виски, пытаясь унять головную боль. «Один такой день пережить можно. Но что будет завтра?»
Вечером, от семи до одиннадцати, звонки обычно стихают. Начальники цехов до семи успевают переговорить с директором и, если работа идет нормально, отправляются на отдых домой. Но сегодняшний вечер не принес обычного затишья. Цехи продолжало лихорадить.
Поздней ночью Ротов приказал снять с руды три автомашины и отдал их диспетчеру завода для аварийных нужд.
Наступил второй день работы без автотранспорта. В окно своего кабинета Ротов наблюдал картины, необычайные для завода. Рабочие таскали на руках кислородные баллоны, на носилках — детали. Бригада слесарей прокатила по асфальту из механического цеха огромную, весом более тонны, зубчатую шестерню.
Лампочки на коммутаторе не потухали. Иногда Ротов снимал трубку, выслушивал и отвечал одно и то же: машин нет. Кто бы в другое время решился позвонить директору по такому поводу? «Вот и перешли на «китайский» метод работы», — с грустью думал Ротов, глядя на вереницу людей, перетаскивавших различные грузы.
Около часу дня в кабинет влетел необычно возбужденный Гаевой.
— Идем ко мне! — крикнул он с порога. — Да скорее же!
Недоумевая, Ротов медленно (казалось, истаяли в нем последние силы) поднялся из-за стола и пошел вслед за Гаевым. Окна кабинета парторга выходили на площадь перед заводоуправлением. Директор взглянул в окно и невольно протер глаза — показалось, что он галлюцинирует. Половина огромной площади была запружена автомашинами, а они все шли и шли по проспекту на площадь, подравнивались в ряд и замирали.
Ротов потряс головой и вопросительно уставился на Гаевого.
— Сам не знаю, — промолвил тот. — Только что вернулся от диспетчера к себе, смотрю — и глазам не верю. Ведь это машины? Нам? — спросил осторожно, словно боялся услышать отрицательный ответ.
— Машины… — повеселел Ротов, и лицо его сразу помолодело. — Двадцать… сорок… восемьдесят… — считал он, а машины все шли и шли…
На тротуаре уже собралась толпа рабочих. Небольшая группа обступила крайнюю машину. Рабочий в гимнастерке внимательно осматривал борт, указывая на что-то пальцем.
— Пробоины, — догадался Гаевой и вышел из кабинета.
Вскоре он вернулся сияющий в сопровождении майора. Майор отдал честь Ротову и отрапортовал:
— Мотобатальон в составе двухсот машин под командованием майора Нестерова прибыл в ваше распоряжение, товарищ директор.
Что-то дрогнуло в лицо Ротова, резкие черты смягчились, словно оплыли, он шагнул навстречу майору, крепко двумя руками потряс его руку. Гаевому показалось, что Ротов сейчас обнимет майора, расцелует его.
— Откуда? — только спросил директор.
— Со Сталинградского фронта.
— Со Сталин-град-ского? — растягивая слово, переспросил Ротов.
— Да. Переброшены по указанию Верховного Командования.
Директор хотел что-то сказать, но от волнения не смог. Гаевой пришел ему на помощь.
— Но почему же не предупредили?
— Бойцам ничего не надо, — решительно запротестовал майор. — В пути они выспались — батальон был на переформировании. Нас уже погрузили в эшелон, чтобы снова отправить на передовую, но в последнюю минуту приказ был изменен. Работать будут день и ночь, спать — во время погрузки и разгрузки. Они прекрасно понимают, что если их сняли со Сталинградского фронта, то, значит, здесь дело огромной важности. Жду ваших указаний.
Через полчаса первая колонна из пятидесяти машин двинулась на рудники; через час — вторая.
— У тебя нет желания поехать с нами, Григорий Андреевич? — спросил Ротов.
— Я поеду в танковое училище.
— А что там?
Гаевой ответил уклончиво:
— Дела.
Радостное известие обладает способностью распространяться с удивительной быстротой. Слухи о возможной остановке завода расползались медленно и доходили не до всех — кому хотелось огорчить жену, брата, соседа, знакомого? Переживали горе в себе. А радость? Кто удержится от того, чтобы не передать ее другому? От этого и твоя собственная радость словно удваивается, утраивается, удесятеряется. Почти мгновенно об автоколонне узнали и завод и город.
Просматривая ночью сводку работы цехов, Ротов взял красный карандаш, обвел петелькой цифру 128 — такой процент выполнения плана сортопрокатным цехом был достигнут впервые. Он вызвал к телефону начальника цеха, того самого, которого позавчера обозвал бабой, и спросил, кого следует премировать за работу.
— Никого, — был ответ.
— Почему так?
— Узнали люди об автоколонне, и темп работы изменился. Кого тут премировать?
Директор подумал и все же написал приказ о премировании смены за достижение рекордной производительности.
Четыре колонны по пятьдесят машин в каждой беспрерывно возили марганцевую руду по строжайшему графику и еле-еле успевали снабжать доменный цех. О прибытии каждой колонны диспетчер докладывал директору. На пятые сутки колонна, которую сопровождал майор, не вернулась на завод. Ротов подождал час, еще полчаса, проверил запас руды в бункерах доменного цеха и, убедившись, что в них почти ничего не осталось, выехал навстречу, пригласив с собой Гаевого.
Проехали двадцать километров по хорошо укатанной дороге — и наконец увидели в степи неподвижно стоявшую колонну.
— Не пойму… — процедил Ротов. — Если поломка, то не должны стоять все…
С тревожным чувством подъехали к первой машине, и тут все стало ясно: водитель спал мертвым сном; привалившись к нему, храпел обессилевший майор.
Ротов прошел вдоль колонны и понял, как изнемогли эти люди. Они работали уже в полудремотном состоянии, и едва машины, вслед за первой, остановились — все заснули.
— Надо будить, — сказал Гаевой и решительно открыл дверцу головной машины.
Директор схватил его за руку.
— Не надо, пусть поспят. Ведь ты человек чуткий, Гриша.
Не послушав Ротова, Гаевой тронул водителя за плечо. Это не оказало никакого действия. Тронул еще раз — безрезультатно. Тогда, подражая голосу старшины, будившего его в свое время в казарме, протяжно крикнул:
— По-ды-ы-майсь! Шофер по-прежнему спал.
Ротов возмутился:
— Оставь!
Но Гаевой нажал кнопку сигнала. Шофер встрепенулся, открыл глаза, включил мотор и тронулся в путь. Майор продолжал спать. От шума мотора проснулся шофер второй машины, третьей… Колонна, быстро набирая скорость, понеслась к заводу.
Когда последняя машина прошла мимо, Гаевой сказал директору:
— Едут на отдых. У завода их встретит начальник танкового училища, заменит водителей курсантами, и бойцы отдохнут сутки. Теперь через три дня на четвертый они будут отсыпаться.
Ротов взглянул на Гаевого. В этом взгляде были и смущение и признательность.
