столько времени, чтобы провести судебное разбирательство.
Офицер рассмеялся.
– Этих негодяев судит сам Бог. У нас, знаете ли, нет возможности тратить месяцы на поиски доказательств и составление обвинений. Мы устроили что-то вроде лотереи: на кого жребий выпал, тому и к стенке.
– На заре существования инквизиции, – промолвил я с непроницаемым лицом, – когда инквизиторы знали, что в городе есть еретики, но не имели возможности отличить их от невинных, они приказывали уничтожать всех без разбору. Торквемада, великий инквизитор, говорил так: «Убивайте всех подряд, а уж Господь на Небесах сумеет отличить праведников от грешников».
Гуэрреро зевнул и хлопнул себя по ляжке.
– Прекрасно, дон Ренато. Я передам ваши слова генералу. Ему будет приятно узнать, что его методы санкционированы церковью.
Зеваки глазели на казнь с крыш домов, расположенных на склоне холма: там собирались целые семьи, словно на театральное представление. Таким же манером они, помнится, любовались и битвой за зернохранилище. И снова побежденным доставались глумление и насмешки.
* * *
Кальеха занял кабинет Риано, губернатора, погибшего при обороне зернохранилища.
Меня доставили в примыкавшую к кабинету прихожую, и мне пришлось проторчать там целый час, созерцая нескончаемый поток входивших и выходивших офицеров и гражданских лиц, но никто из них не взглянул на меня дважды, не говоря уж о том, чтобы назвать по имени. К счастью, в прежней жизни мне приходилось иметь в Гуанахуато дело только с носителями шпор да богатыми креолами, а все они здесь если не погибли, то бежали в столицу.
Я размышлял о человеке, с которым мне предстояло встретиться. Я немного знал об этом генерале, которого некоторые за глаза называли «китаезой». Никаким китайцем Кальеха, разумеется, не был и прозвище свое получил из-за желтоватого оттенка кожи: то ли переболел желтухой, то ли обладал желчным характером. В дни моей юности гости, собиравшиеся у Бруто, частенько обсуждали за столом некоего видного офицера по имени Феликс Мария Кальеха дель Рей. Он был известен раздражительным нравом, но скрупулезностью и педантичностью в военном деле; поговаривали также о его льстивости и жестокости. Но, несмотря на вспыльчивость и крайнюю требовательность, солдатом Кальеха считался хорошим и в армии его уважали. Он был выходцем из знатной семьи и родился в Медине-дель-Кампо, в старой Кастилии. Будучи еще совсем юным, Кальеха принял участие в неудавшейся кампании в Алжире. Прибыв в Новую Испанию около двадцати лет назад, он служил в различных пограничных формированиях, пока из Мадрида не поступил приказ о создании десяти бригад колониального ополчения. Кальеха был назначен командиром бригады в Сан-Луис-Потоси, женился на самой богатой из тамошних невест и благодаря своему происхождению и приданому супруги стал первейшим из местных гачупинос
Падре, в своей несказанной мудрости, предвидел, что этот генерал окажется самым опасным нашим противником. Почти сразу же после того, как в Долоресе прозвучал призыв к независимости, Идальго послал отряд всадников на гасиенду Кальехи в Бледос, чтобы арестовать генерала. Однако Кальеха в последний момент успел бежать и укрепился в Сан-Луис-Потоси. Поскольку солдат в его распоряжении поначалу было немного, ему потребовалось время, около двух месяцев, чтобы собрать вокруг себя боеспособную армию.
Когда я наконец переступил порог кабинета, генерал воззрился на меня, мягко говоря, без восторга.
Я отвесил низкий поклон.
– Дон Феликс, для меня большое удовольствие...
– Вы вор и бессовестный лжец!
Черт, он знает, кто я такой. Все пропало!
– Вы негодяй, человек без чести, совести, достоинства и доброго имени!
