— в определенной степени евреев не любят. Эта мысль, как ни странно, именно для коммунистов требует продолжения — гораздо больше, чем евреев, в России не любят коммунистов. Столько великих страданий народу не могла принести ни одна нация. Это сделала идеология, идеология большевизма. Катастрофу миру принесли не немцы или итальянцы. Катастрофу миру принесла же идеология фашизма. И если надо будет выбирать между коммунистами и евреями, общество выберет евреев. Это малоприятный вывод для лидеров КПРФ, страдающих интернациональными смещениями, но это правда.
Ошибка вторая. Получив, наконец, близкое по духу правительство, преступно для единомышленников ставить его на колени. Маленькая историческая справка. Свыше 65 % национального финансового капитала в США находится в руках еврейской диаспоры. В Европе эти цифры несколько меньше, но тоже почти 50 %. Желая того или нет, прорываясь в сообщество развитых стран, мы неминуемо окажемся звеном единой финансовой системы. И это вживание невозможно без нормального отношения к нации, в руках которой сосредоточена преобладающая часть этого капитала за рубежом. Зачем, во имя чего обрекать страну на дополнительные муки? В этом смысле показательна реакция Маслюкова на антисемитский синдром. Маслюков назвал это провокацией. Маслюков отдает отчет, какой резонанс будут иметь эти события в международном банковском сообществе. Не менее значима третья ошибка. Она логическое продолжение антиеврейского синдрома всего народно-патриотического блока, возглавляемого коммунистами. Руководство КПРФ так и не поняло, почему после событий 90–91-го годов львиная доля всей существующей прессы ушла в лагерь либерально-демократических воззрений, как только был принят закон о свободе средств массовой информации. И только две газеты — «Правда» и «Советская Россия» остались в коммунистических одеждах, хотя и там подломился, раскололся лагерь правоверных. Коммунисты объяснили эту странность достаточно просто: мы перестали быть властью, мы перестали их содержать, и они отвернулись от нас. Бесспорно, в таком немудреном выводе есть резон, но не резон поиска истины, а резон оправдания, делегирования собственных неудач в мир якобы объективных причин, говорящих не о слабости КПСС, провале ее управленческой компетенции, идеологическом крахе, а о продажности журналистов, как таковых, переметнувшихся на сторону власти денег.
Из сказанного вытекает несколько выводов. Если легионеры коммунистической идеологии, а СМИ были таковыми, так легко отказались от веры — значит, слаба вера или?.. Вот именно — или. Ответ на самом деле прост. Ушел страх. И тотчас идеологический панцирь, крепежом которого и был страх, рассыпался, потому как никакой добровольности и творческой осмысленности в управлении СМИ, исходящих из норм цивилизованного общества, его потребностей, никогда не было. Был страх преследования инакомыслящих и утверждение принципов директивного мышления. Был социалистический реализм, вопреки реализму критическому, на котором сформировалась вся великая русская литература. Печать сделала выбор не между властью прошлой и настоящей. Печать сделала выбор между тюрьмой и свободой, между тоталитаризмом и демократией. СМИ выбрали не власть, а среду обитания. Эта среда не оказалась вполне благополучной. Но это уже другая тема. Средства массовой информации, работающие в пределах закона о свободе печати и вкусившие эту свободу, уже невозможно загнать в вольер. Для этого надо придумать другие СМИ, а это так же трудно, как и придумать другой народ. Свобода, опережающая развитие культуры общества, это всегда начало беспредела. Нынче коммунистическое большинство в Думе требует ужесточить закон о СМИ. А это значит, им нужен закон, обслуживающий не демократические воззрения общества, — они неприемлемы для КПРФ, — а их собственные интересы, которые разделяют, в лучшем случае, 25 % избирателей. Закон о СМИ правомерно изменить, но для этого должен быть другой состав парламента, более соответствующий взглядам различных общественных групп. Ну а коммунисты изначально диктатурны. Таков состав крови, тут уж ничего не поделаешь.
Конфликты с телевидением и прессой, исповедующими антикоммунистические взгляды, которые инициирует и обостряет КПРФ, это четвертая ошибка коммунистов.
Кстати о диктатурности. Антиеврейская вспышка в руководящем ядре КПРФ и нежелание, а в большей степени неспособность ее потушить, и как отмщение за свою управленческую беспомощность, атака на журналистов, не скрыли, а выявили упрямую немощность лидеров КПРФ. Поведение парламентских коммунистов в этой ситуации — самое удручающее откровение не столько для самих коммунистов, сколько для колеблющихся и полусочувствующих им, без поддержки которых у КПРФ нет будущего.
