этого китайцы мало что знали о тунгусах, да и те немногие сведения, которыми располагали, получали от хунну. По меньшей мере на протяжении двух столетий китайцы пребывали в неведении относительно этих племен. У тунгусов, насколько нам известно, не было никаких отношений с Китаем.
Модэ был одним из величайших завоевателей в мировой истории, его по справедливости можно назвать Ганнибалом Татарии. Даже от самых образованных европейцев нередко можно услышать высокопарные фразы о «владыке мира», об «установлении контроля над всеми народами земли», хотя в действительности речь шла о небольшом уголке Средиземноморья или кратковременной экспедиции в Африку, Персию или Галлию. Кир и Александр, Дарий и Ксеркс, Цезарь и Помпей – все они предпринимали чрезвычайно значимые в истории походы, но они не идут ни в какое сравнение с масштабом кампаний, проходивших в восточной части Азии. Западная цивилизация могла похвастаться достижениями в искусстве и науке, которым в Китае уделяли не столь много внимания, зато китайцы развивали историческую и критическую литературу, искусство этикета и административную систему, которой могла бы гордиться и Европа. Одним словом, история Дальнего Востока интересна не меньше истории Запада. Нужно лишь уметь читать ее.
Устранив тунгусов, Модэ обратил свое внимание на народ юэчжи, который счел за благо отойти дальше на юг и запад. Модэ отвоевал все спорные территории, аннексированные Мэн Тянем, и отодвинул границы своего государства далеко на восток, в направлении современных Калгана и Джехола. Если учесть, что под командованием Модэ находилось войско в 300 000 солдат, можно предположить, что численность населения его государства оценивалась в то время приблизительно в такое же количество юрт. Все северные племена, жившие на берегах озера Байкал и реки Амур, находились под властью Модэ. Однако поскольку китайцы в то время ничего не знали об этих отдаленных племенах, мы лишь по обрывочным сведениям можем судить о том, что киргизы (в будущем «высокие телеги», или уйгуры), и племя орунчун (орочоны) были в числе народов, покоренных Модэ.
Хотелось бы сказать несколько слов и об административной системе хунну. Полный титул правителя звучал как «тенгри куду шаньюй», что означает «величайший сын неба». Слово «тенгри» и в тюркском, и в монгольском языках по-прежнему означает «небо», однако тюркские ученые пока не пришли к единому мнению по поводу слова «куду». Самое высокое после шаньюя положение занимали два чжуки-князя: один управлял востоком, другой западом, сам шаньюй управлял центральной частью империи кочевников. Китайцы говорят нам, что слово «чжуки» означает «мудрый», а поскольку восток и запад в китайском разговорном языке являются эквивалентом левого и правого, китайцы в переводе обходятся без татарских слов и говорят «левый и правый мудрейшие правители». Из этих двоих восточный чжуки-князь был выше по положению и обычно являлся наследником трона. Затем шли левый и правый лули-князья, левый и правый великие предводители, левый и правый великие дуюи, левый и правый великие данху, а также еще несколько пар сановников. По положению левый лули-князь стоял выше правого чжуки-князя. Всего было двадцать четыре сановника, имевшие ранг «дека-хи– лиархов», то есть каждый из них имел право командовать десятитысячным войском. Правый и левый чжуки-князья, а также лули-князья образовывали «четыре рога». Затем шли три другие пары, именовавшиеся «шестью рогами». Все они были родственниками шаньюя. Возможно, «белый рог» Чингисхана и Великого Могола как-то связаны с административной системой хунну. Известно, что два великих данху занимались административной работой, а каждый из двадцати четырех офицеров первого ранга наделялся участком земли – пастбищем, а также имел право назначать своих собственных военачальников, командующих тысячей, сотней и десятком воинов. Супруга шаньюя имела титул яньчжи и могла быть избрана из трех-четырех крупных кланов, которые наряду с кланом шаньюя формировали аристократию государства. Нет необходимости перечислять все второстепенные титулы, уместно будет упомянуть лишь титул цугу, который, как мы увидим позже, является связующим звеном между хунну и поздними тюрками. С наступлением каждого нового года шаньюй устраивал большое религиозное празднество в месте, которое китайцы называют Городом Дракона: очевидно, событие это было сродни монгольскому «курултаю» времен Марко Поло. В честь предков, неба, земли, духов и местных покровителей совершались жертвоприношения. Этот факт, вкупе с титулом шаньюй – «сын неба», – определенно указывает на общность религиозных идей татар и китайцев. Осенью устраивалось еще одно крупное собрание для своеобразной «переписи населения» и взимания