Что я мог на это сказать? Похоже, мне скоро предстоит болтаться на одной из тех виселиц, что я видел сегодня в городе. Неожиданно генерал объявил:
– Ваш дядюшка, да будет земля ему пухом, говорил мне о вас.
Вот тебе и на: оказывается, Бруто в свое время толковал обо мне с Кальехой!
– Его смерть лишь приумножила ваши прегрешения.
– Дон Кальеха...
– Молчать! Вы презренный негодяй!
Он стукнул рукой по столу, на котором лежал пистолет, потом посмотрел на оружие – и его лицо исказила гримаса. Ого, похоже, генералу не терпится пристрелить меня на месте.
Однако он усилием воли овладел собой.
– Вы трусливый пес и не вызываете у меня ничего, кроме отвращения. Я надеялся, что наши пути никогда не пересекутся, и если сейчас мы встретились, то лишь из-за прискорбной кончины вашего дяди. То, что вы живы, в то время как ваш достойный дядюшка и ваша благочестивая тетушка мертвы, есть оскорбление самого Бога!
Достойный дядюшка и... тетушка? Но Бруто никогда не был женат. У меня отроду не было тетушки.
– Я не... эээ... не вполне...
– Молчать! Вы не должны были допустить, чтобы этот грязный lepero, этот вонючий пес Завала убил ваших родных.
Я открыл было рот, но тут же снова захлопнул его, ибо вспомнил, что маленький диктатор приказал мне заткнуться.
– Как можно было позволить ему погубить вашу прекрасную тетушку! Нет, каково – грязный пеон бесчестит испанку? Да настоящий мужчина отдал бы жизнь, только бы не допустить такого!
Я попытался выразить согласие, но лишь промычал что-то невразумительное.
– Я отсылаю вас в столицу в сопровождении вооруженного отряда, и радуйтесь еще, что не в цепях. Вы прибыли в колонию из Испании с весьма дурной репутацией, позорящей вашу старинную благородную фамилию. Покойный дядюшка много раз сетовал мне на ваши проступки. Не сомневаюсь, если бы только наш благословенный народ не вел сейчас войну с Францией, вы бы гнили в королевской тюрьме. А теперь прочь с глаз моих!
Я уже почти вышел за дверь, когда он добавил:
– Я порекомендую вице-королю отправить вас на стены, чтобы вы находились в первых рядах защитников города. Может быть, после столь бесчестной жизни вы хотя бы умрете достойно.
* * *
Жизнь была хороша. Все-таки как удачно, что из Испании недавно прибыл племянник дона Умберто, донельзя испорченный злодей, ну просто исчадие ада. Правда, уверенности в том, что кровавый убийца – приятель Изабеллы и вправду родной племянник покойного маркиза, у меня не было, но в тот момент это не имело особого значения. Кем бы ни являлся на самом деле Ренато, откуда бы он ни приехал, его имя спасло мне жизнь. Во всяком случае, пока.
Той ночью я прекрасно отужинал в таверне, переспал с puta, потом еще с одной... Я чувствовал на себе благоволение Бога. Он простил мои несчетные прегрешения. Правда, где-то на задворках сознания промелькнуло было подозрение, что Он сберег мне жизнь сейчас, дабы впоследствии я встретил худшую, более сообразную моим провинностям участь, но я выбросил эти соображения из головы: в данный момент все было прекрасно.
На следующее утро я присоединился к отряду драгун, сопровождавших гонца с сообщением для вице-короля. Путешествие вместе с ними до Мехико вполне могло закончиться для меня на эшафоте, но при помощи верного Урагана я надеялся избежать подобной участи и собирался сделать это при первой же возможности.
Мы были уже в двух днях езды от Гуанахуато, когда я получил от лейтенанта, командовавшего драгунами, приказ пригнать замеченную вдалеке корову, чтобы сварить из нее обед. Правда, он послал со мной двух драгун, но я быстро с ними расправился, оставив обоих конвульсивно дергающимися в луже
