противника. Сохранился и другой документ: письмо к жене участника этих боев, бывшего директора Симферопольского авторемзавода имени Куйбышева Владимира Михайловича Розенфельда: «Переживаю сейчас дни величайших боев. Не могу не писать, что мужество, героизм и отвага проявляются в самых широких размерах. И вечно будут помнить фашистские гады эти беспримерные дни».
Силы иссякали, заканчивались не только снаряды, но и патроны. Не осталось ни одного танка. После трагедии Крымского фронта враг продвинулся далеко на Кавказ, и теперь снабжение Севастополя стало архисложным. В глубине души не только высшие командиры уже понимали, что дальнейшая оборона Севастополя приведет только к неоправданным потерям. Противник безнаказанно топил авиацией наши транспорты, защищать которые из-за отсутствия у нас авианесущих кораблей (одна из личных ошибок Сталина) было невозможно. Несмотря на то, что среди защитников Севастополя оставалось немало и тех, кто оборонял Одессу, в возможность успешной эвакуации уже никто не верил. Как показали дальнейшие события, ее никто и не планировал.
28 мая 1942 года Военный совет Северо-Кавказского фронта подписал директиву N 00201/0П, в которой говорилось:
Не имея возможности оказать Севастополю реальную помощь людьми, снарядами, Верховное командование, по-видимому, решило добавить к «кнуту — пряник» и вдруг обрушило на защитников города «золотой дождь» наград. Если до сих пор звания Героя Советского Союза был удостоен только летчик Яков Иванов, совершивший в небе над городом воздушный таран, за что Указом от 17.01.42 г. он первым из севастопольцев получил это высокое звание, то в июне 1942 года начался прямо-таки звездопад.
4 июня 1942 — летчик Филипп Герасимов;
14 июня 1942 — летчики Михаил Авдеев, Иван Алексеев, Мирон Ефимов, Евгений Лобанов, Георгий Москаленко, Николай Наумов, Николай Остряков, Николай Челноков.
То, что все Герои Советского Союза — летчики, а защищают Севастополь моряки и пехотинцы — нелепость, которая очевидна, что называется, невооруженным глазом. Ошибку стали срочно исправлять.
16 июня 1942 издается Указ о присвоении звания Героя Советского Союзу краснофлотцу Ивану Голубцу. Кстати, он оказался первым Героем в СССР из числа рядового состава армии и флота. Мне доводилось общаться с сослуживцами Ивана Голубца, и, как они рассказывали, столь высокое звание, которое было присвоено их товарищу, породило недоумение. Дело в том, что возвратившийся из увольнения старший матрос Голубец был нетрезв. Увидев пожар на тральщике, он бросился сбрасывать в море мины, от полученных ожогов скончался, как подвиг все это окружающими не воспринималось.
20 июня 1942 звание Героя Советского Союза присваивают разведчице Марии Байде, артиллеристу Абдулхаку Умеркину и политруку Михаилу Гахокидзе.
Мария Карповна Байда, с которой мне потом доводилось общаться, рассказывала, что даже не успела получить Звезду Героя.
За два дня до падения Севастополя И.В. Сталин обратился к защитникам Севастополя со словами благодарности и призывом удержать черноморскую твердыню. Это был приговор. Ни о какой эвакуации уже не было и речи.
Со всех рубежей к Херсонесу сходились все, кто еще не погиб, не попал в плен. О том, что от окончательной катастрофы отделяют уже не дни, а часы, командование Черноморского флота уже знало и предприняло решительные меры, но только в отношении себя…
30 июня вице-адмирал ф. С. Октябрьский сообщает в Москву наркому ВМФ Н.Г. Кузнецову и в Краснодар комфронту С.М. Буденному, что «организованная борьба возможна максимум 2–3 дня». Он просит разрешения «вывезти самолетами 200–250 ответственных работников, командиров на Кавказ, а также самому покинуть Севастополь».
