подчинения.
На этот раз так не получилось. Как ни много забот было у Даниленко (что ни говори — промышленность всей области), он все же находил время уделять приморскому заводу особое внимание. Мечта превратить его в первоклассное предприятие не только не погасла, но даже окрепла, ибо возможности для ее осуществления возросли. Разве плохо иметь в области еще один крупный металлургический завод, тем более что его можно прилепить к существующему предприятию с традициями, созданными годами, с квалифицированными кадрами, к городу, жить в котором радостно, из которого никому не хочется уезжать, потому что разместился он среди садов, у самого ласкового моря. Даже на курорты из этого города люди ездят меньше, чем из любого другого. Сел на трамвай, пять-шесть остановок — и ты на пляже, отъехал десяток километров — и уже в деревне на Белосарайской косе.
Директор завода — и секретарь обкома, пусть второй. Разный кругозор и разные возможности. И Даниленко использует их.
На Алчевском заводе сложено оборудование для листопрокатного цеха. Великолепное оборудование. Но ставить этот цех в Алчевске, по существу, негде. Нужно либо снести старый заводской поселок, либо строить цех далеко от завода. Первый вариант не приемлет городской Совет, против второго проектная организация. Два года длится жаркая междоусобица. Ведутся длительные дискуссии, пишутся всевозможные петиции, в общем — ломаются копья, и трениям не видно конца. Обе стороны так или иначе правы, и не может быть решения, которое помирило бы их, а главное — устроило бы государство.
Даниленко находит решение, устраивающее государство: забрать оборудование в Приморск и построить новый цех на свободном месте при заводе. Алчевцы не возражают. Эти споры им навязли в зубах, и у них слабый совнархоз, в котором нет крепких металлургов. Но московские проектировщики взвиваются до небес. По той ярости, с какой они защищают проект, можно предположить, что отстаивать свои позиции их вынуждает не что другое, как уязвленное самолюбие.
Второй секретарь обкома и проектный институт. Силы неравные. И Даниленко ищет себе равнозначного союзника. Такой находится. Южгипромез. Он везет директора института в Алчевск, показывает поселок, который нужно сносить, потом тащит в Приморск и выводит на пригорок со скифской бабой. Вне всякого плана, без всякого финансирования Южгипромез делает эскизный проект нового завода и технико-экономический расчет его строительства. Проходит полгода, и в номере московской гостиницы по огромному полотну проекта, разостланному за неимением места просто на полу, ползают на коленях Даниленко, директор института Штрах и бывший секретарь обкома, теперь второй секретарь ЦК КП Украины.
Но прокатному стану нужен еще и слябинг, который превращал бы мартеновские слитки в заготовку. Даниленко находит и его. В Караганде. Там его должны устанавливать лет через пять. За такое время можно изготовить другой, а этот стоит забрать в Приморск.
Совещание за совещанием, каждый раз все в более высоких сферах, и наконец Даниленко торжествует победу. Прокатный цех из Алчевска и слябинге Карагандинского завода десятками эшелонов везут в Приморск и за год вводят в строй.
Так рождается новый завод.
Здесь все от мала до велика знают о заслугах Даниленки, любят его и слушаются безоговорочно. Самоуправство директора взбесило Даниленко, и круто пришлось бы тому сегодня, не произойди этот амортизирующий разговор в редакции.
Подобед был очень удивлен, увидев мирно улыбающегося Даниленко. Ему уже успели доложить, что тот приехал злой, как тигр, и явно жаждет чьей-то крови. Но улыбка оказалась обманчивой.
— Сколько времени вам остается до перевыборов? — с ходу спросил Даниленко.
— А меня опять переизберут.
— Ничего себе ответик!
— Каковы вопросы — таковы ответы.
Нравились Даниленко зубастые люди, хотя с ними бывает трудно. Вышколенные, хорошо управляемые ему порядком надоели. Какой с них толк? Инертный груз, пассивный исполнитель. А вот эти в глаза тебе заглядывать не будут, не станут угадывать, а то и упреждать твое мнение, и правильное и ошибочное. Такой сумеет там, где подсказывает совесть, упереться, оградить тебя от неверного шага.
— Вы мне только кадры не разгоните за это время, — предупредил Даниленко. — Куда Гребенщикова дели?
— В резерве главного командования. В техническом отделе. Наблюдает за строительством конверторного цеха.
— Персональный оклад надо ему сохранить. А Рудаев вытянет самостоятельно?
— Его люди поддерживают, ошибок сделать не дадут. Подскажут. Предупредят. Свой он, единокровный. Примерно как и вы для заводчан.
— Приятные вещи научились говорить? — Имею право.
— Почему?
— Я и неприятное говорю.
Вскинув углом крутую бровь, Даниленко лукаво посмотрел на секретаря парткома. Тот сидел неулыбчивый, напряженный, суровый.
— Чего напыжились, как сыч?
— К раздолбке приготовился.
— Чует кошка, чье мясо съела? Была бы раздолбка, да сорвалась…
— С Филипасом говорили?
— И статью Лагутиной прочитал.
— Я бы ее на завод взял, — закинул удочку Подобед. — На кадры в завком ее посадить. В самом деле: почему у нас на кадрах всегда мужики сидят? Женщинам врожденное чутье здорово помогает.
Даниленко прошелся по комнате, сел на подоконник. Привычный, знакомый пейзаж. Старые кирпичные дома напротив, запыленные акации, пыльный асфальт, рыжий от рудных отложений. Здесь проведено детство, юность, зрелость. Да и по сию пору он связан с этим городом родственными, служебными, душевными узами. Как хорошо, что есть такой город, свиданию с которым всегда радуешься, который нужен тебе и, главное, которому нужен ты. Удалось реализовать мечту о превращении старого заводика в первоклассное предприятие — и как вдруг все резко изменилось. Появились асфальтированные шоссе, жилые дома, целые микрорайоны.
Всякий раз, когда Даниленко въезжал в Приморск и видел новые здания, вытесняющие классические провинциальные трехоконные домики, у него становилось светло на душе. Новое грядет. Может быть, поначалу не всем на радость, а кое-кому даже в огорчение. Привыкли домовладельцы, перешагнув порог, ступить на землю собственного огорода пли садика, спрятаться за высокой оградой. Но как ни странно, это больше устраивает мужей. Жены с радостью переезжают в многоэтажные дома. Не надо беспокоиться о топке, до которой глава семьи не опускается, не надо думать о сохранности клубники и виноградных лоз, здесь не заведешь ни кур, ни поросенка, существ вообще полезных, но выматывающих жилы. Полугородская-полусельская жизнь, которая вобрала в себя в основном отрицательные стороны города и села, уступает место более культурной, организованной, оставляющей время для семейного досуга.
— Так почему же ты не берешь ее на работу? — прыжком, как мальчишка, спрыгнув с подоконника, спросил Даниленко, когда Подобед уже было решил, что секретарь обкома оставил его слова без внимания.
— Она замужем. В любой день муж может увезти ее обратно.
— А Рудаев?
— При чем тут Рудаев?
— Ну как при чем? Говорят же…
— А, на всякий роток не накинешь платок.
Глава 18
