почти не вставая. Деньги, — а их теперь было очень мало, — так и таяли. Голод стоял на пороге. Больная старуха дрогла от холода, даже не имея возможности купить дров. К тому же она должна была скрывать от всех свое новое место жительства. Больная и измученная, она оказалась совсем одинокой.
С помощью негра Пита ей удалось распродать уцелевшие пожитки. А однажды, отправив леди Джен собирать милостыню, Жозен в ее отсутствие продала какому-то итальянцу за два доллара и голубую цаплю.
Цапля была единственной отрадой девочки, единственным живым напоминанием о недавнем счастье. Когда леди Джен под вечер вернулась в свою конуру и увидела, что Тони нет, она пришла в неистовое отчаяние, — даже Жозен испугалась.
С этого дня девочка утром и вечером бродила по соседним улицам, отыскивая свою милую цаплю. Когда Жозен в первый раз отправила ее на улицу собирать милостыню, леди Джен повиновалась. Она уже привыкла угождать старухе. После бегства с улицы Добрых детей Жозен совсем перестала заботиться о девочке и возненавидела ее. Старуха считала, что леди Джен была главной причиной всех ее бедствий. Отправляя в первый раз девочку на улицу просить милостыню, Жозен дала ей следующее наставление.
— Ни под каким видом не смей никому говорить, что мы жили на улице Добрых детей. Не рассказывай, что ты знакома с Маделон, с Пепси, с семьей Пешу и со стариком Жераром — вообще с кем бы то ни было из тех, кого знаешь. Не смей разговаривать с чужими людьми, никому не называй своего имени и адреса, где мы теперь живем. Пой, пой, пой и протягивай прохожим руку. Иногда можешь плакать, если тебе станет грустно. Но смеяться никогда не смей!
Девочка строго следовала этим приказаниям, за исключением одного: плакать публично. Как бы тяжело у нее на сердце ни было, она стремилась не выдать плачем своего горя. Можно удивляться, сколько сыпалось мелкой монеты в руки девочке, когда раздавалось ее пение на улице: иногда она возвращалась домой с туго набитым кошельком. Ее замечательный голос, робкий, приятный, бледное личико и грустные глаза трогали до слез каждого. Если бы Жозен не была такой скаредной и не продала голубую цаплю, она каждый день могла бы получать хорошие деньги. Но лишившись своей любимицы, леди Джен была не в состоянии петь на улицах; и когда прохожие просили, чтобы она порадовала своим прекрасным голосом, малютка отвечала рыданиями.
Леди Джен бродила по дворам, отыскивая свою голубую цаплю. Девочка трепетала от ужаса, когда к вечеру кошелек оказывался пуст. Осторожно пробираясь домой, она стремилась спрятаться за дверь, чтобы подольше не попадаться на глаза старухе.
Однажды утром, когда на дворе стояла холодная погода, леди Джен, как обычно, было велено идти на улицу — петь и собирать деньги. Девочка чувствовала себя совсем больной, и когда Жозен сказала, чтобы она не смела возвращаться без денег, малютка заплакала и впервые стала умолять о снисхождении. Она просила разрешить ей остаться дома, потому что не могла петь в такой холод, а главное, боялась злых мальчишек, которые накануне забросали ее грязью и пригрозили, если она посмеет показаться на их улице.
Неожиданное неповиновение девочки привело Жозен в бешенство. Она схватила ее и начала трясти изо всех сил, затем, размахнувшись, так сильно ударила по лицу, что у малютки зазвенело в ушах.
— Убирайся вон! — крикнула свирепая старуха. — И не смей возвращаться, пока не наберешь денег!
Впервые в жизни леди Джен получила пощечину. Она тотчас перестала плакать, вытерла слезы; с изумлением и негодованием пристально посмотрела на свою мучительницу и молча вышла из комнаты.
Спустившись с лестницы, оскорбленная девочка приложила холодную как лед руку к пылающей щеке, стараясь успокоиться. Немного передохнув, она побежала без оглядки, ни разу не оглянувшись на дом, где жила Жозен.
Оказавшись довольно далеко от ненавистного переулка и зная, что она теперь в безопасности — даже злые мальчишки ей теперь не угрожали, — леди Джен повернула на противоположную улицу, где до сих пор никогда не бывала.
Дул резкий ветер, но солнце ярко светило. Леди Джен закутала голову в поношенную маленькую шаль и стала бродить по городу.
