Видимо, и мать была поражена волшебством этого утра, потому что говорила она почти шепотом, словно молилась в высоком, пустом костеле, боясь громким словом вызвать гулкое, оскверняющее тишину эхо.
На восточной окраине Старого города, куда они забрели к вечеру, — остатки стен с бойницами. За ними спрятался монастырь бернардинцев с костелом.
— Когда Богдан Хмельницкий впервые начал осаду Львова, — рассказывает мать, — здесь был бастион шляхты.
От тех пор остались лишь выщербленные крепостные стены, обгорелый скелет иезуитской коллегии и казацкие сабли в Историческом музее. «Осталась еще легенда… Она переживет стены», — запишет Галан позднее.
Неожиданно мать испуганно оглянулась и схватила j Ярослава за руку.
— Пойдем отсюда скорее. Скорее! — торопила она.
— Что случилось? — Он тоже стал озираться по сторонам.
— Видишь — листовка… — Она кивнула на стену дома. — Могут подумать, что это мы… По следствиям затаскают… Пойдем!
— Сейчас, — Ярослав освободил руку. — Сейчас пойдем. Ты не волнуйся. Я только взгляну.
— Славко, не смей! — крикнула мать.
А он уже разглядывал приклеенный к стене революционный листок.
… А может быть, он никуда и не уезжал из Ростова? Львов лихорадило так, словно он готовился к осаде. Шныряющие по его улицам господа в штатском как две капли воды были похожи на тех самых ростовских вербовщиков, которые, потрясая кольтами перед носом испуганных мальчишек, требовали от них «добровольно» вступить в «святые дружины» Корнилова и Дроздова.
Поскольку тысячелетняя монархия Габсбургов приказала долго жить, «отцы нации» решили, что пришло самое что ни на есть время, чтобы стать у кормила власти.
Родилась недоброй памяти ЗУНР — так называемая буржуазная Западно-Украинская народная республика.
Галану не давала покоя листовка, увиденная им на львовской улице. «Да здравствует Советская власть!» Значит, уже здесь, не где-то в далекой России, бурлила, готовая вылиться наружу яростным, испепеляющим огнем, невидимая пока подземная лава.
Впрочем, такая ли уж и невидимая?..
Бывший товарищ по гимназии, которого он встретил, вместо приветствия тихо спросил:
— Слышал?
— Что?
— На фольварке скандал. Хлопцы там недавно вернулись из России. И помещика — по шеям!.. Сказали: «Вы здесь, братцы, отстали от жизни…»
— И чем это кончилось?
— Постреляли их…
— Я уже видел такое.
— Где?
— В Ростове… Только там это временно. Судя по всему, тех, кто стрелял, скоро самих поставят к стенке…
— Циркуляр наместника читал?
— Нет. Я недавно приехал.
— По восставшим приказано стрелять.
— И помогло? — с иронией спросил Галан.
— Как мертвому припарки. Во Львове бастовало несколько тысяч рабочих. И у нас было — в Перемышле, Стрые, Вориславе, Дрогобыче…
— А село поддерживает?
— Еще как! Все уезды в огне. Сокальский, Рава-Рус-ский, Гусятинский, Тернопольский… Словом — все… А ты как думаешь жить? — Теперь спрашивали Галана.
— Как все, — пожал Ярослав плечами и подумал: «Кто его знает! Можно ли с ним откровенничать? Столько лет не виделись…»
— Я слышал, твой тато вернулся из Талергофа.
— Вернулся. Еле ходит… С этого курорта больше возвращались на тот свет. Можно считать, что татови повезло…
— Да, давно мы с тобой не виделись… — Приятель изучающе посмотрел на Ярослава и вдруг тихо добавил: — А в нашей гимназии — кружок…
— Какой? — оживился Галан.
— Придешь — увидишь. Во всяком случае, мы с теми, кто бастует, но не с теми, кто расстреливает…
— Ну что же, — улыбнулся Ярослав. — Программа вроде бы подходящая. Приду обязательно… Наверное, найдем общий язык…
«А он, кажется, ничего парень», — подумал каждый из них друг о друге, когда они расстались.
Симпатии версальских миротворцев склонялись все больше к молодой панской Польше, и мировая буржуазия помогла ее войскам после недолгих стычек с украинским населением на долгие годы захватить Львов.
Все клятвы «отцов нации» о «незыблемости украинских основ» и «суверенитете» в мгновение ока стали прахом и пеплом, и ошалелые от великого множества бурно перемежающихся событий паны из Перемышльской гимназии не знали, что делать. Сегодня они срывали со стен классов листовки, кричащие: «Да здравствует Советская власть!», завтра — не менее красноречивые плакаты с грубо намалеванными чернилами лозунгами: «Долой польских оккупантов!»
Оградить «паству» от «крамольных влияний» не было уже никакой возможности. Гимназия митинговала. Произносились речи. Ораторы полыхали праведным гневом. И вдруг в один день все стихло: пришла весть — польские войска двинулись на Киев, а 7 мая 1920 года взяли его.
А потом события стали чередоваться со скоростью кадров кинематографа: Красная Армия, разгромив интервентов под Киевом и Житомиром, в июле 1920 года вошла в Западную Украину. Население Галиции всеми силами помогало советским войскам. Везде, где появлялась Первая Конная армия, много добровольцев из местной молодежи вступало в ее ряды. В августе 1920 года начались бои за Львов. Казалось, уже так близко освобождение, но Красная Армия вынуждена была отступить, и Западная Украина еще на девятнадцать лет осталась под игом колонизаторов, назвавших ее «Малопольшей».
…В 1922 году Галан сдал экзамены на аттестат зрелости.
— Куда же теперь? — поинтересовался отец. — Учебу надо продолжать. Кому нужен неуч?!
— Разве я спорю?.. — Ярослав удивился. — С чего это ты решил, что я не буду учиться?
— Просто слышал твой разговор с приятелями. Во Львовский университет вы не желаете. А, спрашивается, почему? Чем он для вас плох?
— Видишь ли, отец, — Ярослав старался говорить как можно мягче. — Ты не обижайся. Но мне кажется, ты уже где-то смирился с тем, что у нас идет сплошное ополячивание… А ведь это оккупация. И она не будет длиться вечно. И не бороться с ней нельзя.
— Видимо, тебе захотелось в тюрьму.
— В тюрьму попасть никому не хочется. Но хлопцы правы, бойкотируя Львовский университет. Украинские студенты туда либо не допускаются совсем, или сквозь мелкое сито отцеживаются процентной нормой.
— Но что-то же надо решать… Где ты будешь учиться? — Отец нахмурился.
— А я уже решил, отец… Поеду в Вену или Триест. Во Львове учиться не буду. Быть в наймах у соседей не пристало. Мне потом товарищам в глаза будет стыдно посмотреть…
— Наплевать мне на твоих товарищей! — рассердился отец. — А вот учиться в Вене, кажется, действительно дешевле. Обучение во Львовском университете сколько стоит?
— Триста злотых в год.
— Да, для моих плеч теперь это уже туговато…
