отечества, и, главным образом, в Киеве. Здесь, в особенности, столь отвратительные ничтожества, как Шлихтер и Ратнер, изрыгали самые неистовые хулы на величайшие святыни русских людей — их любовь к Государю и родине.
Увы, — тем более поразительною и вопиющею о законном возмездии становится роль Витте!..
В ней, преимущественно, следует искать объяснения того, что киевские власти находились в жалкой, загадочной летаргии, а своекорыстный бунт евреев и «шаббесгоев» развивался с нигде еще невиданным дерзновением…
Ж. Объявленное так внезапно военное положение, разумеется, не соответствовало планам «освободителей», и власть могла бы дать им быстрый отпор. Но, по странной, — чисто масонской «случайности», самое распоряжение генерал-губернатора Клейгельса от 14-го октября представлялось незаконным, с формальной стороны, как ввиду того, что полномочия генерал-губернатора и вообще не могли быть передаваемы командующему войсками округа, так и потому, что ни командующий войсками, ни корпусный командир, ни даже кто-либо из начальников воинских частей, хотя бы и равный гражданскому губернатору по должности, не мог быть поставляем в зависимость от него, а тем более — от чинов полиции. Между тем, за силою «Правил о содействии войск гражданским властям», именно эти последние, а следовательно, и чины полиции решают вопрос о применении военной силы. Вследствие чего, собственно, необходимость обратиться к оружию для подавления восстания в Киеве привела к этой, а не иной мере и какое, в действительности, значение играл здесь «граф Полусахалинский», — говорить теперь бесполезно. Но что военное положение не могло быть введено генерал-губернатором, — это являлось несомненным.
К довершению невзгод, в ночь на 18-е октября, генерал-лейтенант Клейгельс был уволен от должности генерал-губернатора, а в 11 часов утра, 18-го же октября, он сдал эту должность, за отсутствием командующего войсками, генерал-адъютанта Сухомлинова, его помощнику, генерал-лейтенанту Карассу, — кажется, недостаточно подготовленному для таких чрезвычайных обязанностей.
Столь загадочными событиями не приминули, конечно, воспользоваться «Всемирный кагал» и Бунд, — ещё в особенности потому, что, наряду с означенным, юридическим исходом вопроса, бесплодным оказалось и фактическое его течение.
Задача «избранного» народа разрешалась тем беспечальнее, что — вместе с отсутствием генерал- губернатора, не было в Киеве и губернатора, а, в свою очередь едва лишь назначенный, вице-губернатор Рафальский отличался уже полною неопытностью.
Результаты не замедлили обнаружиться, начиная, разумеется, с «истинно еврейских» газет.
Генерал-адъютант Императора Александра I, Ламберт, отметил, уже в свое время, основную черту «политики» кровожадного Альбиона: «Жизнь англичан — это естественная история акул. Всегда на стороже кораблекрушений, они никогда не чувствуют себя лучше, как после штормов и бурь…»
Но если эта характеристика верна для «просвещенных мореплавателей», то, быть может, она еще справедливее для «избранного народа». Что же касается иудейских газет, то их, уже без сомнения, нельзя ни с чем сравнить ближе, как именно с акулами. Спокойное плавание государственного корабля для них убийственно, — то ли дело хорошенький ураган!.» Впрочем, не дурны бывают крушения и в простую бурю, а когда и её нет, — можно пустить в корабль финляндскую бомбу или японскую мину. Истинно еврейские газеты отдают
Вследствие соглашения «издателей, редакторов, сотрудников и наборщиков», — газеты: «Киевские Отклики», «Киевское Слово», «Киевская Газета» и «Киевские Новости», уже 14-го октября, не вышли, объявив, что временно прекращаются и ограничатся печатанием телеграмм по «освободительному» движению. Один лишь «Киевлянин» появился обычно, В свою очередь, как бы выжидая наступления заведомого, решительного события, «сознательные пролетарии» избегали только столкновения с полицией и войсками. Но с тем большим, чисто еврейским нахальством они стали принуждать мирное население к забастовкам. Врываясь в учебные заведения, фабрики, мастерские, даже в аптеки, они повсюду требовали закрытия и прекращения занятий, работы и торговли. Где увещания не действовали, там «летучие» отряды революционеров прилагали силу: вышибали окна, избивали и калечили людей, в вагонах трамвая отнимали у вожатых рукоятки от моторов, перерезывали соединения с роликами, уничтожали стекла в вагонах, ранили пассажиров, — наконец, сбрасывали и самые вагоны с рельсов.