«Если я обойду все улицы, — думала девочка, — то непременно попаду на улицу Добрых детей. Буду всех спрашивать, где живут Пепси или мисс Диана, а когда найду их, попрошу взять меня к себе, потому что я никогда, никогда не вернусь к тете Полине».
Мало-помалу леди Джен стала уставать. Вскоре она вышла на незнакомую широкую улицу. Это был красивый бульвар, по обеим сторонам которого возвышались большие дома с палисадниками у ворот.
Леди Джен присела на одну из скамеек, и ей невольно вспомнилась Пепси.
«Вот бы где ей погулять, — подумала девочка. — Здесь так хорошо! Как бы она, милая, обрадовалась, если бы вдруг увидела из окна, что к крыльцу подъезжает коляска, а в коляске я!..»
Но пока она мечтала, подул сильный ветер, и леди Джен стала дрожать от холода.
До фантазии ли было теперь бедной девочке, когда озноб охватил ее худенькое тело. Она перебежала на солнечную сторону и приютилась у подъезда какого-то дома. Поджав застывшие ножки, леди Джен старалась натянуть на них юбку своего плохонького платья.
Ах, если бы кто-нибудь показал ей дорогу к улице Добрых детей. Страшно только обращаться с вопросами к незнакомым людям — ведь тетя Полина строго-настрого запретила ей разговаривать с чужими!
«Разве вот что, — утешала себя девочка, — теперь я, к счастью, далеко от улицы, где живут злые мальчики; мне нечего их бояться… Может быть, попадется кто-нибудь из моих прежних друзей и отведет меня к Пепси. Например, месье Жерар! Он отыскал же меня, когда я потерялась на маскараде. А теперь ведь я не в маскарадном костюме, и лицо не закрыто маской, — так ему еще легче меня отыскать и отвести к своим. Мало того, я уверена, что он тотчас бросится разыскивать Тони и привезет ее завтра же к Пепси. Как я буду тогда счастлива!..»
Сказочные мечты успокоили бедного ребенка.
Прошло несколько минут. Перед домом остановилась женщина, она держала корзину с провизией и что-то жевала. Заметив, что леди Джен, которая с утра ничего не ела, жадно впилась в нее глазами, женщина остановилась и спросила:
— Тебе не хочется ли есть, милая?
— Очень хочется, — робко ответила леди Джен.
Добрая женщина подала ей свежий продолговатый хлебец и румяное яблоко, улыбнулась и пошла дальше. Леди Джен вернулась в свой уголок и с аппетитом принялась есть хлеб и яблоко.
Не более, как четверть часа спустя, мимо нее прокатилась тележка молочницы, повернувшая к соседнему дому. Девочка обрадовалась: уж не тетя Модя ли?.. Увы, нет. Леди Джен знала, что у тети Моди много заказчиков в богатых улицах; значит, нужно подождать, — и девочка принялась доедать яблоко.
Между тем время шло. Утолив голод и успокоив себя мыслью, что скоро, скоро покажется знакомая молочница, леди Джен сидела на прежнем месте, довольная тем, что сыта и, верно, скоро доберется до милой Пепси. Начинало темнеть, солнце скрылось за крышами домов, серый туман заволакивал улицу. Девочка стала подумывать, как ей теперь быть, и упрекала себя, зачем она так долго оставалась на одном и том же месте. Вернуться домой к Жозен ей и в голову не приходило, да к тому же она бы даже не нашла обратной дороги. Пришлось тронуться в путь в поисках улицы Добрых детей.
Первый раз в жизни леди Джен оказалась ночью одна на улице, она дрожала от страха. Когда на нее зарычала и хотела броситься большая собака, девочка опрометью вбежала в ближайшую парадную дверь, но грубый швейцар безжалостно выгнал ее оттуда. Продолжая брести по улицам, она нередко останавливалась перед окнами домов и заглядывала в них. Особенно ей понравился один дом. Окна его была ярко освещены. В комнатах по стенам висели картины, за зеркальными окнами с приподнятыми занавесями стояли цветы. Доносились голоса взрослых, детский смех, музыка; вдруг оттуда послышалось женское пение. Мгновенно малютка Джен вспомнила своего друга — мисс Диану — и тяжело вздохнула. Потом леди Джен очутилась перед одноэтажным домом. Кружевные занавеси на окнах были высоко приподняты, комната залита огнем. За роялем сидела мадам Ланье, а две прехорошенькие маленькие девочки — ее дочери — в белых платьях, с пунцовыми бантами на поясах, танцевали под аккомпанемент матери. Леди Джен прижалась к чугунной решетке дома и впилась блестящими глазками в веселящихся
