— Ну как? — осведомился нарком.
— На двух стыках подбрасывает крепко. Сегодня же сменим рельс.
— А раньше не могли? Как не стыдно. Ведь там восемь часов человек работает.
— За всем, товарищ нарком, не усмотришь, — оправдывался Нечаев.
— И смотреть не нужно, это ухом слышно.
Пройдя вдоль рольганга, нарком остановился у площадки, где производилась маркировка броневых листов. Один рабочий опускал на лист штамп с клеймом, другой с силой ударял по нему молотом. Здесь было нестерпимо жарко. Каждые десять минут рабочие сменялись — асбестовые костюмы и войлочные шляпы со щитками не спасали.
Нарком подошел к маркировщикам и заговорил с ними. Через несколько минут он жестом подозвал к себе Мокшина и Нечаева. Те приблизились, остановились рядом, отворачивая лица от раскаленных листов, мчавшихся по рольгангу у их ног.
Рабочие уже сменились, а они все продолжали стоять. У наркома дымилось пальто. Мокшин вертел головой в разные стороны, не зная, как защитить лицо. Нетерпеливо затоптался на месте и Нечаев — нагревшиеся брюки обжигали колени. Только увидев, что в глазах у Мокшина появились от жара слезы, нарком неторопливо сошел с площадки и направился к выходу. Сбежав вниз и тщательно вытерев вспотевшее лицо, Мокшин набросился на Нечаева:
— Почему автомат для клеймения не ставите?
— Вы знаете почему, — еле сдерживаясь, чтобы не ответить тем же тоном, произнес Нечаев. — Я вам пять раз сообщал по телефону, что станок замаринован в механическом цехе.
Не найдя, что ответить, Мокшин поспешно вышел из пролета.
Нечаев взглянул на Гаевого и расхохотался.
— Мне-то еще ничего, я длинный. Только колени припекло. Но как Мокшин выдержал? Он-то мне по плечо. Побежал, наверно, в механический. Значит, на днях станок будет.
— Шел к вам прощаться, — сказал нарком Гаевому, встретив его на лестнице. — Срочно вызвали в Москву. Просьба: мобилизуйте коллектив на увеличение пропускной способности печей в термическом цехе. Если не решите, придется мне возвратиться сюда и заняться самому.
— Обещаю, — успокоил Гаевой наркома.
15
Первые дни пребывания у Макаровых Сергей Петрович не расставался с Вадимкой. Мальчик перестал ходить в детский сад, безотлучно находился при отце, сопровождал его во время коротких прогулок, терпеливо сидел на табурете в ванной комнате, когда Сергей Петрович принимал хвойные ванны. У истосковавшегося по отцу Вадимки не иссякал запас вопросов, и не на все из них было легко ответить.
— А мама тоже приедет?
— Нет, не приедет.
— Мы к ней поедем?
— Нет, и мы не поедем.
— Значит, будем вместе жить. Оба два мужчины, — заключил Вадимка и как будто успокоился, но вскоре опять принялся за свое. — А почему мама не приедет?
— Она нас не любит.
Вадимка задумался.
— Это потому, что я нехороший, — сказал он с грустью. — Баловался, на дуделке дудел. Помнишь?
— Как не помнить. Орава ваша как загудит в подъезде, изо всех квартир бегут в щель, думая, что это немецкие самолеты. Ты и в детском садике шалишь?
— Шалю, но только здорово некогда. Инструктор у нас есть интересный… Большой-большой. Мальчики его то собирают, то разбирают. Недавно винтики от него потеряли, так полдня искали.
Крайнев захлебнулся от смеха.
— Так это конструктор, Вадик. Конструктор. Ну, а девочки чем занимаются?
— Рукоделием разным. Из пластилина там… А фашистов ты много убил?
— Одного.
— Одно-го? — разочарованно протянул Вадимка, и Сергей Петрович увидел в глазах ребенка нескрываемое огорчение.
— Нет, нет, больше, — поспешил успокоить он сына, вспомнив о немецкой хозяйственной команде, которая взлетела на воздух вместе с котельной. — Человек то есть штук двадцать.
— Двадцать? — переспросил Вадимка с явным недовернем. — А почему у тебя орденов нет?
— Пришлют орден.
— Один?
— Один.
— Когда?
И так продолжалось с утра до вечера, пока не возвращались с работы Макаровы.
Как-то, встретив традиционным радостным визгом Елену, Вадимка спросил отца:
— Папа, у нас другая мама будет?
— Да, — расплывшись в улыбке, ответил Крайнев.
— Хорошая?
— Хорошая. — Сергей Петрович с умилением глядел на сына.
— Такая, как Лена?
— Такая.
— Такой не может быть, — после некоторого раздумья убежденно заявил мальчик. — Пусть Лена будет моей мамой.
Сергей Петрович и Елена расхохотались. Вадимка подхватил их смех, решив, что сказал что-то очень удачное и вприпрыжку умчался за Еленой на кухню.
Крайнев закрыл глаза и перенесся мыслями в Донбасс, в подземное хозяйство. Вот Валя за машинкой, вот она уже у его изголовья, гладит небритую щеку, пробует губами лоб, целует. Зашагал из угла в угол. Что-то похожее на угрызение совести шевельнулось в сердце. Он в светлой, теплой комнате, среди друзей, отлеживается, отсыпается, а Валя по-прежнему в затхлом подземелье, и тяжело ей без его поддержки. Крайнев так ушел в воспоминания, что вздрогнул, когда в передней хлопнула дверь.
Мысли Сергея Петровича прервал влетевший в комнату растерянный Вадимка: мальчику все казалось, что стоит выпустить отца из виду, и тот снова надолго исчезнет.
Только один раз, когда соседские ребятишки сообщили, что во дворе детсада стоит большущий самолет, «все равно как настоящий», с колесами и пропеллером, Вадимка не устоял от соблазна увидеть диковинную игрушку и скрылся на добрых полтора часа.
Но, встревоженный и озабоченный, стремглав летя домой он испытал такой страх, боясь не застать отца, что никаким искушениям больше не поддавался.
Прошло две недели, и Крайнев настоял, чтобы Макаров показал ему цех. Выехали, когда Вадимка еще мирно спал, покружили по городу и остановились у контрольных ворот завода.
— Пойдем пешком, — предложил Макаров.
Пересекли широкое шоссе и поднялись на высоко поднятый над землей мостик для пешеходов. Крайнев с жадностью вдыхал острые запахи заводского воздуха. Пахло и обычным паровозным дымом, и коксовальным газом, и щекочущим ноздри сернистым газом от ковшей с доменным шлаком, и едкими парами смолы от смазанных изложниц. Его ухо различало в сложной гамме звуков отдельные звуки, понятные и знакомые. Тяжело ухнула болванка на блюминге, падая из валков на рольганг, тонко завизжала пила в прокатном цехе, перерезая заготовку; грозно погромыхивая на стыках, в здании ближайшего цеха двинулся мощный мостовой кран. И во все эти звуки диссонансом ворвалось завывание сирены. «Кантуют газ в мартене», — отметил про себя Сергей Петрович и поднял голову. Из одной трубы выбросился
