– Насчет войны не знаю, – ответил Уолтер. – Надеюсь, что король внемлет-таки голосу разума. Что же касается беспокойства графа Пемброкского относительно моей собственности, то, думаю, что с воцарением мира на нашей земле эта проблема просто испарится.
На самом же деле Уолтер надеялся на то, что обручится с Сибель, и поддержка Роузлинда устранит всякую необходимость в чьей-либо помощи. Однако он не был столь самодовольным хлыщом, чтобы определенно утверждать о благосклонном отношении к нему со стороны лорда Джеффри, пока тот действительно не признал его. Неопределенный ответ был вполне искренним, и он надеялся, что Жервез и Мари перестанут понуждать его просить помощи Ричарда, или, что еще хуже, понуждать Ричарда оказать ему подмогу.
Взгляд Мари просветлел. За Ричардом имелся должок: его пристрастие к собственным делам привело ее к полному разорению. Поначалу она боялась, что он склонен позабыть о своем долге или полностью аннулировать его, заточив ее в этом замке. Однако теперь не оставалось сомнений, что он имеет иные намерения, а они вполне удовлетворяли Мари.
Конечно, она бы предпочла, чтобы Уолтер сам носил представительный титул, но, будучи вдовой, женщина не претендовала на многое, да и дядюшка графа Глостерского едва ли мог вызвать унизительное к себе отношение. За титулом дело не станет, если Ричард выиграет войну, о которой не переставал твердить сэр Уолтер. Куда более важным являлось то, что сэр Уолтер, был богат и не состоял в браке ни теперь, ни прежде. А это означало, что у него не было прямых наследников его владений. Учитывая все эти факты, Мари немедленно пришла к заключению, что Ричард послал этого мужчину, чтобы подготовить его к союзу, который покончит с ее вдовьим уделом.
Уолтер, сам того не ведая, потворствовал укреплению этой мысли, будучи более внимательным к Мари, чем к Жервез, когда подавал ей блюда и наливал вино. Резкое замечание Жервез дало ему понять, что он награждает ее более привлекательную, по его мнению, сестру чересчур откровенными знаками внимания. После этого он постарался не благоволить ни к той, ни к другой, но было слишком поздно. Он уже внушил Мари мысль, что всецело принадлежал ей.
Заверив дам, что надеется с окончанием войны завладеть своими землями, Уолтер смог наконец-то увести беседу подальше от его личных проблем. Мари спросила, почему он решил, что король Генрих внемлет голосу разума теперь, если он не делал этого последние два года, лишний раз убедив Уолтера: она отлично знала о войне, но предпочитала помалкивать о ней.
– Потому что к Ричарду примыкают все новые и новые люди, – ответил Уолтер, – и, честно говоря, Ллевелин активно вступил в эту драку.
– Вы намекаете, что валлийский дикарь способен выиграть войну, которую не смогла выиграть добрая половина английской знати? – неприязненно спросила Жервез.
– Принц Ллевелин не дикарь, – ответил Уолтер, слегка снисходительно улыбнувшись, будто ему было известно нечто такое, чего не знала она. – Конечно, время от времени он склонен поступать, как варвар, чтобы заманить врага в ловушку или дурачить при публике самонадеянных глупцов, считающих его маленьким, ничтожным человеком. Насмехаясь над глупыми невеждами, которые, не познакомившись с ним как следует, смотрят на него свысока, как на грубого, нецивилизованного дикаря, Ллевелин просто забавляется. Его придворные только и ждут случая, чтобы посмеяться над теми, кто полон презрения.
– По-моему, насмехаться над своими гостями – крайне неприлично, – заметила Жервез, но насторожилась.
– О, сам принц Ллевелин всегда вежлив, – невинно обронил Уолтер, значительно преувеличив сей факт, ибо Ллевелин для достижения своей цели мог быть и грубым, и несносным. – Его речь полна поэзии и изящества, но иногда он задает вопросы, которые могут показаться бесхитростными, или делает замечания, которые можно посчитать наивными. Тиски ловушки сжимаются лишь в том случае, если кто-нибудь неблагоразумный отвечает с презрением или насмешкой. Со всеми же воспитанными людьми Ллевелин весьма обходителен. Но это пустая болтовня. Такая элегантная леди, как вы, просто не способна забыть о приличии и проявить нетерпение в речах даже с теми, чьи манеры немного грубоваты. Я уверен, что ни вам, ни леди Мари нет нужды опасаться подвоха со стороны принца Ллевелина.
Уолтер с облегчением заметил, что эта комбинация завуалированной угрозы и явно фальшивой лести, которую его личный опыт опровергал, заставила Жервез призадуматься. Зато Мари оставалась совершенно безучастной, хотя она отнюдь не собиралась проявлять грубость. Она отбросила эту идею, как только почувствовала, что Ричард прислал Уолтера как второго возможного претендента в мужья, и что свадьба в Билте позволит ей познакомиться с другими доступными мужчинами. Мари больше не злилась на Ричарда; она была вполне им довольна. Хотя она не находила Уолтера достаточно привлекательным внешне, он обладал хорошими манерами, прекрасным происхождением и немалым богатством. Мари была удовлетворена. Если ей не подвернется кто-нибудь с такими же качествами, оказавшись при этом еще и красавцем, она примет Уолтера.
Таким образом, Мари принялась обсуждать, что необходимо взять с собой в Билт. Поскольку Жервез не обрывала сестру, было ясно, что она больше не намерена даже симулировать нежелание ехать. Уолтер не сомневался, что, несмотря на множество гостей, в замке найдут отдельные покои и ложе для Ричарда, но он не был уверен в той же степени, что Жервез разделит это ложе со своим супругом. Мужчине не приличествовало задавать подобный вопрос; Уолтер пошел на компромисс и предложил перевезти в Билт кровать Мари – втайне думая, что сестры смогут спать вместе в случае необходимости, – прихватив с собой также кресла и подушки. Жервез закивала, но Мари рассмеялась.
– Я не знаю, удовлетворяет ли такое решение вопроса мою сестру, – сказала Мари, – но лично мне бы хотелось знать, какие одежды с собой взять. Будут ли наряды дам соответствовать последней моде? Настолько ли они бедны, что не могут позволить себе драгоценностей? Я не желаю оскорбить кого-либо не только своими манерами, но и нарядами.
– Я не слишком сведущ в подобных вопросах, – решительно начал Уолтер, – но можете не опасаться, что затмите своими драгоценностями других дам.
Ему вспомнились жемчужные, изумрудные и бриллиантовые реки, завоеванные для леди Элинор ее мужьями. Она всегда надевала эти украшения на придворные торжества. Мало чем отличались от ее драгоценностей и прекрасные дары леди Джоанны. Создавалось впечатление, что любящий супруг стремится утопить ее в пучинах лунных камней и сапфиров, Адаму больше всего нравились рубины, и они прекрасно сочетались с его темной розой – Джиллиан. У Саймона пока не появлялось подходящего шанса преподнести Рианнон драгоценные подарки, но Уолтер знал, что девушка едва ли нуждается в подношениях. Он вспомнил, как переливались на ее наряде всеми цветами радуги драгоценности, оставленные дедом.
– Не стоит вам беспокоиться и о том, – задумчиво продолжал Уолтер, – что ваши платья сочтут слишком модными. Роузлинд огромный порт, и леди Джоанна, по крайней мере, всегда одевается по самой последней моде.