налога с собственности и скота. Уровень преступности в государстве был чрезвычайно низок, и все имевшие место преступления рассматривались на одном или обоих великих собраниях. В это же время проводились конные скачки и состязания на верблюдах, проходившие под покровительством шаньюя. За преступление против человека самым распространенным наказанием была смертная казнь или перелом щиколотки, а за преступления против собственности, в качестве компенсации ущерба, членов семьи преступника продавали в рабство. Каждое утро шаньюй приветствовал солнце, а вечером выполнял тот же ритуал по отношению к луне. Как и у китайцев, восточная или левая сторона были наиболее почетными. Стоит, однако, отметить, что в некоторых текстах говорится противоположное, а именно что самой почетной являлась правая сторона. В связи с этим приводит в замешательство утверждение, что шаньюй восседал, обратившись лицом к северу, в то время как нам известно, что китайские императоры сидели лицом к югу. Впрочем, с уверенностью можно утверждать, что из двух чжуки-князей левый чжуки-князь считался более почетным. Нельзя не упомянуть о суевериях, связанных с положением солнца на небе и определенными днями календаря. Во всех важных предприятиях учитывались фазы Луны. Так, прибывающая Луна считалась благоприятной для начала дел, а убывающая Луна благоволила возвращающимся домой. По-видимому, личная храбрость в бою поощрялась тем, что воин получал в собственность все захваченное им имущество и людей, становившихся его рабами. Кроме того, в качестве особой награды воину, отрубившему голову врагу, даровался кубок с крепким напитком. В текстах также встречаются сомнительные упоминания о том, что, если воин выносил с поля битвы тело своего убитого друга, в качестве награды к нему переходила вся собственность погибшего. Говорится и о том, что за гробом шла процессия, состоявшая из слуг покойного, его жен и близких друзей (скорее всего, они выполняли роль плакальщиков, а не жертв, которые должны были быть погребены вместе с умершим, хотя Гиббон упоминает подобного рода жертвоприношения, совершаемые «белыми» гуннами из Согдианы; кроме того, этот обряд не был чужд и полутатарской династии Цинь). Вместе с умершим в могилу опускались ценные предметы, но традиции носить траур не было. Место упокоения не отмечалось могильным холмом, плитой или деревом.
Теперь народ считал Модэ великим человеком, и он значительно упрочил свое положение, спася жизнь одного из лучших военачальников новой династии Хань, который сдал свою армию хунну вместе с одним из самых крупных приграничных городов на севере Шаньси. Основатель прославленной династии Хань, сам талантливый военачальник, только что расправился со своими основными соперниками и, не успев утвердиться на китайском троне (202 г. до н. э.), лично отправился освобождать другие крупные города области, которым в то время угрожали татарские орды. Зима была морозной и снежной, и почти четверть огромного китайского войска отморозила пальцы. Модэ не преминул воспользоваться удобным случаем и прибег к излюбленной тактике хунну. Притворившись побежденным, он отступил. 320-тысячная китайская армия, большую часть которой составляла пехота, не устояла перед искушением и начала преследовать войско Модэ, направляясь на север. Китайский император достиг хорошо укрепленного форта, находившегося менее чем в двух километрах от современного города Датун в провинции Шаньси, прежде чем туда прибыла основная масса его армии, на которую Модэ выпустил свое 300-тысячное отборное войско. Он окружил императора и на семь дней отрезал ему все пути сообщения с его армией. Должно быть, это было весьма красочное зрелище, если верить текстам, которые гласят, что белые, серые, черные и гнедые кони татар собрались в четыре соединения, по одному на каждую сторону света. Подобно Аттиле в битве при Шалоне, состоявшейся шестью веками позже, Модэ все же упустил великолепную возможность из-за страха попасть в ловушку. Тем временем китайцы воспользовались его нерешительностью, чтобы вызволить императора. История не говорит нам, как именно это было сделано, но, судя по некоторым намекам, император и яньчжи вступили в подозрительные переговоры, в результате которых Модэ убедили открыть один участок осадной цепи. Император совершил удачный побег и вскоре присоединился к своей армии. На время Модэ оставил попытки завоевания новых территорий. К нему был направлен китайский посол, предложивший Модэ заключить брачный союз с женщиной знатного происхождения и посуливший ежегодные выплаты в виде кусков шелка, в том числе шелка для подбивки одежды, рисового вина и различных деликатесов. На роль посла был выбран тот, кто рекомендовал императору придерживаться этой
