демократического толка были либо среднелибо малорослы и не попадали в разряд «косой сажени». Однако не случилось.
Президент волен омолодить настоящее, так как в настоящем — он есть Бог. Но он не волен омолодить будущее. Трудно сказать, какой выбор сделает Россия в 2000 году: в пользу улыбающейся динамичной молодости или в пользу умелости и мудрости, а может быть, в пользу бунтарства и скоморошества.
Уже понеслось во все концы, уже вспучило теле- и радиоэфир: «Президент сделал свой выбор!!!»
Остается открытым вопрос: зачем? Ведь впереди почти три года!
По Конституции, если читать ее неказуистично, продолжительность президентства ограничена двумя сроками. Следовательно, никакой необходимости обсуждать эту тему нет. Но она обсуждается. Более того, инициируется демократической средой и окружением президента. По расчетам идеологов этой репетиции — два с лишним года достаточно, чтобы молодые реформаторы перессорились, а затем, что маловероятно, но возможно, объединились вокруг наиболее состоявшегося лидера.
И тут главный вопрос — кто этот состоявшийся лидер. Двух лет должно хватить, чтобы отследить ситуацию в деталях и чтобы она не застигла президента врасплох. И у Ельцина останется еще время, если потребуется переиграть варианты. Причем сделать это не поспешно, не накануне, а имея в заделе почти год.
Некое досадное, а может быть, странное совпадение. Предрекая в свои преемники молодого, энергичного демократа, Ельцин словно бы не видит, что параллельно идет уничтожение образа как романтической демократии (оголтелая травля Собчака, начатая еще Барсуковым), так и демократического радикализма в лице Альфреда Коха, Владимира Потанина, сажая всех троих на одну скамью вместе с мэром Ленинск-Кузнецкого Коняхиным.
В сгоревший храм на исповедь не зовут.
Как будут развиваться события дальше? Кто режиссер? Проще всего ответить: разумеется, сам президент. Усомнимся в этом утверждении.
Если президент исключает свое участие в президентских выборах 2000 года, то перед партией власти встают четыре вопроса. Надо ли играть на удержание власти? Если да, то — во имя чего? И с кем?
Перед повторными выборами Ельцин высказался примерно так: «Власть мне не нужна, но за державу обидно», а потому…
Полагаю, что это страдание за державу импонирует всем, и тем, кто владеет властью, и тем, кто желал бы ею стать.
Поэтому, в силу абсолютной схожести, это довод можно опустить.
Ответ на вопрос «для чего» тоже понятен. Разумеется, во имя продолжения реформ, процветания демократической России, строительства гражданского общества. Остается без ответа ключевой вопрос — «с кем». Тезис «молодой, энергичный демократ» всеохватен. Адресной из трех характеристик можно считать одну — демократ. Молодых много, энергичных — еще больше: тут и Б. Немцов, и В.Титов, и саратовский Аяцков, и А. Чубайс, и Г.Явлинский, а может, кто-то из силовиков.
Когда Березовский полемизировал с Юрием Лужковым и обвинял последнего в возрастной ревности к молодым реформаторам как человека, в силу своих лет утратившего политическую перспективу, не трудно было догадаться, что сам Березовский этой перспективы не утратил и его влияние на президентское окружение достаточно внушительно. И здесь неважно, кому симпатизирует ближайшее окружение, вопрос в другом — от кого оно больше зависит. По мере развития событий проблема зависимости президентского окружения, выполненного в домашне-семейном варианте, становится особенно серьезной.
Я обратил внимание на один материал в «Московских новостях», посвященный празднованию юбилея столицы. Авторы утверждали, что максимальное участие Ельцина в торжествах по случаю юбилея столицы заслуга Юмашева, который сумел убедить или переубедить президента. И, выбирая между сдержанным участием или участием максимальным, выбрал второе. Данное утверждение, скорее всего, близко к истине. Да и сам Юмашев недавно это подтвердил на страницах «Общей газеты». В таком случае наша догадка о разночтениях в президентской команде по поводу тактических шагов Ельцина абсолютно верна. Если это так, то естественно и понятно желание главы президентской администрации ослабить свою зависимость как от Анатолия Чубайса, так и от Бориса Березовского. Более того, это единственная возможность сохранить свою личностную значимость. Впрочем, не следует ломиться в открытую дверь. Всякий следующий глава президентской администрации вносил коррективы в положение об этой должности. Одни требовали расширения полномочий, других устраивал суженный вариант.