Пятнадцать адвокатов пытались, — на память потомству, — прекратить деятельность судебных учреждений, и если не успели в этом, то исключительно благодаря твердости председателя Окружного Суда. Другая толпа агитаторов, беспрепятственно, проникла в почтово-телеграфную контору, на Большой Владимирской улице, и предложила служащим, — «во имя гражданских мотивов», прекратить занятия, угрожая явиться с бомбами и заставить это сделать силою. На требования начальника конторы, командовавший охранным взводом фельдфебель возразил, что, не имея инструкций, он не знает, как ему быть. Такое же, впрочем, отсутствие распоряжений замечалось и по отношению к другим воинским частям, которые во весь этот день, хотя для прекращения беспорядков и двигались по городу до крайнего утомления, но без всякой пользы для дела.[182]
З. Между тем, бунт ревел и разгорался. И, чему нельзя не удивляться, так это — факту, что ни сами «освободители», конечно, ни военные или судебные власти, и поныне, не затрагивали вопроса о том, как могли произойти события 18 октября, когда охрана порядка в Киеве, — уже с 14 октября, была передана войскам?!.
Наоборот, не говоря о предварительном следствии, — даже на суде, от времени до времени, — без сомнения, по инициативе представителей гражданских истцов и вопреки распоряжениям председателя, контрабандою проскальзывали показания евреев и шаббесгоев о «попустительстве» войсковых частей «погромщикам». В переводе на русский язык, этим выражался гнев кагала на то, что и сами войска не спешили принимать его сторону, т. е. не помогали революции, Таким образом, не довольствуясь бездействием властей, доведшим до публичного глумления сынов Иуды над святынями России, кагал, — себе на потеху, продолжал, в сущности, «дело освобождения», да еще и перед теми самыми «подсудимыми», которые, по справедливости, должны бы являться свидетелями к обвинению кагальных же старейших в «организации» государственной измены…
То же, что изложено выше о событиях 14 октября, происходило, разве лишь с некоторыми вариантами, и в последующие дни — 15-го, 16-го и 17-го октября, — невзирая на решение военных властей не допускать, с 15-го октября, митингов в университете и политехникуме, которые, с этой целью, были даже оцеплены войсками. Начались столкновения студентов с военными чинами — на почве взаимных оскорблений. Шайки еврейских агитаторов, всяческими насилиями, продолжали воспрещать занятия и торговлю. Стал, наконец, собираться и праздный люд. На улицах показалось много любопытных, причем среди всей этой массы распространялись слухи — об успехах революционного движения.
Попытки конных воинских частей рассеивать скопища встречали уже открытое противодействие.
В казаков кидали камнями, — те отвечали нагайками, но оружия не употребляли. Среди толпы, откуда евреи бросали камни в казаков, был задержан приват-доцент университета Леонтович — с пятью студентами и доктором Женевского университета Екатериною Керкес. При обыске в «Петербургской» гостинице, выстрелом из браунинга, неизвестный еврей тяжело ранил околоточного надзирателя Вольского, но и сам был убит караульным солдатом.
Гармонируя с общею безнаказанностью «выступлений», — ещё 15-го октября, под председательством Шлихтера, в университете, происходил митинг, а в актовом зале был выставлен большой красный флаг с инициалами партии социалистов-революционеров. Оттуда исходили все исполнительные распоряжения. Туда же направлялись группы студентов и воспитанников средне-учебных заведений, равно как еврейская молодежь всевозможных профессий. На университетском же дворе, составлялись отряды забастовщиков и рассылались по всему городу Киеву.
В ночь на 16-е октября, при арестах социал-демократов и социал-революционеров, был пойман и отправлен в тюрьму принимавший злодейское участие в митингах, помощник присяжного поверенного, «народный предводитель» и уже бесспорный еврей — Ратнер. Что же касается «казака» Шлихтера, то его нигде и никак найти не могли, — он скрывался в одной из университетских квартир…
Впрочем, и Ратнер «страдал за народ» недолго. По распоряжению генерал-губернатора, — должно
