растягивая, и жуткие пасти их раскрывались, точно всасывая в себя обломки камней. А их звериные когти скребли и скребли прочную скалу. И стена пещеры уже вовсю шаталась и дрожала. Теперь она казалась Тораку хрупкой, как новорожденный листок на ветке дерева, и он понимал: вряд ли ей долго удастся противостоять невообразимому, неутолимому голоду этих тварей.
И тут со своего места поднялась Повелительница Филинов. Она выпрямилась во весь рост, подняла руку, и Торак увидел, что она держит в руке булаву из черного дуба, на вершине которой горит нестерпимым светом огромный самоцвет.
Пожиратели Душ на мгновение приостановили свой танец и дружно выдохнули:
Не в силах противостоять чарам магического камня, Торак упал на колени — и огненный опал наполнил пещеру алым сиянием. Казалось, он источает обжигающий жар, жар самой сердцевины костра, состоящий из ярко-красных головней. Опал был совершенно алым, точно кровавый след на снегу, и сиял ослепительно ярким светом заката, предвещавшим бурю. Казалось, он воплотил в себе исполненный ярости блеск Великого Зубра в темном зимнем небе, красоту и ужас, экстаз восторга и боли… И рвавшиеся в этот мир злые духи жаждали обладать им. Их завывания сотрясали пещеру, и они в едином порыве, с удвоенной яростью ринулись на каменную стену, пытаясь сокрушить ее.
Торак содрогнулся.
«Так вот она, тайная сила Пожирателей Душ! С помощью своего магического камня, — думал он, — эти колдуны, пожалуй, и впрямь способны подчинить злых духов собственной воле».
— Огненный опал, — шептали они, а Повелительница Филинов продолжала держать булаву с опалом высоко над головой, и каменные деревья вокруг нее дрожали, как под порывами ветра, хотя ни один ветер никогда не залетал в эту подземную пещеру.
Торак видел, что Повелитель Дубов и Повелительница Летучих Мышей скрежещут зубами с такой силой, что на губах у них выступает черная слюна, а Повелительница Змей все прикладывала свои дымящиеся ладони к каменной стене, а потом вскидывала их над головой и прикладывала снова. И вдруг она выкрикнула:
— Дверь… найдена! — и отшатнулась от стены.
И Торак понял, что она закончила свой «рисунок» на каменной стене, создав отпечатками ладоней большой замкнутый круг, а внутри этого круга злые духи уже готовы были ринуться в мир живых.
Но в это мгновение Повелительница Филинов опустила огненный опал и спрятала его в своих пышных одеждах из перьев, так что алый свет почти потух. И сразу туго натянувшаяся каменная шкура, отделявшая этот мир от Мира Иного, вновь выровнялась, стихли завывания духов, и теперь слышалось лишь их злобное дыхание.
— Дверь найдена… — прошипела Сешру и без чувств рухнула на землю.
Невидимая сеть, удерживавшая Торака, лопнула.
Он вскочил на ноги и бросился бежать.
Глава двадцать четвертая
Торак мчался по туннелям, отталкиваясь от стен и обдирая о них косточки пальцев. Он то и дело спотыкался, разбивая лодыжки об острые каменные выступы. А один раз факел, который он успел прихватить с собой из каменного леса, вдруг яростно вспыхнул, и кожистое крыло летучей мыши прошуршало мимо, чуть не задев его лицо. Он с трудом подавил крик, но все же сдержался и побежал дальше.
Дважды ему казалось, что он слышит погоню, но стоило ему остановиться, и он слышал лишь эхо собственных шагов. Впрочем, он сомневался, что Пожиратели Душ станут его преследовать. Зачем им это? Да и куда, собственно, он мог отсюда уйти? Ведь Глаз Гадюки был наглухо закрыт.
Торак решил выбросить пока из головы мысли о закрытом Глазе Гадюки, чтобы хватило сил действовать дальше.
Перед глазами у него то и дело мелькали сцены того, чему он только что стал свидетелем. В ушах все еще звучали душераздирающие вопли злых духов, пытавшихся открыть волшебную Дверь. И, разумеется, он никак не мог забыть ужасающей красоты огненного опала.
