— Потому что ты ненавидишь меня! Это понятно — я исковеркал твою жизнь. Обрюхатил и бросил!
— Нет! — крикнула она. — Я любила тебя когда-то. И, думаю, буду любить всегда. А ненавижу я себя — за то, что дала тебе такую власть над собой! — Слезы быстро наполнили ее глаза, потекли по щекам. — Когда мы познакомились, я думала — встретила обыкновенного человека, как и я. Мечтала о том, что ты получишь степень, найдешь работу — недалеко от Нантикока, если повезет. Мы поженимся, думала я, и будем вместе жить, заведем детей. Как мои родители — двое обыкновенных людей, которые любят друг друга.
— Но ты ошиблась! — резко ответил Якоб.
— Да. Очень сильно ошиблась. И не могу просить тебя отречься от всего, что у тебя есть. А пока это так, у нас не может быть общего будущего.
— Ты права, — сдавленным голосом сказал он. Его глаза смягчились. — А то, что ты сейчас сказала, правда?
— Да, у нас не может быть общего...
— Нет, что ты любила меня... и всегда будешь любить...
Эллисон кивнула:
— Но что толку, если это улица с односторонним движением... если ты не любишь меня.
— Люблю я тебя или нет, это несущественно, — холодно произнес Якоб.
Эллисон почувствовала, что ее лицо от стыда вспыхнуло огнем. По щекам побежали слезы, как она ни старалась сдержать их.
— У меня будет трон, — твердо заявил Якоб. — И у меня будешь ты! Я не собираюсь отказываться ни от того, ни от другого.
— Я уже говорила тебе: твоей любовницей я не стану! Это не жизнь для меня — делить тебя с другой женщиной, жить с тобой врозь и целыми днями думать, когда я снова тебя увижу... если увижу. И для Крея это не жизнь — иметь приходящего отца.
Его руки обхватили ее дрожащие плечи, и он притянул Эллисон к себе.
— Элли, сделанного не переделаешь! У нас ребенок. Мы уже были любовниками и создали новую жизнь. Как бы ты к этому ни относилась, но у тебя есть ко мне чувства. И у меня к тебе тоже — не будем сейчас уточнять, какие именно. — Он говорил торопливо, словно боялся, как бы что-то не помешало ему высказаться. — Но я не из тех мужчин, которые соглашаются на меньшее, и найду способ сохранить и тебя, и свой титул, и Крея.
Он городит чепуху... дикую несуразицу... чудес ведь не бывает! Мыслит как ребенок, ни в чем не знавший отказа. Не понимает, что мир живет по своим собственным законам, изменить которые не в его власти.
Она уже собралась было возразить, но Якоб быстро накрыл ее губы своими и поцелуем заставил молчать.
— Ты моя, — сказал он, заранее отметая все возражения. — Ты только что совершила ошибку, когда призналась, что любишь меня. Я уже был готов отпустить... Но теперь не откажусь от тебя, Элли, ни за что на свете!
В дверь постучали. Не ожидая разрешения, в кабинет вошел худощавый человек в темно-сером костюме.
— Фредерик! — Голос Якоба прозвучал резко.
Эллисон попыталась высвободиться из объятий Якоба, но тот держал ее крепко.
Глаза старика мельком скользнули по Эллисон, словно она была предметом мебели.
— Через пять минут у вас встреча с министром финансов, ваше королевское высочество, — объявил он.
— Да, да. Я помню!
— Пожалуй, я пойду — посмотрю, как там Крей, — пробормотала Эллисон.
— Хорошо, иди, — проговорил Якоб, многозначительно глядя ей в глаза. — Увидимся позже. Не ложись до моего прихода.
Выйдя из кабинета, она прислонилась к стене и медленно сосчитала до десяти. Потом принялась считать еще раз. Через минуту или две дыхание ее успокоилось и сердце перестало бешено колотиться. В том, что произойдет этой ночью, у нее не было никаких сомнений.
Как Якоб продержался до конца совещания, он и сам не понял. Эллисон стояла перед глазами. Министр финансов, всегда напоминавшая ему Мэгги Тэтчер, пришла с длинным списком бюджетных реформ. Предстояло обсудить серьезные проблемы и принять важные меры, касающиеся жизни страны. К вечеру наконец пришли к соглашению, выработав несколько компромиссных решений.
Оставшись один в зале заседаний, Якоб взглянул на часы. Уже вечер, но Элли, возможно, все еще работает.
Дверь в библиотеку была прикрыта, значит, там кто-то есть.
Якоб толкнул дверь и вошел.
— Элли? Ты здесь?
За столом, обложившись документами и старыми книгами, сидел Томас.
— Она ушла с час назад.
Якоб обвел глазами комнату. Снятые с полок стопки книг стояли в каком-то уму непостижимом порядке.
— Похоже, она тут потрудилась.
— Да, — сказал Томас. — И даже очень!
Якоб пошел было к двери, но передумал и вернулся назад.
— Что ты читаешь?
— Просто старый роман. Его порекомендовала Эллисон... то есть ее королевское высочество. Я подумал — посижу почитаю немного до ужина, если я вам не нужен.
— Конечно, сиди и читай! — Якоб сделал разрешающий жест. Он был рад, что эти двое ладят друг с другом. Томас обычно не делал попыток ближе познакомиться с другими женщинами, которые мимолетно проносились через жизнь его хозяина. — Меня, возможно, гм... не будет сегодня за ужином. — В отличие от всех других слуг, которые ели на кухне, у Томаса, считавшегося не только телохранителем, но и товарищем принца, было постоянное приглашение к семейному столу.
— Опять собираетесь работать допоздна?
— Да, что-то вроде того, — пробормотал Якоб, закрывая за собой дверь библиотеки.
Надо найти Элли! Обнять ее, вновь утвердиться в своем исключительном праве на нее, навсегда!
Не постучав, он ворвался в спальню с бурно колотящимся сердцем. Быстрым взглядом окинул кровать, уголок для чтения, туалетный столик. Ее нигде не было видно.
И тут Якоб услышал тихий, едва уловимый звук, доносящийся из детской.
Кто-то поет?
Он шагнул к решетчатой двери. От представшего его глазам зрелища перехватило дыхание: Элли в свободно ниспадающем до щиколоток белоснежном халате с кружевным воротником укачивала на руках Крея, сидя на стуле возле его постели и тихо напевая колыбельную. Длинные светлые волосы спускались по плечам за спину. Голова была прислонена к деревянным столбикам кроватки, глаза закрыты.
Ступая на цыпочках, Якоб вошел в детскую. Здесь пахло детской пудрой и духами Эллисон. Подойдя, он не нашелся, что сказать, поэтому просто стоял, ощущая себя частью своей маленькой семьи.
— Обычно я не укладываю его так рано, — шепотом сказала Эллисон, не открывая глаз, но каким-то образом зная, что Якоб рядом. — Мы целый час играли в пятнашки, чтобы устать.
Якоб улыбнулся и осторожно положил руку на головку малыша.
— Похоже, мама устала не меньше, чем сын.
— Подожди, сейчас у меня откроется второе дыхание. — Ее глаза распахнулись — ярко-синие, живые.
Какая страсть прозвучала в ее голосе! Да и сам он не мог припомнить другой женщины, которую желал бы сильнее. Все они так легко приходили и уходили, словно приносимые и уносимые Дуновением
