пошла на то, чтобы разделить с ним грех, вновь заставило Хью терзаться угрызениями совести, отступившими было после столь неожиданного заявления супруги, и он начал склоняться к тому, чтобы пересмотреть поспешно, быть может, принятое решение. Вдруг он снова нахмурился.
— Но, Одрис, шутки в сторону, тебе же нельзя ездить верхом — ты все еще исходишь кровью, — сказал он. — И как быть с Эриком? Мы не можем оставить сына, пока ты не подберешь для него надежную кормилицу.
— Оставить Эрика? — недоуменно повторила она. — С какой стати, я об этом и не помышляла. Почему нам нельзя взять его с собой? Я привяжу его к груди, как делают все прочие женщины, так что с кормлением не будет никаких хлопот. Если устану, передам ребенка Фрите, ты же знаешь — на нее можно положиться. А что касается… — она опустила глаза, затем вскинула их, взяла ладони мужа в свои руки и вгляделась в его лицо с мольбой и надеждой. — Если ты согласишься задержаться всего лишь на недельку, а ты, и правда, должен задержаться, чтобы проследить за тем, как скосят траву и сметают в скирды сено, со мной к тому времени все будет в порядке. И я не хочу расставаться с тобой как раз сейчас, когда мы вот-вот сможем, наконец, лечь в одну постель и заняться тем, о чем так долго мечтали.
— Я, конечно, останусь на неделю, — немедленно ответил Хью. — А что касается твоей поездки… ладно, посмотрим.
Одрис улыбнулась, наклонила голову и поцеловала мужа в нос, Хью не удержался и расплылся в счастливой улыбке.
— А почему бы и нет, — думал он. — Если ехать медленно и небольшими перегонами, останавливаясь там, где понравится… А что касается Эрика, его можно оставить в Тревике — оттуда лиги две до Хьюга, и они будут там в безопасности, если я ошибаюсь в чувствах, которые испытывает Лайонел Хьюг по отношению к Кенорну.
Неделя обернулась месяцем, Одрис была неистощимой на выдумки, пытаясь оттянуть отъезд, но и она в конце концов поняла, что Хью не успокоится, пока не узнает что же стряслось с его отцом.
Когда они без особых приключений добрались до Тревика, остановившись по пути на ночевку в Морпете, Одрис ни за что не хотела отпустить мужа одного ехать в Хьюг. Поначалу она грозила, что поедет следом, а Хью знал, что предводительствуемый все тем же Морелем охранный отряд, оставляемый им с нею, настолько преклоняется перед молодой хозяйкой, что с готовностью исполнит все, что она ни прикажет. В конце концов, однако, Хью удалось убедить жену, что ее присутствие рядом с ним лишь увеличит опасность, поскольку может ввести сэра Лайонела в искушение одним махом избавиться от всех наследников лорда Ратссона. Он испугался было, что употребил слишком сильный и недозволенный, быть может, аргумент, когда увидел, как расширились в испуге, наполняясь слезами, глаза жены, но это подействовало. Одрис обреченно вздохнула и разрешила ему ехать, понимая, что он не простит себе, если не проследит ту единственную реальную тропинку, которая вела его к отцу.
По дороге к замку сэра Лайонела Хью решил ограничиться тем, что въедет в крепостные ворота, вызовет хозяина и договорится с ним о встрече на следующий день. Это позволит ему не только оценить отношение сэра Лайонела к приезду недавнего врага, но и успокоить Одрис — в том случае, конечно, если его не только впустят, но и беспрепятственно выпустят. Молодого рыцаря раздражала мучившая его смутная тревога, Хью злился и на себя, и на жену за смятение, которое испытывал, поэтому, подъехав по подъемному мосту, перекинутому через сухой ров, к плотным и крепким воротам, он сбросил шлем, гордо поднял голову и громко выкрикнул свое имя — сэр Хью из Ратссона.
В ответ он услышал громкий, взволнованный возглас:
— Сэр Кенорн, милорд! — и тут же: — Нет, этого не может быть!
Хью вскинулся на стременах, крича:
— Кто зовет сэра Кенорна?! — но никто не отозвался, он не заметил того, кого очень хотел в то мгновение увидеть. Двое латников, открывших ворота, удивленно посмотрели в том же направлении, что и он, лишь после этого обратив к нему озадаченные лица. Хью теперь больше не сомневался, что идет по верному следу, и уже не думал о человеке, окликнувшем его, надеясь, что сумеет заставить сэра Лайонела, силой, если потребуется, удовлетворить его далеко не праздное любопытство.
