перешагивая через кучу песка, он споткнулся. Джону удалось сохранить равновесие, однако он неловко выбил куриную ножку из рук одной женщины.
Господи Иисусе, в ужасе подумал он.
— Простите... — пробормотал Шанданьяк. — Простите, я...
Но женщина лишь пьяно расхохоталась, схватила другой кусок мяса с блюда, казавшегося сделанным из золота, и что-то неотчетливо выкрикнула на смеси французского и итальянского. Шанданьяк был почти уверен, что она пригласила его заняться любовью, однако сленг был непривычен, да и грамматика изрядно хромала.
— Э-э-э, — поспешно обратился он к Скэнку, восстанавливая равновесие. — «Дженни»?
— Да шлюп же, на котором мы брали ваш «Кармайкл», — пояснил молодой пират. — Ага, — добавил он, вглядываясь вперед, когда они поднялись на гребень следующей дюны, усыпанной мусором. — Они уже поставили на огонь котел с морской водой и даже успели туда что-то кинуть.
Скэнк тяжело припустил рысью, меся песок. Вслед за ним устремились и остальные люди Дэвиса. Шанданьяк последовал за ними более медленно. Да, на берегу действительно пылал огонь и на поленья был водружен огромный котел, край которого доставал человеку до пояса. Шанданьяк разглядел несколько обезглавленных выпотрошенных кур, никак иначе не обработанных, их со всплеском кинули в котел. Затем из тьмы, пошатываясь, появился один из пиратов и выплеснул туда же ведро бурой жидкости с плавающими в ней комками чего-то. Усилием воли Шанданьяк подавил позыв к тошноте, а потом улыбнулся своей реакции: похоже, пиратов он боялся куда меньше, чем их еды.
Какой-то коренастый старик, лысый, однако с бородой, торчащей в стороны, как крона пальмы, перегнулся через костер, запустил татуированную руку в похлебку и принялся помешивать ее.
— Еще не нагрелось толком, — недовольно пробурчал он. Он вытащил мокрую курицу, отступил в сторону и впился зубами в крыло. Зрелище белых перьев, перепутавшихся с прядями бороды, поразило Шанданьяка. И даже сквозь гул всеобщей болтовни Шанданьяк ясно расслышал, как хрустнули кости курицы. — Ага, похоже, уже начинает приобретать вкус, — решил пират, швыряя тушку обратно в котел.
— Давайте споем, — крикнул кто-то, — пока дожидаемся ужина.
Раздались одобрительные возгласы, но тут в освещенный круг ступила ухмыляющаяся фигура.
— К черту песни, — рявкнул Филип Дэвис, глядя прямо на Шанданьяка. — Давайте устроим кукольное представление.
Насмешка, прозвучавшая в голосе пирата, заставила Шанданьяка вспыхнуть. Может, Дэвис и шутил, но другие пираты восприняли его слова с энтузиазмом.
— Это точно! — заорал пират, единственный уцелевший глаз которого едва не выскочил из орбиты от возбуждения. — Этот парень с «Кармайкла» умеет управлять марионетками! Он покажет нам представление, правда ведь?
— Он покажет, — пьяно рыгнул толстяк, сидевший у костра неподалеку. — Он покажет или... я пну его в задницу. — И он с яростью потряс кулаком, грозя пустоте.
Все остальные присоединились к этому мнению и уже через секунду Шанданьяка довольно грубо выпихнули на освещенный участок перед толпой.
— Что... но... — Он огляделся по сторонам. Пустая угроза пьяницы, похоже, на самом деле была совсем нешуточной, и ему живо припомнилась страшная обыденность гибели Чаворта.
— Так ты показываешь или нет, парень? — с издевкой поинтересовался Дэвис. — В чем дело? Твой балаган слишком хорош для нас, да?
Какой-то негр, выкатив глаза, ткнул пальцем в Шанданьяка:
— Он обозвал меня собакой!
— Подождите! — громко сказал Шанданьяк, вскидывая руку. — Погодите-ка. Я устрою вам представление, но мне нужны э-э-э... нитки, крепкая игла, острый нож и кусок мягкого дерева... ну, скажем, величиной с трехгаллонный кувшин.
Несколько пиратов вскочили с радостными воплями.
