подобного сделано не будет.
БЕДА
Июнь. Пятница. Накануне я встречался с Владимиром Шумейко. Договаривались о его выступлении перед журналистами телекомпании. Встреча традиционная. Собираемся на «Яме» (так прозвали здание компании на улице Ямского Поля). Одна из особенностей таких встреч — максимальная открытость политика. Теле- и радиожурналисты задают вопросы, затем появляются передачи «Пять ответов Владимира Шумейко» или что-то в этом роде. В этом разговоре Шумейко конфиденциальным тоном сообщает, что в городе Буденновске, это Ставропольский край, террористы захватили больницу. Факт неприятный, но как бы в общем ряду неприятных фактов. Какие-то террористы, какая-то больница. Шумейко говорит, что шума поднимать не надо. К вечеру, судя по всему, проблема будет решена. Подтянут спецназ, ОМОН. Особой озабоченности в его словах никто не почувствовал. После этой встречи я вернулся к себе, позвонил в «Вести», спросил, что слышно из Ставрополья. Отвечают: Басаев, человек из окружения Дудаева, захватил больницу в городе Буденновске, других деталей пока нет. Истинный трагизм происшедшего стал ясен через несколько часов. Премьер отдыхал в Сочи. Президент готовился к встрече «большой семерки» в Галифаксе. Мы договорились с премьером, что сделаем документальный очерк о его деятельности, предполагалась поездка Черномырдина по регионам России. И мы готовили команду телевизионного сопровождения. Все шло своим чередом. Чеченская эпопея перешла в завершающую стадию. Дудаев и его сторонники были оттеснены к границе с Дагестаном. В их руках оставалось не более 20 % территории. Федеральные войска приспособились к горным условиям и достаточно интенсивно выдавливали дудаевские военные формирования с казавшихся неприступными баз и горных укрепленных пунктов. Чеченская военная кампания подходила к своему финишу. Соотношение сил было несопоставимым. Дудаевские формирования стали испытывать нехватку вооружения и боеприпасов. Рассуждая здраво, у дудаевской стороны не оставалось выхода: либо признать свое поражение и капитулировать, приняв все условия федеральных властей, либо избрать партизанскую тактику, перевести войну в вялотекущий процесс, просачиваться на территорию России и использовать террор как фактор запугивания гражданского населения, а значит, как фактор давления на федеральные власти, что позволит вести переговоры (а они оставались последним дудаевским шансом не в фабуле капитуляции) с перспективой политического торга о статусе Чечни.
Весь опыт первой Кавказской войны 1852–1856 годов (начинать чеченскую операцию немыслимо, если политики, предрешившие силовое решение проблемы, не просто перечитали историю собственного Отечества, а изучили этот период детально), так вот, опыт Кавказской войны — кстати, Чечня в той войне была детонатором — однозначно подтверждает, что народ, живущий и поныне по законам кровной мести, исповедующий ислам и такие его нормы, как газават, оказавшись в крайней стадии конфликта, никогда не примет идеи безоговорочной капитуляции.
Да и логика военных действий в Чечне не в пользу России. Полицейская операция по искоренению бандитизма в каком-либо городе, на какой-либо территории конституционно правомерна, если федеральный центр предложил несколько вариантов цивилизованной жизни, использования трудовых ресурсов, а вот погрязший в пороках город, вопреки этому, выбрал бандитизм. Ничего подобного не было. Все, что началось в Чечне, есть следствие удручающе неумелого управления страной, где национальные проблемы имеют тысячелетнюю историю. Извечная российская болезнь — сокрытие своей неумелости за образом врага, которого сначала придумывают, а потом начинают бороться с ним.
За что? Почему? После жесточайших военных операций, унесших десятки тысяч человеческих жизней, разрушенных до основания сел и городских улиц, что может остаться, кроме ненависти? И все разговоры о капитуляции безумны. Ее могут даже подписать подставные лица, но ее никогда не будет. И, прижатые к стене, эти люди, названные высоколобыми политиками «членами бандитских формирований», пойдут на любой безрассудный шаг, посчитав его для себя актом справедливого возмездия. И самое удручающее в этой драме, что правоты в их действиях будет больше, чем неправоты. Не будем вспоминать историю Шамиля. Напомним только, что в те времена авторитет центральной власти в Российской империи был значим и неоспорим, был неизмеримо выше, нежели нынче в Российской Федерации, оказавшейся после распада СССР в зоне центробежных сил, продуцирующих региональную суверенность. Все действия Дудаева, начиная с 92-го года, строятся в расчете на этот внутренний дискомфорт федеральной власти, ее страх перед фактом повторения судьбы СССР в масштабах России. Реальна ли эта опасность? Рассуждая здраво, и да, и нет. Смутное время, а наше время является таковым, это время всесторонней алогичности, когда все поступки и действия в период смуты совершают вне установленных законных норм.
