С этими словами она лягнула Люзорса в лодыжку и вывернулась, освободившись, воспользовавшись тем, что хватка Люзорса ослабла, пока он говорил. Теперь уже его удивление дало ей возможность отступить назад, однако спустя мгновение ярость из-за того, что она так «жуликовато» ускользнула, охватила его. Он рванулся следом, пытаясь снова схватить ее, но поймал только плащ. Одрис бросилась бежать, потеряв брошь, застегивавшую одежду. Люзорс в сердцах отбросил безделушку и снова рванулся, на этот раз ему удалось схватить Одрис за левую руку. Ее развернуло к нему, и, используя стремительность поворота, она вложила всю силу в правую руку, ударив его в лицо сжатым кулаком. Не готовый к такому отпору, Люзорс не увернулся, и кулак Одрис угодил ему в глаз, задев сбоку нос. Из носа хлынула кровь, и он взвыл, отпустив ее руку.
— Заткнись, — прошипела Одрис. — Ты, коровье дерьмо. Тебе только с птицами драться.
Сейчас она была и разъярена, и испугана, но не отважилась выбежать из конюшни, чтобы Люзорс, который, представлялся ей сумасшедшим, не излил свой гнев на ее соколов. Она также не осмелилась позвать на помощь: крики могли потревожить или напугать птиц и те попытались бы взлететь, несмотря на покрывавшие их колпаки. Дальность их полета ограничивали ремни, прикрепленные к насесту, но они же представляли реальную опасность, так как хаотические полеты птиц неизбежно привели бы к их неисчислимым повреждениям и пагубно отразились бы на привязанности к Одрис.
Она вновь отступила назад, беспокойно глядя на Люзорса, чье лицо было искажено яростью и испачкано кровью. Он прежде всего потрогал нос и глаз, желая, очевидно, убедиться в реальности случившегося, но затем вытянул руки, предотвращая тем самым возможность повторного удара, и пошел на нее.
Глава VIII
— Люзорс!
Глубокий низкий голос не был громким, но властность, звучавшая в нем, заставила сэра Уорнера застыть на месте.
— Хью, — выдохнула Одрис и тихо вскрикнула, увидев, что Люзорс обернулся в ярости и бросился на противника.
Его встретил удар в подбородок, отбросивший голову назад. Одрис рванулась вперед, опасаясь, что Люзорс может упасть на насест, но Хью опередил ее, схватив бесчувственное тело. Плавным, заученным движением он взвалил Люзорса на плечо и вынес его из конюшни. Одрис выбежала за ними, подбирая на ходу свой плащ и хватая Хью за руку, пытаясь остановить его. Он повернул к ней голову; его длинное лицо застыло, голубые глаза сверкали гневом, но Одрис приникла к нему.
— Подожди, — тихо сказала она, — будет лучше, чтобы тебя с ним не видели.
В это время по двору сновали слуги, и она остановила двоих, как раз пробегавших мимо.
— Этот бедняга споткнулся и, упав, разбил лицо, — сказала она, слегка краснея от лжи. — Перенесите его в большой зал и попросите тетю позаботиться о нем.
Хью без лишних слов передал свою ношу слуге. Он был рад избавиться от Люзорса, поскольку предчувствовал, что тот вызовет его на дуэль. Хью не боялся драться с Люзорсом. На самом деле он был рад этому поводу, чтобы убить его, однако ему была неизвестна истинная причина ссоры. Он также знал, что Люзорс вполне мог быть зачинщиком ее, что ухудшило бы отношение короля как к сэру Оливеру, так и к сэру Вальтеру. Тем не менее, распиравшая злоба и крушение надежд, не способствовали успокоению и заставили его повернуться к Одрис.
— Какого дьявола вы вдвоем оказались на конюшне? — прорычал он.
Одрис удивила его свирепость, но затем она поняла: Бруно, вероятно, не сказал ему, что она — хозяйка всех ястребов в Джернейве, как ни странно это может показаться, поэтому она весело ему улыбнулась:
— Мой единорог, я все же считаю, что ты спас свою деву от посягательства или по крайней мере попытки посягательства. — Она громко рассмеялась, видя, как краска гнева залила лицо Хью, и поспешно добавила: — Обещаю, что все объясню, но не рычи на меня здесь. Ты до смерти напугаешь слуг, которые по непонятной причине испытывают передо мной благоговейный страх. Пойдем, возьмем лошадей и ускачем отсюда.
