твоей дорогой госпоже Амаламене — отказывался взять жену или сожительницу, хотя у меня было много возможностей. Va?i, госпожа Аврора, между прочим, предлагала мне и тебя тоже.
— Акх, я могу понять, почему ты не захотел сделать меня женой или наложницей. Я нисколько не похожа на Амаламену, даже не девственница, хотя я и не слишком опытна в отношениях между мужчиной и женщиной. Однако, если ты согласишься взять меня с собой в путешествие, я обещаю, что буду очень стараться, я приложу все силы, чтобы научиться в этом отношении всему, что ты пожелаешь. И я ничего не попрошу от тебя по возвращении, сайон Торн. Когда наше путешествие завершится — или в любое другое время, — тебе надо будет лишь сказать: «Сванильда, достаточно». Я без всяких жалоб и сетований перестану быть твоей возлюбленной и с этого времени сделаюсь лишь твоей покорной служанкой. — Она протянула дрожащую руку, губы бедняжки тоже дрожали, когда она снова заговорила: — Пожалуйста, не отказывай мне, сайон Торн. Без госпожи или господина я всего лишь несчастная, бесприютная сирота.
Это тронуло меня. Когда-то я и сам был отверженным сиротой. Поэтому я ответил:
— Если ты собираешься с этого времени притворяться моей женой или наложницей, то не должна обращаться ко мне как к сайону или господину, тебе следует называть меня просто Торном.
Лицо Сванильды просияло, и даже с распухшим лицом и красными глазами она снова стала почти ослепительно хорошенькой.
— Так ты возьмешь меня с собой?
Она все-таки меня уговорила. Увы, к вечному своему сожалению, я взял Сванильду с собой.
2
И снова я положился на Данувий в качестве проводника: мы со Сванильдой направились вниз по его течению, по тому самому пути, по которому я двигался, сбежав из Скифии от Страбона. Хотя, как уже говорилось, я не склонен был выбирать дважды одну и ту же дорогу, но теперь с радостью и удовольствием показывал Сванильде разные достопримечательности и прекрасные пейзажи, которые запомнились мне в прошлый раз, и это сделало нашу поездку совершенно другой.
Поскольку мне уже доводилось путешествовать вместе со Сванильдой, я не сомневался: эта девушка окажется умелой и приятной спутницей, что она и доказала. Сванильда объяснила, что она не всегда была изнеженной служанкой, поскольку происходила из клана охотников и пастухов и выросла в лесу. Она не хуже меня обращалась с пращой, а уж готовила дичь несравнимо лучше. (Она даже захватила с собой небольшой чугунный котелок, мне это просто не пришло в голову.) К тому же Сванильда научила меня некоторым хитростям, о которых, как я думаю, старый хозяин и лесовик Вайрд даже и не подозревал. Я узнал, что, когда готовишь мясо, несколько березовых веточек в котелке помешают ему пригореть. Я узнал, что лягушек лучше ловить ночью, используя только факел из камыша и острую палочку, и что их задние лапки очень вкусные и сочные (этого я даже представить себе не мог), если потушить их с львиным зевом.
Я всегда был высокого мнения о Сванильде. Теперь же я начал ценить ее не только за то, что она была опытной путешественницей и настоящим товарищем, но также и за ее трогательную женственность. Я помню, как в нашу первую ночь, едва только мы покинули Новы, она просто чудом преобразилась, превратившись из бродяги, одетого в грубую одежду, в нежную и привлекательную молодую женщину.
В сумерки мы остановились на поросшей травой, нагретой солнцем поляне на берегу реки и приготовили на ужин зайца, которого я добыл в пути. После того как мы поели, я выкупался на мелководье, затем снова оделся и, вернувшись, начал готовиться ко сну. И только когда полностью стемнело, Сванильда тоже пошла купаться. Она плескалась довольно долго, я уже начал недоумевать, в чем дело. Как оказалось, она ждала, когда взойдет луна. Сванильда оставила свою грубую дорожную одежду у реки и появилась уже чистая — она шла соблазнительно медленно, маняще, чтобы я мог всю ее разглядеть, одетая только в лунный свет.
Когда Сванильда растаяла в моих объятиях, я произнес со смесью изумления и восхищения:
— Моя дорогая, ты точно знаешь, что и когда надо надевать.