То, что бросилось в глаза Хью, пока он ехал по внешнему двору, пересекал по второй подъемный мосту второй, тоже сухой ров и въезжал во внутренний дворик, доставило ему пищу для серьезных размышлений. Замок являл собой красноречивое свидетельство неистовой энергии и неукротимой целеустремленности его хозяев. Могучие крепостные стены, отличавшиеся необычайной шириной, были дополнительно укреплены совсем недавно — на многих камнях еще поблескивали свежие сколы, а известковый раствор, скрепляющий огромные кубические глыбы, еще сочился кое-где влагой. Вместе с тем суета во внутреннем дворике носила некоторые признаки дезорганизации: два кузнеца ссорились — ковать подковы или заниматься иным каким- то делом, а некоторые постройки, готовые лишь наполовину, — одной из них был новый птичник, а второй, еще более загадочный, некая пристройка над лестницей, ведущей к входу в главную башню, — казались брошенными их строителями на произвол судьбы. Впечатление запущенности и бесхозности усугублялось зрелищем обшивных досок, валявшихся повсюду прямо под чистым небом, и просеянного песка для строительного раствора, растасканного по всему двору.
Когда Хью спешился, ему пришлось окликнуть конюха, чтобы тот перехватил у него поводья Руфуса, — такое отношение к благородным гостям не лучшим образом свидетельствовало о хозяевах замка, а когда он поднялся по лестнице и спросил у кого-то из слуг, где он может найти сэра Лайонела, тот перепугался до смерти и бросился наутек. Догадавшись, что бедняга, как и все прочие, принял его за отца, Хью попытался остановить беглеца, протянув руку, но потерпел неудачу — слуга скрылся в узком проходе, выводившем, по предположению рыцаря, на боковую лестницу, остальные слуги тоже начали один за другим исчезать из поля его зрения. Хью насторожился, опасаясь подвоха, но, опустившись к двери и выглянув во двор, не заметил там не только латников, готовых отсечь ему путь к отступлению, но вообще каких-либо признаков подозрительной активности. Он стоял в нерешительности, положив одну руку на рукоять меча и нащупывая второй щит, чтобы быстро передвинуть его вперед в случае нападения, и поочередно обшаривал внимательным взглядом холл замка и внутренний дворик.
В холле тем временем установилась такая мертвая тишина, что он услышал отдаленный шорох легких шагов — кто-то спускался по лестнице. Хью бросился к лестнице, на ходу вытаскивая меч из ножен, и увидел там средних лет леди с грустным и озабоченным лицом, за которой следовала пожилая служанка. Леди, подойдя ближе и разглядев лицо нежданного гостя, судорожно вздрогнула и опустила глаза; служанка, бросив на него единственный, но внимательный взгляд, закрыла лицо руками и горько зарыдала.
— Прошу простить меня, — смущенно сказал Хью, бросая меч в ножны. — Я не хотел вас напугать. Только…
— Так ты все-таки пришел, — тихо сказала леди. — Сколько месяцев прошло, я уж начала думать, что Лайонел бредил.
— Бредил? — переспросил Хью. — О том, что видел Кенорна? Я как раз хотел бы поговорить с сэрам Лайонелом на эту тему.
— Лайонел умер, — она вздохнула, не поднимая глаз, потом пожала плечами. — Умер от ран, полученных в поединке с тобой, или от страха, неотвратимости наказания, а может быть, от горя и печали, терзавших его сердце.
Хью нахмурился, его охватила досада, хотя он чувствовал, что повода для разочарования пока нет. Он не сомневался в том, что обе женщины — и леди, с которой он разговаривал, и ее служанка — знали отца так же хорошо, как и человек, окликнувший его со стены внешнего двора, и он надеялся, что в замке или его окрестностях отыщутся и другие люди, которые знали сэра Кенорна. Пока несомненным было одно: мужчина, окликнувший его, поначалу удивился и обрадовался, лишь затем в его возгласе прозвучал страх, а служанка, тихо и беззвучно теперь плакавшая, едва держалась на ногах от ужаса, как, впрочем, и ее хозяйка. Хью не составило труда смекнуть, что с его отцом стряслось нечто ужасное, скорее всего именно здесь, в главной башне, о чем знали и леди, и ее служанка, а человек со двора, возможно, не имел понятия. Интересно, подумал молодой рыцарь, в чем же основная причина того, что леди прячет от меня глаза: в ненависти к человеку, послужившему причиной смерти ее родственника, сэра Лайонела, или угрызениях совести из-за того, что приключилось с отцом?
— Прошу прощения, миледи, — сказал Хью более холодно, чем позволил бы себе при иных