Разрешение было получено. Трудно без возмущения и стыда читать эти строки о позорном предательстве ста тысяч севастопольцев. Но разве не так поступали наши руководители и в дни Чернобыльской трагедии, когда простой люд выгоняли под радиацию на первомайское шествие, а своих детей и жен отправляли в безопасные районы?
В Цусимском сражении командиры кораблей либо последними оставляли их, либо, стоя на капитанском мостике, погружались в морскую пучину. Не было ни единого случая, чтобы офицер флота российского опозорил свое высокое звание, а тем более это сделал адмирал.
На «Титанике» мужчины пропускали вперед женщин и детей, уступая им место в шлюпке, прекрасно понимая, что сами они уже не спасутся. По нашему понятию — это были буржуи и капиталисты.
У адмиралов Ф.С. Октябрьского, Н.М. Кулакова и иже с ними мораль была совершенно иная, а спасение собственной жизни представлялось значительно важнее таких понятий, как честь командира, воинский долг.
В Севастополь прибыло две подводные лодки, а также было выполнено несколько самолето-вылетов. Тяжело раненного комдива 172-й И.А. Ласкина поместили на лодку. Там же был и командарм Петров, чье честное сердце разрывалось от стыда и позора. В глубине души он еще надеялся, что сможет на Большой земле что-либо сделать для организации эвакуации.
Секретарь Крымского обкома партии Федор Дмитриевич Меньшиков, по-видимому, чувствовал то же самое, а потому вместо себя посадил в уходящий самолет первого подвернувшегося под руку раненого, а сам остался вместе с десятками тысяч обреченных на смерть людей.
Бывший начальник артснабжения 514 с.п. 172 с.д. Григорий Павлович Сорокин рассказывал мне, как исчисляемая десятками тысяч толпа стояла у моря в ожидании кораблей. Наконец кто-то их увидел, и люди бросились вплавь. Сам Сорокин, как и большинство оставшихся на берегу, плавать не умел, к тому же был ранен, да и корабли были, по-видимому, так далеко, что он их и не видел.
Я с изумлением слушал его рассказ, а потом тихо заметил, что кораблей не было. Григорий Павлович побледнел: «Как не было? Это значит, что они все утону-ули?!»
Можно только скорбеть о том, что ничего не было предпринято для спасения людей, а особенно — в части задействования малых кораблей. Многие защитники города на самодельных плотах, на автомобильных камерах, на лодках выходили в море и спасались. Командующий артиллерией отдельной Приморской армии полковник Н.К. Рыжи таким образом достиг берегов Турции, где его передали в Советское посольство.
Оказался незадействованным весь малый флот, а это 325 рыболовецких судна, которые потом все были либо уничтожены нами, либо попали в руки врага. Использовать же их для эвакуации защитников Севастополя командование флота не решилось, так как не имело приказа на эвакуацию.
Рассказывают, что когда командарм Петров встретился с командующим Черноморским флотом Октябрьским, то разговор произошел настолько нелицеприятный, что с той минуты и до тех пор, пока адмирал Октябрьский командовал Черноморским флотом, а командовал он достаточно долго, имя Петрова было запрещено в «городе русской славы».
Все герои обороны, чьи воспоминания автор использовал в настоящей книге, прошли унижения вражеского плена. Как указывалось в донесении немецкого командования от 10.07.1942 г., за период с 7.07 по 10.07.1942 год захвачено 80 914 человек пленных. Те немногие, кто выжил, испытали унижения и муки уже у нас дома. Каждому защитнику Севастополя задавался один и тот же вопрос:
«Почему ты, сволочь, не застрелился!». В номере симферопольской гостиницы «Украина» Мария Карповна Байда рассказывала мне, как в 1945 году после возвращения из плена ее терзали наши сотрудники КГБ, добиваясь все того же: «Почему она, Герой Советского Союза, не застрелилась». На десятом, наверное, допросе она не выдержала и запустила в следователя массивную пепельницу.
Уже упоминавшийся в статье Г.П. Кувшинников рассказывал мне, как в колонне пленных его гнали в
