сдавленные рыдания. Нет способа спасти ее. Ей только восемнадцать. Она едва начала жить.
— Думай! — сказал себе Роджер. — Ты, чертов дурак, перестань трястись от страха и думай.
Вдруг его озарило, что в доме была ведь только одна женщина. Наблюдатели, вероятно, не интересовались, была ли эта женщина его женой. Ему, конечно, придется остаться, так как его ремесло выдает его. Никто не сможет заменить его. Роджер был уверен, что некоторые люди, приходившие в магазин, хотели лишь удостовериться, на месте ли он. Но Леонию можно спасти. Роджер взбирался по ступенькам, и улыбка впервые за эти дни осветила его лицо.
— Не о чем беспокоиться! — воскликнул он, врываясь в спальню, где Леония пыталась спрятать детскую одежду, но единственное, о чем она могла думать, — это то, что Роджер больше не хочет ее. — Ты не должна оставаться здесь, — начал он с энтузиазмом. — Завтра я поговорю с Фуше, и он договорится с какой-нибудь женщиной, чтобы поменяться с тобой местами.
— Что? — задохнулась Леония. Единственно, в чем она была уверена, — это то, что Роджер не оставит ее. А пока она будет рядом, у нее есть шанс завоевать его снова.