В конце концов это глава президентской администрации и он должен устраивать президента. Ну а влияние — понятие растяжимое. У кого-то мир во всю Вселенную, у кого-то с ладонь. У Юмашева всегда есть прекрасный защитный ход — так решил президент. Не станет же даже он возражать, что в качестве будущего президента Лужков не приемлем ни для Анатолия Чубайса, ни для Бориса Березовского.
В этом смысле интересно одно наблюдение. Борис Березовский, как и Валентин Юмашев, в узком или полуузком кругу очень часто употребляют местоимение «мы»: «Мы решили», «Мы не допустим», «Нас удивляет». Ничего особенного в этом нет. Обычное признание коллективности принятых решений, общности раздумий и забот. Не «Мы — Николай Второй», а «Мы — Борис Березовский, Валентин Юмашев, Татьяна Дьяченко, чуть ранее — Анатолий Чубайс, Борис Немцов, Альфред Кох и так далее». Но это — наше предположение. А может быть «мы» — это Борис Березовский, Виктор Черномырдин, Анатолий Чубайс, Борис Немцов, Валентин Юмашев, Татьяна Дьяченко и плеяда банкиров. Есть еще вариант. «Мы» — это Борис Березовский, Иван Рыбкин и плеяда банкиров.
Не знаю, как читателей, но меня это всеохватное «мы» настораживает. Как не много надо времени, чтобы говорить от имени и при этом не чувствовать карикатурности этого «мы». При более детальном анализе оказывается, что «мы» Бориса Абрамовича — величина непостоянная. Например, Виктор Степанович в этом «мы» малозначим, так как всеудобен и слишком уважаем коммунистами. Нет места в этом «мы», по вполне понятным причинам, и Анатолию Чубайсу, а значит, и всем его единомышленникам. Еще двух вице-премьеров — Бориса Немцова и Олега Сысуева это «мы» не жалует.
Немцов страдает зазнайством и недостаточно расположен к буржуазии, а Сысуев — тем более.
«Немцова мы вынуждены были сделать первым вице-премьером. В противном случае слишком много власти сосредоточивалось в руках Чубайса». Фразы такого рода не чужды Борису Абрамовичу.
Вряд ли Борис Березовский и иже с ним объединяют себя с Думой и Советом Федерации, хотя и в том, и другом месте его интерес присутствует.
Кто же остается в этом непроясненном «мы»? Плеяда банкиров, президент, его дочь, глава администрации? Не уверен. Президент не любит местоимения «мы». В лексике превалирует президентская фразеология: «Я решил».
По Березовскому — его «мы» страну спасает, а «мы», существовавшее до него, страну губило. То «мы», олицетворенное Гайдаром, делало ошибки, которые «мы» Березовского вынуждены исправлять.
В этом случае мне вспоминается одна крылатая фраза Егора Лигачева, сказанная в разгар антиалкогольной кампании: «Мы должны спасти свой народ». Вообще, Егор Кузьмич жестко делил народ на «наших» и «не наших». Те, кто сомневался в эффективности социализма, — не наши люди. Пьющие, наркоманы, женщины легкого поведения — совсем не наши. Битлы, рок-группы, как и почитатели того и другого, — не наша молодежь. Я много раз слышал Егора Кузьмича и однажды представил: просыпается поутру Лигачев, заходит к себе в кабинет, зовет помощника и говорит свою обычную фразу: «Будем начинать, приглашайте всех остальных». А помощник отвечает: «Никого нет, только вы и я».
«А где остальные?» — спрашивает Лигачев.
«А все остальные не наши».
Так может быть и с всеохватным «мы» то же самое и оно живет отсветом вчерашнего солнцестояния?
За кем пойдут? — вопрос ключевой. Это понимают, как я уже говорил, и те, кто при власти, и те, кто мыслит себя властью возможной. Считается, что оппозиция всегда в выигрыше. Критиковать легче, чем вершить. Это не совсем так. Практически в руках власти — мир дела. В руках оппозиции — мир слов.
Невоплощенные обещания коммунистов ушли в историческое далеко. Невоплощенные обещания демократической власти находятся рядом. Нелепо искать победу в дискуссии, чьи обещания лучше, чем сплошь и рядом занимается современная власть.