Она рассмеялась, затем сказала застенчиво:
— Но… есть и другие вещи… я говорила тебе… ты можешь научить меня…
Ну, я уже понял, что мало чему могу обучить свою спутницу относительно жизни в лесу. Однако я с удовольствием объяснял ей некоторые другие вещи, и Сванильда оказалась прилежной и старательной ученицей — возможно, потому, что я предпочел обучать ее играючи, а не при помощи наставлений. Например, взять хотя бы то, как я познакомил ее с греческими словами, касающимися женской груди, словами, которые изучил в Константинополе. Сванильда сочла их поучительными и интригующими, потому что на нашем старом наречии для обозначения этой части тела существовало лишь одно слово.
— То, что мы называем brusts, в целом грудью, — сказал я, — на греческом называется kolpo?s. Но каждая по отдельности, — я нежно обхватил одну из ее грудей, — это masto?s, а эта ложбинка между ними, — я нажал пальцами, — называется steno?n. А эта передняя часть каждой masto?s — stetha?ne, — мой палец обвел сосок, — а это маленькое уплотнение в центре stetha?ne греки именуют thele?. И, акх, смотри, что происходит с thele? при малейшем моем прикосновении. В таком возбужденном состоянии, Сванильда, он называется hruso?s.
Она затрепетала от радости и спросила:
— Как ты думаешь, Торн, почему греки сочли нужным придумать все эти названия?
— Они всегда считались самым изобретательным народом на свете. Полагают, что они гораздо чувственней и необузданней, чем представители северных рас вроде нашей. Возможно, греки изобрели эти слова — и еще множество других, описывающих другие части человеческого тела и их назначение, — чтобы заниматься любовью, еще больше отдаваясь чувствам. Или, может быть, чтобы наставлять девственниц и неискушенных юношей, которые были новичками в искусстве любви. Как ты заметила — а сейчас и сама почувствовала, — простое упоминание этих слов и объяснение, для чего они служат, оказывает чудесное воздействие на женское тело.
Можно догадаться, что мы сочли свое путешествие таким приятным, что не только не торопились, но даже склонялись к тому, чтобы оно длилось как можно дольше. Примерно через пару недель мы все-таки добрались до Дуростора, города-крепости на берегу реки, и сняли там покои в уютном hospitium. Я оставил Сванильду нежиться в местных термах, а сам отправился в praetorium Италийского легиона. Его командир, с которым я познакомился в прошлый раз, как выяснилось, уже довольно давно вышел в отставку. Но его преемник, разумеется тоже подчиненный Теодориха, встретил королевского маршала очень радушно. Он напоил меня знаменитым местным вином и пересказал последние новости из Новы. Это были самые обычные доклады, в них не было ни слова об угрожающих действиях Страбона и его предполагаемых союзников ругиев. Таким образом, я не видел необходимости прервать свои поиски и вернуться к Теодориху.
— Тебе также нет нужды, — вежливо заметил командир гарнизона, — совершать это утомительное путешествие по суше, сайон Торн. Почему бы тебе не нанять лодку и не отправиться со всеми удобствами вниз по течению Данувия? Ты доберешься до Черного моря гораздо быстрее и вдобавок не устанешь от путешествия.
Я отправился на берег в поисках лодочников. И представьте, именно там набрел на первый след древних готов.
Второй или третий лодочник, к которому я обратился, оказался и сам таким старым, что вполне мог быть одним из этих древних готов. Он поинтересовался, с оттенком недоверия, зачем мне платить немалую цену за лодку до Черного моря, если я не собираюсь перевозить в ней товары. Поскольку ничего секретного в моем поручении не было, я откровенно рассказал старику, что хочу отыскать прародину готов.
— Акх, тогда самой простенькой лодочки будет вполне достаточно, чтобы найти ее, — сказал он. — Тебе не понадобится плавать вокруг всего морского побережья, разыскивая эту землю. Могу заверить тебя — готы еще в незапамятные времена поселились там. Это место называется устьем Данувия и находится как раз там, где большая река впадает в море.
Я в свою очередь тоже недоверчиво спросил его:
— Откуда ты это знаешь?