Коммунисты не изменились. И никакого социал-демократического обновления в партии не случилось. И многозвучная риторика о том, что КПРФ признает частную собственность, рыночные отношения, свободу слова — не более чем политический флер, должный скрыть неизменную суть партии: классовая непримиримость, ненависть к оппонентам, неискоренимая жажда расправы с неугодными. Все как и прежде. Для несогласных суды, тюрьмы, этапы, лагеря. Не сразу. Надо оглядеться, удобнее сесть в седло власти и тогда… Василий Белов, когда-то совесть деревенской прозы, с придыханием и восторженным кряканьем принимает слова «батьки Кондрата» — писательский пленум идет в Краснодаре. И губернатор грозит журналистам: «Придем к власти, будем вешать вас на платанах!» Противоречивый демократический период развития России КПРФ мало чему научил. Однако наиболее опасно другое — лидеры партии завязли в идеологическом прошлом. Они не почувствовали в окружении состарившегося электората изменившегося мироощущения большинства граждан, осознавших, что свобода это капитал, принадлежащий каждому. Так думают и те, кто не получает зарплаты и требует ее выплаты, и те, кто ее получает. Любой конфликт — явление многостороннее. Естественно, что в этом конфликте коммунистам оппонируют их главные политические противники — реформаторы второй волны. Уже 7 ноября на антиеврейский выпад коммунистов откликнулся Егор Гайдар, предложивший предать анафеме Макашова и поставить вопрос о запрете компартии, инициирующей подобные идеи в обществе. Чуть позже с разницей в один день с этой же идеей выступил Борис Березовский. Коммунисты не приняли этой угрозы всерьез. Зюганов, не вдаваясь в детали, возможно или невозможно запретить КПРФ, откомментировал ситуацию более разумно. Он сказал о том, что произойдет в обществе, случись такой запрет. «Через день половина страны окажется в окопах и на баррикадах… Наличие КПРФ, ее деятельность в стране сегодня один из главных стабилизирующих факторов общественной жизни в целом». Утверждение лишь отчасти спорное.
Не станем увлекаться преувеличениями или преуменьшениями. Стабилизационные возможности КПРФ весьма ограничены. Коммунисты все время играют на обострение, рассчитывая при помощи таких обострений подорвать позиции политических оппонентов. Поэтому и эффективность КПРФ совершенно в ином. Каждое из таких обострений возвращает реформаторов в реальный мир социальной уязвимости, неуспешности экономических преобразований.
Для олигархов, да и не только для олигархов, понятие народ тождественно понятию сосед по вилле. Для социальной ориентации реформ этого явно недостаточно.
Разговор о запрете компартии в момент антиеврейской вакханалии, затеянной коммунистами и доведенной до абсурдности уже самими евреями, малоудачный фон для радикальных решений. Но и перечеркивать его как нелепый, абсурдный, не стоит. Исключим абсурдность самой идеи, хотя отчасти это именно так. В роли громовержцев должны в этом случае оказаться люди не еврейской национальности. Почему этот ход более результативен, чем может показаться в первый момент? Потому что он здраво объясняет «политический и национальный экстремизм» как явную и прогрессирующую болезнь в теле России. Потому что по логической канве соединяет философию коммунистов с мировоззрением фашистов, что немедленно заставляет коммунистов переходить в защиту и отмывать полотнища своих знамен реликтовым разговором об интернационализме. Учитывая, что националистические организации профашистского толка базируются на национальной русской идее с четко шовинистическим уклоном, а коммунисты выступают в едином блоке с народно-патриотическими движениями, этот факт мешает им отмежеваться от идей ультрарадикального русского национализма, так как это неминуемо ослабит их предвыборные позиции в рядах «патриотов», союзников по коалиции, которые, конечно же, сочувствуют национал-радикалам. Подобная невнятица ослабляет коммунистов и лишает их шансов обрести хоть каких- то союзников среди финансовых элит Запада.
Запрет компартии в настоящее время, как, впрочем, и в 1991 году, был мало реален. Хотя в 91-м году он имел юридический базис. Я всегда считал этот шаг грубейшей ошибкой и на этой почве имел много столкновений со своими коллегами по депутатскому корпусу и по демократическому движению. Я всегда утверждал — есть один способ изгнать КПРФ и коммунистическую идеологию — доказать, что демократы умеют управлять страной лучше и продуктивнее, чем коммунисты. А в силу того что у меня не было никакого сомнения, что реформы будут захлебываться и обещания изменить жизнь в краткосрочном