Столь легко данное обещание все объяснить и дразнящий тон могли бы заставить Хью улыбнуться, но лишь подлили масло в огонь. Он почувствовал на мгновение симпатию к Люзорсу. Если Одрис назначила тому свидание в конюшне, а теперь приглашает его вместе проехаться верхом, то не удивительно, что Люзорс попытался овладеть ею. В этот момент и сам Хью не отказался бы схватить ее и задать «хорошую встряску», но она упорхнула своим легким быстрым шагом, однако, не пройдя и полпути до конюшни, остановилась и повернулась, ожидая его. Он внезапно вспомнил, как Бруно, сердясь, говорил о склонности Одрис посмеяться над кем-нибудь, а затем исчезать, уходя от наказания. Но Бруно ее брат, и он любит ее до безумия. Она не может играть со мной в такие игры, с яростью подумал он.
— Бруно предупреждал меня о твоих привычках, — сказал он, когда шел к ней, и они вместе продолжили путь. — Как ты заставляешь его смеяться и он забывает бранить тебя. Но со мной такие штучки не пройдут. Я очень упрям, и у меня хорошая память. Я не забуду: ты обещала рассказать, что вы делали в конюшне.
— Но это место, где я обычно провожу время, — сказала Одрис, смотря на него пристальным и искренним взглядом своих прозрачных, как вода, глаз. — Я обучаю соколов, во всяком случае большинство из них, а наш сокольничий Нильс мне в этом помогает.
Хью снова замер, остановившись и свирепо глядя на нее, хоть и не совсем уверенный в том, что она разыгрывает его, но, наконец, вспомнил, как Бруно, восклицал, что она «все еще лазает», и ее заверения насчет пастухов, следящих за ней, дабы удостовериться, что она не сорвется. Это вполне доказывало правоту ее слов, но было столь потрясающим и необычным для Хью, что тот, уставившись на нее, застыл как вкопанный. С растущим нетерпением Одрис взяла его за запястье и потянула в конюшню. Она приказала грумам оседлать ее лошадь и жеребца для Хью, затем обернулась к нему.
— Мне, должно быть, не следует заниматься этим самой, — продолжала она, как будто он обвинял ее в нерадивом исполнении своих обязанностей, — так как они будут приучены только к женскому глазу. Это не годится, потому что запускают их в основном мой дядя и те, кому он их дарит.
Хью закрыл глаза, опять разрываясь между сильным желанием рассмеяться и глубоким мучительным чувством гнева. Она ответила на его вопрос, но не дала ответа на то, что под ним подразумевалось. Он искоса следил за Одрис.
— Для женщины необычно ловить соколов или приручать их, — сказал он, — но это тем не менее не объясняет, почему ты выбралась на рассвете из своей комнаты и пошла в конюшню. Я тебе уже сказал, что меня нелегко сбить с толку, и ты обещала дать объяснение.
— Выбралась? — повторила Одрис, которую удивило не только само слово, но и тон, с которым Хью его произнес. Затем ее глаза расширились, и она снова разразилась смехом. — Неужто ты думаешь, что я отправилась на встречу с этим безмозглым мешком тщеславия? О, Хью, это совсем не то. Я уверена, что единорог не сомневается в непорочности своей девы! Тем более, что все подозрения необоснованны. В конюшне я была не одна. Первым туда пришел Нильс, сокольничий. Откуда мне было знать, что Люзорс — сумасшедший и нападет на меня, когда я отправлю своего слугу?
— Что ты хочешь сказать словом «сумасшедший»? — голос Хью внезапно стал нерешительным. Он почувствовал огромное облегчение от того, что Одрис презрительно отозвалась о Люзорсе как о «мешке тщеславия»; это и открыло ему истинную причину его гнева.
— Я отказалась говорить с ним, повернувшись к нему спиной. Какому человеку в здравом уме смогло взбрести в голову, что я боюсь своего дядю и желаю именно его?
В этот момент грумы вывели лошадей, и разговор закончился. Хью подсадил Одрис в седло, и ощущение ее тела заставило его повернуть голову так, чтобы она не увидела его лицо. Затем сам сел верхом, инстинктивно проверяя наличие длинного охотничьего ножа и небольшого лука со стрелами, которые были неотъемлемыми предметами снаряжения его седла. Однако, его мысли были очень далеки от его действий; они бурлили, не давая покоя. Миновав вслед за Одрис обнесенный стеной верхний двор замка, спускаясь вниз по крутой дороге и выехав за восточные ворота в нижней стене, он приказал себе хранить молчание, пытаясь стереть из памяти все еще точивший его вопрос. Когда, выехав из крепости, они поскакали к холмам, возвышавшимся за речной долиной, Одрис громко засмеялась, и ее радость разбудила в Хью новый всплеск ярости.