Как же все-таки получилось, что он так надолго оказался в полной власти этого камня? Какими чарами обладал этот опал, если он заставил его, Торака, совершенно позабыть о Волке? Неужели так было и с его отцом? Колдуны попросту втянули его в свои темные дела, и он поддался им — из-за своей неуемной любознательности, своей неистребимой жажды знаний, — а потом… потом было уже слишком поздно.
Да, слишком поздно. Ужас сковал душу Торака: а что, если и для Волка уже слишком поздно?
Он на бегу вытащил черный корень, потом откусил от него половину и стал жевать, а вторую половину сунул в свой мешочек с целебными травами. Гнилостный привкус мгновенно вызвал у него приступ тошноты, но он все же заставил себя проглотить разжеванный корень. Времени на размышления и колебания у него не было. Он же видел, что этот корень сделал с Пожирателями Душ. Ну что ж, теперь и он, Торак, воспользуется его магическими свойствами.
Спазмы в желудке начались с пугающей внезапностью. Притиснув руки к животу, Торак, шатаясь, вошел в ту узкую пещеру, где сидели в узких норах жертвенные животные, воткнул факел в первую попавшуюся трещину и упал на четвереньки.
Его вырвало большим комком черной желчи. Из глаз ручьем хлынули слезы. Все вокруг плыло: казалось, туннель вращается вокруг него, и он чувствовал, что его души начинают срываться с поводка.
Его все еще тошнило, когда он, отплевываясь, подполз к яме, где держали белого медведя, и услышал, как шуршат мохнатые лапы, ступая по каменному дну.
Из темноты нахлынули воспоминания, и сердце чуть не остановилось у него в груди. Лес, голубые осенние сумерки, отец смеется какой-то шутке Торака, и тут из темной чащи появляется огромный медведь…
«Нет! — сказал себе Торак. — Не смей думать об отце, думай о Волке! Ищи Волка!»
Весь дрожа, он подполз ближе и прислонился пылающим лбом к тяжелой каменной плите, которой была закрыта яма. Вглядываясь в узкую щель, он увидел, как внизу блеснули свирепые медвежьи глаза.
Сама гора, казалось, содрогнулась от гневного рычания зверя. У Торака душа ушла в пятки. Даже изголодавшийся, ослабевший, этот белый медведь все равно был сильнее всех. Вряд ли ему, Тораку, удастся сладить с его душами…
Мучительная боль снова скрутила его нутро. К горлу опять подступила тошнота… И вдруг он почувствовал, что сам находится на дне этой ямы, что и он тоже пойман в ловушку, а в щель наверху бьет нестерпимо яркий свет. И тело у него ужасно горячее, из пасти так и пышет жаром, и прямо над ним тощее тельце какого-то мальчишки дразнит его сводящим с ума запахом свежего мяса. Эта добыча была так близка, а запах так силен, что у него даже когти заболели, и он в бессильной ярости сделал несколько шагов, потом повернул обратно и снова повернул…
И тут уловил далекий отзвук человеческих голосов. На какое-то мгновение он забыл даже о запахе близкой добычи и злобно оскалился. Он узнал эти голоса! Это были голоса тех злыдней, которые взяли его в плен во льдах и бросили сюда.
Стоило ему вспомнить о родных ледяных просторах, и все его существо застонало и заныло от боли. Эти злыдни украли у него прекрасное холодное Море, где спят белые киты и плавают сочные тюлени. Они украли у него ветер, который никогда его не подводил, всегда точно указывая ему, откуда исходит запах добычи; они украли его льды, его бескрайние льды, его торосы, надежно укрывавшие его во время охоты, и просторные плавучие льдины, способные перенести его в любое место. Он ничего в жизни не знал, кроме этих льдов. А они, злыдни, притащили его в это ужасное, жаркое место, где нет ни одной льдинки, где повсюду пахнет кровью, но добраться до добычи, источающей этот запах, совершенно невозможно.
Медведь зарычал, сладострастно думая о том, с каким удовольствием он стиснул бы своими мощными
