парткома, если можете. Между прочим, это и ваш кадр. Вы за него тоже ратовали.
У Даниленко погасла папироса, но он не заметил этого и усиленно гонял ее из одного угла рта в другой.
— Хорошо. Давайте разложим все по полочкам. Уступи Рудаев нашему нажиму в декабре — что произошло бы?
Троилин угадал, куда гнет секретарь обкома, и предпочел промолчать.
— Такая же авария, но только еще раньше, — ответил за него Подобед.
— Получается, что моральная ответственность за аварию легла бы на нас, — живо подхватил Даниленко. — А если бы его поддержали, когда остановил печь, — все было бы в порядке. Но не поддержали. Выходит, и наше рыльце в пушку. Так или не так?
— Так, — согласился Подобед.
— А если так, почему отдувается один? — Даниленко в упор посмотрел на Троилина. — Поспешил наказать, чтобы самого не наказали. Меры, мол, приняты, виновник получил по заслугам. Были такие мысли? Скажешь «нет» — не поверю. Это старо как мир — найти козла отпущения.
— А куда мне девать его? — Троилин готов был уступить настояниям Даниленко, но ничего подходящего предложить не мог. — Разве что в техотдел?
— Ему бы работу поживее, чтобы мог приложить свою буйную энергию.
— В отдел технического контроля?
— Наплачешься. В этом отделе нужно уметь и вашим и нашим. Такое ему чуждо.
Даниленко выбросил наконец изжеванную папиросу, взял другую, но закурить не закурил. Стоял и старательно мял ее.
— Игнатий Фомич, скажи откровенно, ты лично проектом конверторного цеха интересовался? — спросил неожиданно.
— А что им интересоваться? Типовой проект. Такой цех в Тагинске выстроили, теперь у себя строим.
Даниленко разобрала злость на Троилина. Так смиренно, не преломляя через призму своего инженерного мышления, принимать то, что исходит свыше.
— Типовой? Какой может быть типовой на новое производство! Типовой — это уже обкатанный, проверенный. А этот об… плаканный. Что, скажешь, в Тагинске хорошо цех работает?
— А мне откуда знать, как он там работает? — в спою очередь, вспыхнул Троилин. — Было время, когда мы сводку получали о работе заводов. Потом настало другое: не поедешь — не узнаешь. А поехать посмотреть — так разве вы отпустите?
— Вот тут Игнатий Фомич прав, — вступился за директора секретарь парткома.
— А потом начинаете… Кругозор, завод перерастает директора… Перерастет, когда… — Троилин нервничал, но лицо его этого не выдавало.
— Тут он тоже прав, — снова поддакнул Подобед. Даниленко метнул на него насмешливый взгляд.
— Скажите пожалуйста, какой арбитр нашел голы засчитывать! Один — ноль, два — ноль. Ты лучше предложи что-нибудь.
— Могу. Только жду, чтобы вас осенило, — принял вызов Подобед. — Начальство любит само додумываться. В крайнем случае выдавать чужие мысли за свои.
— Куда? — скептически спросил Троилин.
— Начальником строящегося конверторного цеха.
— Аварийщика? Что люди скажут? Тоже мне наказание нашли!
— Умные не поймут, а дураки нам не указ.
— Правильно, парторг, — согласился Даниленко. — Посмотрим, как он будет осваивать это дело. Надо свои кадры готовить.
— Да какой из него конверторщик! Он такой цех в глаза не видел! — упирался Троилин.
— Не боги горшки обжигают, — раззадоренный таким горячим сопротивлением директора, заметил Подобед.
— Но обжигают их мастера! — продолжал упрямиться Троилин.
Даниленко подошел к вешалке, стал одеваться. Это означало, что решение принято и оспариванию не подлежит.
— Пошлешь его в Тагинск, потом в Кривой Рог. Пусть осваивает производство. А для очистки совести и чтобы не связывать себе руки, можешь назначить не начальником, а исполняющим обязанности — и. о.
Часть третья
Глава 1
Тагинск. Новый город, новый завод, новые люди. И совершенно новый, незнакомый Рудаеву технологический процесс. Вместо огромных печей — два конвертера грушевидной формы, два металлических диффузора, выложенных огнеупорным кирпичом. Они работают попеременно. Наклонят один, зальют в него жидкий чугун, поставят вертикально и начинают продувать кислородом. Полчаса бушует над конвертером огненная буря, потом его валят на бок и выливают готовую сталь. Сто тонн стали. Споро и просто. Но простота эта кажущаяся. Процесс быстротечный, надо принимать и реализовывать решения молниеносно. Возле мартеновской печи можно походить и подумать, а здесь раздумывать некогда, иначе собьешься с ритма. А ритм связывает два конвертера воедино — пока продувают чугун в одном, другой подготавливают к продувке. Ритм в этом цехе — все. Ритм и темп.
Рудаев быстро вжился в обстановку цеха. Он намного меньше мартеновского. Не нужно мотаться из конца в конец, чтобы увидеть, узнать, что делается. Отошел от конвертера несколько шагов — и весь разливочный пролет как на ладони. И людей значительно меньше, и громоздкого оборудования нет. Если, на беду, и произойдет авария, то потеряешь не шестьсот, не девятьсот тонн стали, а всего сто. Не мало, но и не так уж много.
Об этом тоже думает Рудаев — еще саднит, ноет рана, полученная в Приморске. Он часто уходит туда мыслями. Днем эти уходы редки и кратковременны. Некогда. Множество дел, множество тонкостей, которые нужно познать, освоить и потом преподать другим. А вот ночью не просто бывает отбиться от скопища жёваных-пережёваных мыслей. Они словно ждут, притаившись, своего часа и, стоит погасить свет, наваливаются разом со всех сторон. И пробуждение у него беспокойное. Он быстро вскакивает на ноги, второпях бреется и бежит на завод, чтобы не дать волю воображению, чтобы за порогом цеха оставить своих преследователей.
Ему все время не хватает рядом Жаклины. Он привязался к ней. Как-то незаметно, но прочно вошла она в его душу и хоть немного заполнила образовавшуюся пустоту. Она не дает забывать о себе, через день шлет письма, держит его в курсе всех событий. Получили квартиру, хорошую, трехкомнатную, неподалеку от его дома. Рабочие цеха устроили новоселье, нанесли подарков. Троилин прислал радиолу, она очень кстати — пластинки у них есть. Анри работает на старом месте — режет листовой металл, а по вечерам строчит письма во Францию. Восторженные. Теперь на заводе «Вестингауз» решат, что он не иначе, как большевистский агитатор — то будоражил людей рассказами о России, теперь мутит письмами. Устроилась на работу в техотдел. Переводчицей с французского. Очень трудно — кроме языка нужно знать и технику.
Он ответил только одним письмом. Писать ему не о чем. Не о заводе же. Даже о городе он не может написать ни строчки. Как приехал — так и закопался в цехе. Кто знает, сколько времени у него в распоряжении. В любой день могут отозвать, и он должен вернуться во всеоружии.