Демократия, как идея, сменившая тоталитарную жесткость социалистических устоев, на первых порах породила не столько свободу, сколько хаос, именуемый свободой. Так устроена цивилизация: сначала процесс, а лишь затем закон, как реакция на этот ранее не предполагаемый процесс. В период свободы временной разрыв между десятками и даже сотнями непредвиденных явлений и процессов и законами, регулирующими их, особенно губителен. В этом случае беззаконие становится не фактом неисполнения законов, а следствием отсутствия таковых. Как правило, такое время называют переходным периодом или, проще говоря, межвременьем. Всякий закон силен не столько своей сутью, а тем, насколько грамотно в этом законе выстроен механизм его исполнения. Насколько он прост. Простота исполнения делает закон действующим и авторитетным.
Навык политика не в том, чтобы исключить переходный период (при реформировании политической системы и экономических принципов это невозможно), а в том, чтобы сократить его до минимума. При этом следует отдавать себе отчет, что промежуточное время обязательно будет временем разгула сил криминальных, временем беспредела. Вывод очевиден: переходный период должен иметь временное ограничение, которое определяет власть и о котором знает общество.
Итак, премьер отдыхает в Сочи. За четыре часа до свершившихся событий информационная программа Российского телевидения «Вести» берет интервью у Виктора Черномырдина. Один из вопросов — о Чечне, отнюдь не самый главный, в какой-то степени даже ритуальный. Всем известно, что премьер — сторонник переговоров с чеченским руководством. Черномырдин отвечает легко, он исключает какие-либо осложнения. «Ситуация для урегулирования созрела, говорит Черномырдин, — надо готовиться к выборам, активизировать восстановление разрушенного хозяйства Чечни. Помочь стать на ноги временным органам власти. Именно им придется проводить эти выборы, от которых зависит будущее республики». Настроение у премьера приподнятое, он на отдыхе. Правда, ему и здесь не дают покоя, но все равно — море есть море.
«Возможны ли осложнения, — не унимается корреспондент, — Дудаев заявляет о переносе войны на территорию России, о целой серии террористических актов».
«Это типичный блеф», — отвечает премьер. Взгляд становится жестким, желваки пробегают по скулам, но это лишь миг, он снова улыбается. Подобное развитие Черномырдину представляется нереальным. Он не говорит этого, но дает понять: мы контролируем ситуацию. Это интервью Черномырдин дал утром 14 июня. А спустя четыре часа в городе Буденновске Ставропольского края группа боевиков в количестве 50 человек захватила районную больницу, в которой находилось до полутора тысяч больных. Отряд террористов возглавлял Шамиль Басаев, один из ведущих полевых командиров, лицо, приближенное к генералу Дудаеву. Басаев даже отвечал за охрану чеченского лидера.
Вечером, когда трагичность случившегося была очевидна, у нас уже был видеоматериал по Буденновску, встал вопрос: давать или не давать в эфир сочинское интервью Черномырдина, подтверждающее малоутешительный вывод, что руководители МВД, ФСБ и Минобороны нереально представляют ситуацию в Чечне и фактически дезинформируют руководство страны. Делая выбор между своей симпатией к премьеру и правдой, я встал на сторону правды. В вечернем выпуске «Вестей» мы дали это интервью. Это был рискованный ход. С точки зрения моей должностной карьеры убийственный, но мы были противниками военного решения чеченской проблемы, мы предупреждали о последствиях, и доподлинно предупреждали именно о таких ситуациях, которая случилась в Буденновске. Власть не считала нужным реагировать на точку зрения, не совпадающую с ее действиями. Меня упрекали в антипатриотизме. Президентский указ о моем отстранении был уже подписан, но затем аннулирован, так