— Да, — добавил Шанданьяк уже более уверенно, — и несколько кусков материи и маленькие гвозди. И еще, я вот смотрю, вы тут передаете друг другу бутылки, как там насчет выпивки для кукольника?
Несколькими минутами позже он уже сидел, нагнувшись над куском дерева, по очереди то работая, то отхлебывая из бутылки действительно очень хороший бренди. Выстругивая торс, конечности и голову куклы из куска пальмового ствола, он размышлял, что же может прийтись по вкусу этой разношерстной публике. Шекспир явно отпадал. Правда, была парочка скабрезных диалогов, которые иногда исполнял в трактирах его отец, когда полагал, будто его маленький сынишка отправился в постель. Шанданьяк подозревал, что эти сценки составляли значительную часть репертуара старика в годы до того, как немецкое духовенство ввело запрет на участие актеров в представлении. Если Шанданьяку удастся припомнить хотя бы один из них, то представление пройдет на ура.
С мастерством, о котором он, казалось, давно забыл, Шанданьяк вырезал грубые, но выразительные лица. Затем он нарезал несколько полосок ткани, которые прибил к рукам и ногам кукол, чтобы сделать их подвижными. Из больших кусков ткани выкроил одежду. Ему потребовалось не больше минуты, чтобы соединить все это и прикрепить веревочки к головам, рукам, коленям и спинам марионеток, а другие концы — к небольшой крестовине. Управлять одновременно двумя куклами — дело сложное, ему пришлось отказаться от отдельного стержня, двигавшего ногами, но он давно уже научился дергать за веревочки, идущие к коленям марионеток, большим и указательным пальцами.
— Ну что ж, приступим, — сказал он наконец, стараясь казаться уверенным: так всегда советовал ему отец, когда приходилось выступать перед буйной аудиторией, вроде нынешней. — Все садитесь! — объявил он громко. — Эй, кто-нибудь, киньте-ка мне этот... эту поломанную бочку, пожалуйста. Уж лучше такая сцена, чем совсем никакой.
К его удивлению, один из пиратов с готовностью поднялся, принес и осторожно опустил бочку перед ним на песок. Шанданьяк оглядел выбитое дно, потом решительно вышиб ногой половину заклепок, отодрал разбитые планки, снял верхний обруч и отступил в сторону.
— Вот это наша сцена, — кивнул он.
Большинство пиратов расселись на песке и даже примолкли. Шанданьяк взял крестовину и пропустил пальцы в петли. Он приподнял марионетку, чьи ноги были спрятаны в грубое подобие штанин.
— Наш герой, — объявил он громко и, поднимая куклу в платье, добавил: — А вот женщина, которая встретилась ему по дороге.
Его зрители сочли такое начало многообещающим.
Женскую марионетку Шанданьяк поместил в полукруг разбитой бочки, и кукла-мужчина начала приближаться к ней.
Шанданьяк остро почувствовал, что находится на другой стороне мира, перед толпой пьяных убийц. Устраивать здесь кукольное представление казалось так же нелепо и неуместно, как украшать цветочными гирляндами виселицу... или, неожиданно пришло ему в голову, как танцевать и петь перед тем, как взять на абордаж торговый корабль и перебить половину его команды.
Откуда-то от других костров приковылял старик, такой древний, какого Шанданьяку уже давно не доводилось видеть, пожалуй, с самой Англии. Его борода и длинные, свалявшиеся волосы были цвета старых истлевших костей, лицо походило на обтянутый темной кожей череп. Шанданьяк не взялся бы определить его национальность, однако, когда пираты встретили его веселыми криками, именуя «комендантом», и потеснились, уступая ему лучшее место, Шанданьяк понял, что это, должно быть, и есть тот самый «выживший из ума старикан», которого помянул Скэнк: тот самый старик, который был единственным обитателем острова, когда пираты наткнулись на это место.
Кукла-мужчина подошла к бочке и, похоже, собиралась пройти мимо, но тут женщина выглянула из двери — отверстия в бочке — и кивнула прохожему.
— Добрый вечер, сэр, — произнес Шанданьяк тонким, пронзительным фальцетом, чувствуя себя полным идиотом. — Вы не поставите выпивку леди?
— Прошу прощения. — Вторая марионетка пародировала интонации английского аристократа. — У меня очень...
